— Как девочка себя чувствовала?
— Напилась. Хотела накуриться, но я отобрала у нее косяк. Плакала. Очень много плакала.
— Что было потом? Она была с тобой?
Я замялась.
— Нет… Она… Я оставила ее, — вздохнула я, ощущая на совести огромный груз.
И тяжестью он мог сравниться с горечью от моего первого убийства… Лицо Эрнхардта приняло серьезность, он промолчал. Я же в ступоре продолжила смотреть себе под ноги, тяжело дыша.
«Я оставила ее. Я оставила ее. Я оставила ее…»
— Бедная девочка…
— Ее заставляли делать ужасные вещи эти гребаные ублюдки… — произнесла я, сложив руки на груди и отрешенно смотря в одну точку.
Доктор кивнул, внимательно слушая.
— Она… Совсем недавно узнала о смерти любимого. С того дня в ней что-то сломалось: она перестала быть такой, какой была раньше. Силы и стойкость пропали, на их место пришли только гнев и страдание…
— У нее были проблемы с наркотиками? — док старался говорить успокаивающе тихо.
На время он перестал казаться тем пожилым и двинутым торчком, кем он являлся на самом деле. В тот момент Алек был в действительности похож на врача, которому было доверено сообщить неутешительные новости о своем пациенте.
— Я не знаю… Не знаю подробностей ее личной жизни. Она любила выпить, и много… Курила, но простые сигареты. Наркотики до приезда на остров не употребляла, я не замечала за ней этого. Я… — я глубоко вздохнула и выдержала паузу, чтобы ком в горле не вырвался наружу вместе со слезами. — Уверена, что ее накачали. И что этот раз — не исключение, — ну вот, глаза намокли.
Сквозь пелену слез, которые я упорно сдерживала, я смотрела в глаза расплывчатого силуэта старика и даже не могла разглядеть эмоций на его бледном морщинистом лице.
— Боюсь, мэм… Что она сама, — замялся док, но все же утвердительно кивнул головой.
— Нет, нет, нет… — горько усмехнувшись, я быстро отвернулась, чтобы сморгнуть и стереть горячую слезу со щеки. — Я же… Я же говорила ей… Господи… Я же говорила ей, что найду выход, что помогу нам сбежать…
Сердце бешено заколотилось, требуя выброса энергии. Я растерянно зашагала из стороны в сторону, прижимая дрожащую ладонь то к губам, то ко лбу, то зарывалась пальцами в волосы и сжимала виски. Я чувствовала себя настолько беспомощной, что хотелось провалиться под землю.
— Я пыталась ее утешить, док! Донести, что придумаю что-нибудь! Что вытащу нас из этой задницы! Но у меня не вышло… Я не хотела оставлять ее. Я просто… Просто не знала, что делать дальше… Я блять не могу знать все…
Я не узнавала собственный голос: слишком высокий, слишком охрипший и слишком отчаянный, граничащий с паникой, с истерикой.
— Вы не могли ей ничем помочь, мэм…
— Скажите прямо, док! — негромко, но твердо произнесла я, вставая напротив стола, по обратную сторону которого стоял сгорбившийся алхимик. — Я хочу это услышать, а не мучить себя догадками.
Эрнхард вздохнул и посмотрел на меня печальный взглядом.
— Девочка покинула нас час назад.
Я встала, как вкопанная, подрагивали только колени и кисти рук, которые я с силой сжала: если бы я знала, как будут звучать эти слова, то предпочла бы не просить дока произносить их. Слезы вдруг высохли сами собой, но это не помешало дыханию сбиться и зазвучать громке обычного.
Во мне что-то оборвалось.
Словно в один миг жизнь перестала иметь значение. Словно в один миг я потеряла все то, ради чего была готова бороться. Все вокруг замерло, затихло и опустилось на дно, где слышится только противный гул воды в ушах, а в глазах темнеет от непроглядного далекого света, удаляющегося от меня с каждым метром, которым я отправляюсь ко дну Марианской впадины. Я не могла отвести нечитаемый взгляд от глаз Эрнхарда: я читала в них его роковые слова снова и снова, насилуя свой разум, свое терпение и самообладание.
«— Не плачь. Здесь в этом нет смысла,» — и вновь голос Монтенегро в моей голове, от чего сердце наполняется не столько болью, сколько ненавистью.
«Это все ты… Это все ТЫ!» — мысленно обратилась я к пирату, мечтая только об одном.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Отомстить.
— Она… Она не мучилась? — я попыталась придать хотя бы долю уверенности дрогнувшему голосу, что не увенчалось успехом.
— Не мучилась, девочка. Не мучилась, — успокаивающе закивал док.
