— Хм, — Ира с задумчивым видом взялась пальцами за подбородок, — тогда это действительно сложный вопрос.
— Сейчас меня гораздо больше интересует вопрос: что за хрень со мной происходит? Поэтому давай лучше изучать материалы, — я пересел на кровать и улёгся рядом с Ирой, — не помешаю? Тебе удобно так?
— Нормально, — она прислонила голову к моему плечу, и мы стали читать дальше.
* * *
Я лежал и смотрел в небо, в бездонной выси которого плыли лёгкие пушистые облака. Ветвь берёзы склонилась надо мной, шелестя на ветру, а краем глаза я видел стенки узкого деревянного ящика, сжимавшего со всех сторон моё бренное тело. Я не мог пошевелить ни единым мускулом, даже зрачки оставались неподвижными, устремлёнными в одну точку. Меня словно не существовало, и всё же я находился тут, просто лежал и ждал, что будет.
Начали походить люди. Мама поцеловала меня в лоб. Она была вся в слезах — не то, что на похоронах отца. Потом подошли Костя, Люда, Ира, какие-то знакомые и родственники… Все явились. Они по очереди подходили и смотрели на меня, а я смотрел на них, спрашивал взглядом: что тут происходит, что за ерунду вы затеяли? А они не отвечали — молчали с трагическими физиономиями. Другие, что стояли неподалёку, о чём-то переговаривались меж собой, но я с трудом мог разобрать их слова.
Крышка закрылась, забрав небесную лазурь. Тьма поглотила меня — тесная и душная, давящая, словно бетонная плита. На крышку с грохотом посыпались первые комья земли. Земля валилась сверху, стуча о деревянный ящик, пока не скрыла мой новый дом от глаз родни. Я тонул — тонул в недрах холодной планеты, уходил навсегда.
Послышались голоса где-то вдалеке.
— Живые есть? Этот жив? Пульс проверь.
— Нет, этот — всё. Хотя, погоди… Жив! Пульс есть. Носилки сюда!
Меня подняли, положили на что-то мягкое, и понесли. Боль объяла моё тело. Пронзительная, нестерпимая боль выворачивала наизнанку, я разлепил веки, и свет ударил в глаза. Надо мной висело небо, но теперь оно было не высоким и сними, а низким и серым от густых облаками. Я приподнял голову и увидел спину солдата в грязной зелёной куртке, тащившего носилки, а потом увидел кишки, которые убирал в мой живот другой боец, шедший рядом. Боль и ужас были настолько невыносимыми, что я заорал.
— Очнулся, — сказал кому-то солдат, пытавшийся на ходу затолкать мне кишки в живот.
В следующий момент несколько рук прижали меня к носилкам.
— Тихо, тихо, спокойно, братишка, — проговорил кто-то. — Живой. Подлатают тебя. У него болевой шок! Промедол ему! — крикнул он кому-то. — Остался ещё? Давай всё, что есть.
А я корчился и вопил, ничего не понимая. И только одна мысль сидела в голове: «прекратите это, убейте меня». Но боль не прекращалась, эта пытка, казалось, будет длиться вечно. Лицо, живот и рука превратились в сплошной болевой ком, тела больше не существовало, осталась лишь боль — всеобъемлющая и бесконечная, словно небо перед глазами.
* * *
Как же болела башка! День сегодня не задался с самого утра. Вначале — дурацкий сон, в котором м меня сперва хоронили, а я лежал в гробу и ничего не мог сделать, а потом оказался на поле боя в тот момент, когда очнулся после ранения. Воспоминание было столь живым, что проснувшись, я вскочил и долго смотрел на свой живот, думая, что кишки до сих пор вываливаются наружу.
После завтрака разболелась голова, и тренировка сегодня давалась труднее обычного, особенно ментальная работа. Я выпил таблетку, стало полегче, но во второй половине дня на пути в Старую Руссу, опять накрыло.
