— Чертова мазохистка…
Судя по положению солнца, было около пяти часов вечера. Я почувствовала, как меня клонит в сон, и стоило мне опустить тяжелые веки, как я тут же провалилась во тьму. Последним, что я увидела, были внимательные желтые глаза тигрицы.
***
Gustavo Santaolla — All Gone (Seasons)
Старая заброшенная хижина посреди глубокого леса. Пружинная кровать без матраса, выкрашенная в зеленый цвет, опрокинутая табуретка с потрескавшейся краской, пыльные тумбы и стол с порванной клеенчатой скатертью в крупную клетку. В лицо бросился белый свет, исходящий от большого открытого окна. Дневной свет был настолько ярким, что разглядеть что-либо на улице оказалось невозможным.: словно сама хижина существовала в параллельной реальности. Однако я отчетливо слышала за ее пределами звуки дикой природы: завывания ветра, шелест листьев, трели насекомых и порой даже пение птиц. В хижине отсутствовал выход на улицу: никаких дверей, щелей, пролазов.
Я осторожно прошла вглубь комнаты по древесным скрипучим, мокрым от влажности воздуха половицам. Деревянные стены хижины, уже поросшие в отдельный углах мхом, были освещены источником белого света. Оказавшись возле стола, я легонько провела пальцами по клеенчатой скатерти, рассматривая на ее порванной ткани следы от больших когтей и засохшие капли крови, слившиеся с цветом клетчатого узора…
Словно по щелку пальцев в голове отдало такой резкой болью, словно мозг разорвался на тысячи маленьких частей, и я услышала искаженный в пространстве и времени голос Денниса Роджерса.
— Джунгли говорят через война… Путь ведет к сердцу джунглей… Следуй по пути…
Где-то эхом отзывались эти слова, снова и снова. Через доли секунды я вновь зашипела от боли и схватилась за волосы, вновь ощутив появившуюся головную боль. Пульсации мозга отдавали в самые виски, в ушах раздавался громкий звон и писк, но даже этот звук не мог заглушить голос Денниса в голове. Он называл несвязанные между собой слова, настолько быстро, что я не успевала улавливать суть того, что он хочет донести до меня, он произносил их то громко, то тихо, сливался вместе с долго не проходящим эхом от его предыдущих слов, и это просто сводило меня с ума. Хватаясь за уши, со скрипом зубов я с трудом поднялась с колен и отошла подальше от гребаного стола.
Голос темнокожего тут же оборвался на полуслове. Воцарилась тишина: такая необходимая мне в ту минуту тишина. Тяжело дыша, я неуверенно убрала ладони от ушей. Я настолько была рада этой гробовой тишине внутри себя, что не сразу расслышала за окном все тех же поющих птиц.
Я еще раз оглядела помещение — белый свет из окна падал по середине комнаты, отчетливо вырисовывая в воздухе витающие крапинки пыли. Все здесь осталось неизменным, но теперь не выглядело таким безопасным, как минуту ранее. Что-то внутри не давало покоя, в душе нарастала паника, а седьмое чувство подсказывало не расслабляться. И тут я автоматом подняла голову вверх — на обвалившемся потолке, сквозь щели которого пробирались белые лучи с улицы, растекалось темно-алое пятно, словно там, на крыше, лежала чья-то туша, и ее кровь стремительно сочилась в хижину. Я ошарашенно впилась глазами в это разрастающееся с каждой секундой пятно крови и не могла пошевелиться. С потолка упала первая капля, упала прямо мне на щеку, и я со вскриком шарахнулась в сторону, вытирая ее тыльной стороной ладони.
— В этом… Райском аду… — вдруг раздался со стороны окна хриплый голос Вааса. — Нет места живым душам…
— Успокойся, Маш. Это просто сон… — дрожащими губами прошептала я, не отрывая взгляд от белого света. — Просто такой же ненормальный сон из тысячи таких же, где тебе слышатся голоса из прошлого. Блять, как же стремно…
Решившись подойти к окну, за которым царилась полнейшая неизвестность, я с опаской остановилась в паре метров от него, прислушалась — помимо шелеста листьев и гула ветра я расслышала чьи-то приближающиеся шаги. По звуку они были шаркающие и неровные, словно тот, кто двигался к моему окну, не мог ровно устоять на ногах. Я прищурилась от света и невольно подступила на шаг ближе, чтобы рассмотреть хоть что-то за пределами хижины…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Внезапно все звуки сошли на нет.