Поджав искусанные губы, я сдержанно кивнула и набрала больше воздуха в легкие. Мне нужно было время на то, чтобы осознать это все, не то что принять и смириться. Осознать, что я больше не увижу подругу, не услышу ее смех и не обниму ее, когда мне или ей станет плохо. Ее нет. И это гребаный факт.
«Ее забрал этот остров. ЭТОТ ЕБАНЫЙ ОСТРОВ. Чертов остров и его люди! Чертов Ваас! Они забрали ее у меня, у ее семьи, ее друзей, ее будущего. Они забрали ее жизнь… Ненавижу. Как же я ненавижу этот остров!»
Гнев окончательно затмил апатию. Мне хотелось рвать и метать: перестрелять всех пиратов, бродящих снаружи, а потом застрелиться самой, чтобы не чувствовать это гребаное «ничего» внутри себя, это гребаное одиночество, это гребаное чувсто того, что я осталась одна в этом мире.
— Сколько ей было? — аккуратно уточнил Доктор Эрнхард.
— Двадцать один, — ватными руками я придвинула к себе стул и села за стол, смотря в одну точку. — Всего-то двадцать один…
— Мне очень жаль, Mary.
Я со всей силы ударила кулаком по столу, от чего, казалось, содрогнулось все в этой комнате.
«— А еще чего бы тебе хотелось, Mary?» — эхом отозвался шепот Вааса в моем разуме.
И я ударила по столу еще раз. И еще. Всю поверхность руки со стороны мизинца обдало жаром — я почувствовала, как расцарапала руку о неровную деревянную поверхность стола. Но эта физическая боль была просто ничем в сравнении с тем, что вылилось наружу.
Вот он, завершающий этап: заместо гнева сердце окутало отчаянье. Такое сильное и давящее, что я безысходно уткнулась лицом в упавшие на стол руки и тихо заплакала, подрагивая всем телом. Моя обмякшая рука лежала ладонью кверху, и Эрнхардт заботливо сжал ее в своей — я почувствовала, как старик кивает в подтверждение каких-то своих мыслей. Время остановилось. Слезы не прекращали идти, а я не пыталась их остановить. Мне казалось, что я уже плачу час, два, но, разумеется, это было далеко не так. Все это время Доктор Эрнхардт терпеливо сидел напротив и гладил меня по волосам, я почти не чувствовала его легких прикосновений: все затмевала пульсация в висках и мелкая судорога по всему телу.
Дверь в хижину скрипнула, на пороге послышались шаги. Не тяжело догадаться, чьи… Скорее всего, пират дал знак доку, чтобы тот удалился и оставил нас наедине, так как с приходом Вааса Эрнхардт на пару секунд сжал мою ладонь сильнее и вскоре покинул помещение, прикрывая за собой дверь. Я не изменила своего положения, не стала поднимать лица, спрятанного в согнутых на столе локтях: только перестала так откровенно всхлипывать и глотать воздух открытыми губами. Только не при этом моральном уроде…
Ваас молча подошел ко мне, и я ощутила жар его тела на своей спине. Пират оперся руками о стол, поставив мощные руки по обе стороны от меня, и слегка наклонился ко мне. Его тихий хриплый голос громко отозвался в ушах.
— Я знаю, что ты чувствуешь, amiga… Но ты сама виновата. Ты решила, что ты ебаный ангел, да? Что ты сможешь всем нам здесь помочь, наставить нас на путь истинный, да? Это… Так по-детски, Бэмби…
Я знала, он улыбается. Эта скотина улыбается, будь он проклят.
— Ты сама виновата в том, что чувствуешь боль и уколы совести. Ты настолько горда, что решилась взять на душу судьбы чужих жизней и нести за этих ничего не стоящих отбросов ответственность, — пират сдержанно хмыкнул, напоследок шепнув. — Ты облажалась, Mary.
Я осмелилась приподнять голову, но тут же уткнулась лопатками в грудь мужчины, ощущая его горячее дыхание над ухом. Внутри все пылало от желания. Желания уничтожить этого человека за спиной.
— Я же говорил тебе перестать выебываться, amiga. Я же говорил, что даже гребаное стадо баранов не в силах противостоять льву, а ты куда лезла все это время, а? Ты же блять никогда меня не слушаешь, — чуть громче добавил он. — Да ты даже себя спасти не в состоянии: ни в пределах моего лагеря, ни в пределах всего моего ебучего острова. Помнишь того злого медвежонка в лесу? А? Если бы не я — ошметки бы от тебя валялись по всем джунглям. Или же пидрила Оливер, с ним ты отлично знакома, принцесса. Я бы даже сказал, ближе доступного…