Я сидел, откинувшись на спинку эргономического водительского кресла, и лениво смотрел на серую полосу дороги и едущие впереди машины. Автопилот вёз меня к пункту назначения. Домчали быстро. Порой до Новгорода вечером было дольше добираться, а тут какой-то час — и я в Старой Руссе. Однако скоро халява закончится: в жилой зоне движение станет плотнее, придётся самому браться за руль, а мне с трудом представлялось, как вести машину, когда башка трещит по швам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Но вот начали попадаться первые светофоры, машин стало больше, и я переключился на ручное управление. Это оказалось не так страшно, как представлялось, и всё же концентрироваться на дороге было трудновато.
Эта неделя выдалась насыщенной. В понедельник я сделал предложение Ире, во вторник ужинал с Лядовым, в среду и четверг были ещё две встречи, а сегодня я ехал в Старую Руссу, чтобы поговорить с человеком из НИИ. Завтра и послезавтра меня ждали свидания с обеими кандидатками на роль моей невесты, а в понедельник — семейное собрание и раздел имущества. Если же учесть, что каждый день с восьми утра до примерно двух часов дня я занимался тренировками, было не удивительно, что от таких нагрузок головные боли стали усиливаться.
Как и советовал Николай, дать интервью я не согласился. Сказал, что слишком тяжело вспоминать прошедшие события и не хочу говорить о них на камеру, так что Лядов ушёл ни с чем. Мы с ним долго разглагольствовали про войну. Я осторожно попытался выяснить, известно ли ему что-то о заговоре, но никакой конкретики в ответ не услышал — только общие слова. В целом, его рассуждения мне казались правильными. Как и Лядов, я считал войну бесполезным занятием, всё назначение которого — причинять страдания одним и обогащать других. Но всё ограничивалось разговорами, ведь как изменить ситуацию, было непонятно. Помимо всего прочего Лядов твердил, что если Москва развяжет войну с УСФ, воевать отправят, в том числе, и княжеские дружины. И мне это совсем не нравилось.
Следующие два дня я встречался с людьми, которые были связаны с сектой «третьей ступени познания» или с поисками просветлённых.
Во вторник разговаривал со знакомым Иллариона, много времени посвятившим поискам потомков древних волхвов, якобы, обитающих на севере. Его я выловил через интернет. Мужик этот лет тридцать назад обнаружил культовые места в лесах в районе Финского залива и решил, что они имеют какое-то отношение к просветлённым. Но спустя десять лет археологи, исследовавшие тот район, тоже нашли их и объявили, что это — капища местных племён, обитавших тут ещё в девятнадцатом веке. Знакомый же Иллариона утверждал, что учёные врут, потому что власти хотят скрыть от людей правду. Он показал снимки тех культовых мест, которые действительно очень походили на языческие капища, но больше я от него добиться ничего не смог.
О ритуалах в «общине» я тоже не узнал ничего. Они хранились в тайне. Не рассказал мне про них и Анна Васильевна. С ней так и не удалось пообщаться. Княгиня лежала под капельницами и почти не приходила в себя. По всем признакам ей осталось совсем недолго.
Второй человек, с которым я встречался, оказался журналистом. В нулевых он вёл независимое расследование, касающееся той же темы. Но этот в поисках разочаровался и теперь в существование просветлённых не верил. Утверждал, что это — сказки, придуманные для выманивания денег у доверчивого населения.
А сейчас я ехал на последнюю запланированную на этой неделе встречу. Мы с Ирой нашли через интернет начальника нужного отдела НИИ, и я связался с ним. Возможно, кто-то назвал бы мой поступок глупым, но иного выхода, кроме как напрямую обратиться к учёным, я не видел.
Начальник отдела сперва отказывался со мной говорить, даже когда узнал, что я — князь. Зато когда я рассказал, что мне было видение пустыни с загадочными существами, он поколебался в своём решении и назначил встречу в Старой Руссе.
И теперь я ехал и думал, что меня ждёт. Расскажет ли учёный что-то важное и полезное, или я не узнаю ничего сверх того, что мы с Ирой и так вычитали на французских и немецких сайтах. А может быть, меня уже ждут люди из ГСБ или других спецслужб, желая предупредить, чтобы я не совал нос, куда не следует? Впрочем, последнее меня не пугало. Арестовать просто так — не арестуют. Максимум, станут угрожать, но угрозы их я вертел на одном месте. Конечно, если скажут не лезть, будем осторожнее, но не более того.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
