— Это же… Так бесполезно, Белоснежка. Подумай сама: любовь делает вас такими слабыми. Вами можно манипулировать и потакать, давать пряник и тут же бить хлыстом, определять и указывать ваше гребаное место. Сколько не посмотришь этих ебучих голливудских фильмов: везде любовь приносит только страдания. Хах… А ведь вам, лицемерным мазохисткам, это, сука, и нужно… — он по-турецки согнул одну ногу, кладя ее на подоконник, чтобы периодически выглядывать в окно. — Все женщины ревут из-за любви, но все женщины мечтают ее обрести. Не находишь это странным, Mary?.. Ах да, извини, забыл. Ты ведь одна из них, — усмехнулся пират.
— «Одна из них», — раздраженно процитировала я. — Чертов сексист…
— Не, amiga, я вовсе не сексист. И я не ненавижу женщин… — усмехнулся пират и вновь обернулся к окну, когда с улицы донесся гогот его подчиненных. — Я ненавижу всех людей. Этому есть термин, а?
С улицы доносились голоса пиратов и лай псов. Играла музыка: классическая, мать ее, музыка. Кто это был: Бетховен? Моцарт? Я не разбираюсь… Но что-то было в ней такое несвойственное всем этим людям и одновременно что-то очень близкое им. В особенности Ваасу. С минуту мы просто молчали, даже не смотря друг на друга. Пират курил, глядя на улицу, я же комкала между пальцев белую простыню. Каждый думал о чем-то своем…
— Так что насчет твоей сестры? — подала голос я. — Раз ты считаешь всех женщин такими однотипными, то чем она отличается от нас?
Ваас ненадолго задумался.
— Знаешь, Mary, я скажу тебе чем. Она — полная противоположность тебя, — снисходительно улыбнулся пират, разворачиваясь ко мне.
Я непонимающе подняла бровь: было по правде интересно послушать про семью Монтенегро, пока он был настроен говорить о ней, ведь пират далеко не всегда откровенничал ни со мной, ни с кем бы то ни было еще.
— Я знаю все твои действия наперед, принцесса, ведь ты очень предсказуема, а вот она — нет — это раз. Я всегда знаю, что ты чувствуешь, как бы ты ни пыталась это скрыть, в особенности твой страх. Я вычислю его даже с закрытыми глазами, amiga. Моя же сестра отлично блять прячет свои эмоции за маской. С самого, мать его, детства я так и не смог научиться читать ложь в ее глазах — это два. Ну а три: я верчу тобой, как мне это угодно, заставляю тебя делать то, что нужно мне. Но ее — не заставит никто, Mary. Никто, даже я… А знаешь почему все так вышло, Mary?
Он дал мне несколько секунд на размышления.
— Потому что в отличие от нее ты не освободилась от гребаной любви, amiga. Ты слаба. Ты просто белая засранка с материка, выросшая в окружении любви и нежности блять, не знающая ни боли, ни чувства предательства. Ты не знаешь, что такое жизнь, реальная, сука, жизнь.
Внутри что-то кольнуло в самое сердце. Было обидно слышать такие слова от чужого человека, ведь мужчина и понятия не имел о том, какой на самом деле была моя жизнь до приезда на Рук Айленд…
Но я промолчала, не стала идти на контакт. Ведь если за столько лет я даже самой близкой подруге не решилась излить душу, то Монтенегро не был даже последним в этом списке.
Он был никем…
— Моей сестрице похуй на всех. Она пользуется людьми, а не привязывается к ним… Ты все еще не освободилась от любви к своим дружкам — людям, которым ты на самом деле нахуй не сдалась, которым поебать на твою любовь, Mary. Ведь переверни ебучая судьба все по-другому, и окажись кто-либо из них на твоем месте, и тебя без сомнений бросили бы гнить здесь, в моем лагере, а сами спасали бы свои шкуры. Ты думаешь, это я хочу сломать тебя? Я изо дня в день делаю тебя слабее? Но, amiga, будем честными, окей? Тебя убивают они — заставляют постоянно думать о себе, вызывают в тебе чувство вины, делают из тебя марионетку в руках других людей, Mary, таких как я! — повысил голос пират и вдруг спрыгнув с подоконника, размахивая руками. — Ведь за их, сука, никчемные жизни ты блять жертвуешь собой! КАКОГО ХУЯ ТЫ ТВОРИШЬ, А?!