Не успела я осознать это, как на окно навалился обезумевший человек — я с диким криком отскочила назад, чудом успев увернуться от его протянутой руки, и вжалась в стену, трясясь всем телом. Я оцепенела от ужаса, как только узнала в этом человеке Денниса. Он размахивал когтистыми руками, на которых набухли сотни фиолетовых вен и капиляров, словно он пытался добраться до меня, но перелезть через окошко не мог. Темнокожий обернулся бледным, мертвым цветом кожи. Она была покрыта незажившими рубцами, укусами и кровоточащими ранами. У этого монстра, по-другому его назвать было нельзя, были абсолютно пустые глазные яблоки. Деннис рычал, плеваясь слюной, как шакал, и клацал окровавленной челюстью, царапая то древесину стены под окном, то воздух перед собой.
— Д-Деннис, — шепнула я сама себе, прикрывая рот рукой. — О… О, Господи…
***
Я проснулась в холодном поту.
«Чертов Стивен Кинг…»
За окном был поздний вечер, шумели пираты Вааса. Последнего же в комнате до сих пор не было, хотя окна на улицу уже были открыты, и спальню наполнял свежий морской воздух, а занавески плавно струились по полу. Я присела на край кровати, пытаясь отдышаться, Адэт тут же напряглась, быстро вскинув голову, но поняв, что мои резкие движения не являлись попыткой побега, успокоилась. Когда замок входной двери щелкнул, и в комнату зашел главарь пиратов, тигрица покорно проводила его взглядом до самого подоконника, на который Ваас по-хозяйски уселся, доставая пачку сигарет.
— Ну надо же, — усмехнулся он, доставая зажигалку. — Принцесса соизволила проснуться… А чего мина такая занудная? Оленёнку кошмары снятся? — наигранно взволнованно спросил пират, получая мой раздраженный взгляд исподлобья.
Я с удовольствием представила, как толкаю его с этого гребаного окна, и его внутренности размазываются по холодной земле… Вот только столкни я чудом Вааса в действительности, и с его смертью у меня проблем станет в десять раз больше.
— Вы, женщины, так забавно злитесь, — уже не так натянуто улыбнулся он, выпуская дым изо рта и опираясь локтями о свешенные с подоконника ноги. — Не знаю, конечно, каким конченым долбоебам кажутся ваши надутые губки чем-то милым, но понять их наслаждение вашими недовольными личиками я еще могу.
Я промолчала.
— Моя сестра, — понизил голос пират, словно говорил о чем-то секретном и сокровенном, стирая с лица улыбку. — Не такая, как другие женщины. Она размышляет не как вы, не примитивно. Ее действия невозможно предугадать, ваши же — любой раскусит в два счета… Ведь всем известно, кто по своей сущности женщины на самом деле, мм? Вы еще страшней в гневе, чем мужчины. Вы не воюете в открытую, нет, вы, сука, как хитрые лисицы, строите козни за спинами своих врагов, нападаете с тыла, пуская в ход когти, и действуете скрытно, без огласки, чтобы никто не раскусил ваши замыслы. Все просто, Mary, — пожал плечами Ваас, вновь затягиваясь и с прищуром пробежав по моему лицу глазами. — Вы, женщины, — по натуре просто лицемерки. И прекрасно этим пользуетесь. И это похвально. Не, реально похвально, amiga. Как говорится, на войне все средства хороши.
— Так говорится про любовь, Ваас, — ответила я, уводя усталый взгляд в сторону.
Пират вновь затянулся, задерживая дым в легких, и продолжил, смотря куда-то перед собой.
— Вот, принцесса… Я же говорил. Вы все одинаковые. Все думаете только об одном, у вас больше нет других целей в жизни. Любовь… — процедил пират, словно пробуя это слово на вкус.
Было непривычно слышать это слово из его уст.
— Почему вы все так гонитесь за ней? — спросил Ваас, поднимая на меня глаза, в которых читалось искреннее непонимание.
Я внутренне растерялась, не зная, что ответить. Вообще, в те редкие минуты, когда Монтенегро проявлял человеческие чувства при воспоминаниях о семье, я в принципе не знала, как реагировать на его слова.