— Ты видишь в любви только слабость! — взрываюсь я в ответ. — В этом твоя проблема. Поэтому ты так боишься ее, да, Ваас? Не любви, нет — своей сестры. Ведь она бездушная, а потому для нее ничего не представляет угрозу? Угадала? — с прищуром впившись в пирата требовательным взглядом, спросила я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я намеренно дала ему несколько секунд на ответ, но тот упорно молчал, сверля меня нечитаемым взглядом.
— Ты никогда не задумывался над тем, что, если любовь взаимна, она может горы свернуть? — уже спокойнее спросила я.
— Прикол в том, существует ли она вообще, принцесса? — усмехнулся пират, словно я выглядела в его глазах наивной и неопытной дурочкой. — Ты правда веришь в то, что существуют люди, которые примут все твои грехи, рано или поздно не откупятся от тебя?
— Да! — поспешно кивнула я, разводя руками. — Да, Ваас, это так! И мои друзья тому подтверждение. Ты не можешь ничего судить ни обо мне, ни о них и выдавать это за горькую правду. Что, очередная попытка надломить во мне что-то? Лишить меня надежды, цели, смысла жизни или еще чего? Забудь.
Ваас тихо рассмеялся, склонив подбородок к груди.
— Ни черта ты обо мне не знаешь, Ваас… — раздраженно процедила я, прожигая дыру в пирате.
Мужчина резко замолчал — с минуту он вглядывался в черты моего лица, пронизывал насквозь, заставляя мурашки пробегать по моему телу…
До тех пор пока уголок его губ не дрогнул.
— Я смотрю на тебя и вижу себя, — вдруг произнес главарь пиратов, как-то грустно улыбнувшись. — Того, кем я был когда-то о-очень давно…
Его слова и взгляд, в котором впервые за тенью хладнокровия и похуизма промелькнула жизнь, в котором я наконец-то лицезрела настоящие, истинные эмоции, выбили меня из колеи. Мое сердце словно остановилось от того, каким я его увидела в тот момент.
— Мы с сестрой абсолютно разные. Знаешь, немного странно это признавать, но поэтому мы так похожи, Mary. Мы с тобой… Ох, ты снова злишься, Mary. Я понимаю, ты злишься. Злишься на мои слова, потому что отказываешься в них верить. Отказываешься верить в то, что на самом-то деле твои близкие всю твою жизнь не чувствовали к тебе ничего того, что ты испытывала к ним. Окей, я понимаю. Понимаю… Ведь без семьи кто мы блять такие? Когда-то я так же был готов на все ради сестры. Я убил впервые ради сестры… — произнес он охрипшим голосом, потирая переносицу. — Но этого, как видишь, этой суке было мало! — развел руками пират, словно говоря, мол «Посмотри, где я из-за нее! Посмотри, кем я стал!».
— Твою ж… — сорвалось с моих губ.
Я невольно свела брови и увела взгляд, чувствуя горечь в душе. Пират хмыкнул, устало махнул руками и уронил их на колени, откидывая голову на оконную раму.
— Н-нет, у нас не может быть ничего общего… — замотала я головой, чтобы отогнать навязчивые мысли, словно хотела убедить в этом не пирата, а саму себя. — У нас с тобой, Ваас, нет нихера общего.
Я отказывалась верить в то, что имею хоть что-то общее с этим человеком.
— Если ты попадешь в руки моей сестры, то вскоре станешь такой же, как и я, принцесса. Не нужно тебе проходить через все то, через что прошел я. Да даже если ты так веришь в искренность твоих дружков! — повысил голос пират, когда я открыла рот, чтобы возразить. — Поверь, они не стоят того… Ты встала в ряды повстанцев, начала ставить мне палки в колеса. Ты блять убивала людей, моих, сука, людей. И еще называла меня бездушным ублюдком, стыдила блять, упрекала!.. Но, несмотря на все это дерьмо, ты все еще не ебучий воин, perra, запомни это, — процедил мужчина, бросив на меня испепеляющий взгляд. — И только поэтому ты сейчас жива и сидишь в ожидании покупателя, а не гниешь в земле с простреленной черепушкой, как те десятки таких же верных псов моей сестры… И знаешь? Я рад, что остановил тебя от ошибки, Mary, — вздохнул пират, но голос его все еще был достаточно твердым и убедительным. — И не позволил моей долбанутой сестре заполучить очередную марионетку. Пускай ты меня никогда и не поймешь.
— Да, Ваас, не пойму. И никогда не прощу тебе то, что ты выбрал для меня в качестве альтернативы… — процедила я, сжимая белую ткань.
