Часть IV. Надежно, прочно и бесповоротно 1991–1995
35
Пройдя через длинную темную арку, Коннелл очутился во внутреннем дворике среди взволнованно гудящей толпы мальчиков, дожидавшихся, согласно полученной по почте инструкции, пока кто-нибудь не проведет их в школу. В отсутствие взрослых они были отданы на милость друг другу, без всякого спасительного буфера. Каждый был у себя в классе лучшим, а тут сделался всего лишь одним из многих. Какой-то парень возвышался над общей массой на целую голову, и до Коннелла долетели обрывки разговоров о том, что этот длинный наверняка пойдет в баскетбольную команду и сможет крушить противников на городских соревнованиях. Всем страшно понравилось воображать, как он отомстит за годы обид и насмешек, перенесенных ими, несчастными зубрилами, в средней школе. Рост этого парня — символ их грядущих свершений. Доказательство, что прошлое — всего только предисловие, подготовительный период, когда все они были еще личинками.
Коннелл, внезапно расхрабрившись, как бы нечаянно переместился поближе к высокому — у того оказалось совсем детское лицо. Коннелл назвал себя, и долговязый мальчик неожиданно низким, хоть и застенчивым голосом назвал в ответ свое имя: Род Хенни. Как выяснилось, он тоже ездил в школу из Вестчестера — из городка под названием Доббс-Ферри.
Наконец всех позвали в аудиторию. Преподаватели произносили речи, потом ученики заполняли анкеты, потом им выдали учебники, и взволнованная толпа новеньких отправилась в столовую. Когда всех отпустили по домам, Род и Коннелл вместе поехали на метро до вокзала Гранд-Сентрал, переполненные впечатлениями. Назавтра договорились встретиться утром под часами.
Утром, когда Коннелл приехал, Род уже ждал на условленном месте и, наклонившись, точно подъемный кран, вскинул на плечо школьный рюкзак. Коннелл занервничал, предчувствуя начало новой дружбы, которая может принести радость, а может и закончиться горьким разочарованием. Он боялся что-нибудь сделать не так и все безвозвратно испортить.
— Как дела? — Коннелл с размаху шлепнул Рода по ладони, старательно делая вид, будто ему все нипочем.
— Так в школу хочется! — взволнованно ответил Род. — Вот не думал, что когда-нибудь это скажу!
Род смотрел на Коннелла, явно ожидая одобрения. Нет, этот парень его не защитит. Глаза Рода сияли, и весь он изогнулся вопросительным знаком, а надо бы ему стоять прямо, расправив плечи.
В спортзале подозрения Коннелла подтвердились. Род не мог ни мяч поймать, ни противника обвести. И в кольцо мяч забросить уж точно не мог. Ему едва удавалось подпрыгнуть, не потеряв мяча. Сокрушить на баскетбольной площадке он мог разве что самого себя.
Всю первую неделю Род ходил за Коннеллом не отлипая; никак от него не отделаешься. И на тренировку по кроссу вместе с ним потащился. Приглашали всех желающих, без отборочных испытаний. Будешь ходить регулярно — возьмут в команду.
Кросс — не особо популярный вид спорта. Кому охота приезжать в выходные ни свет ни заря, бегать каждый день после школы и терпеть насмешки «настоящих» спортсменов? Коннелл гордился тем, что он-то — «настоящий» спортсмен, бейсболист, да только об этом до весны никто не узнает. Он вступил в команду по кроссу, чтобы укрепить ноги, повысить скорость и выносливость, а потом понемногу втянулся, начал выкладываться на тренировках и страшно злился, что физические данные не позволяют добиться максимальных результатов. Мышцы у него были крепкие, сухие, и в целом он держался в хорошей физической форме. Бег освоил достаточно, чтобы понимать разницу между собой и действительно хорошими бегунами на длинной дистанции. Когда они увеличивали разрыв, он всем телом чувствовал, чего ему не хватает, чтобы стать с ними наравне.
Род на тренировках работал с убийственной серьезностью. Тренер Амедур постоянно ставил его другим в пример. Говорил, что к зиме сделает из него первоклассного барьериста, хотя было совершенно очевидно, что Роду координации не хватит перепрыгнуть даже через один барьер, а не то что несколько подряд.
Сколько бы Род ни лез из кожи, на его результаты это никак не влияло — он неизменно приходил к финишу на целую минуту позже самых тихоходных участников. Мучился он этим ужасно и нещадно себя клял. Причина такой суровой самокритики выяснилась, когда на соревнования приехал папаша Рода. Как только Род пересек финишную черту, мистер Хенни начал на него орать прямо при всех. Коннелл и другие ребята из команды окружили Рода, хлопали его по спине и подбадривали — а на тренировках сами принялись его шпынять, почуяв слабину. Высмеивали его походку, тяжелое дыхание, потливость, даже его спортивные трусы. И Коннелл издевался вместе со всеми. Сам понимал, что это нехорошо, и Род это знал тоже. Когда Коннелл изощрялся в остроумии за его счет, Род смотрел на него с немым укором. Коннелла от бедолаги Рода отделяла только чуть большая природная одаренность, да, наверное, еще психованный папочка сыграл свою роль. Вот уж не подарок... Но зачем Род ходит с таким наивным, беззащитным выражением лица? Это нервирует, и хочется что-нибудь сделать, чтобы он перестал так смотреть.
Вернувшись с тренировки, Коннелл застал отца на четвереньках в кухне — тот железной щеткой отскребал заскорузлый лак с кирпичного пола, постепенно продвигаясь в сторону прихожей. Коннелл переоделся в старые джинсы и стал ему помогать. Они работали молча, скрючившись бок о бок. С силой нажимая на щетку, Коннелл начал ощущать последствия сегодняшнего кросса — мышцы ныли после пятимильной пробежки.
— Так мы хорошо если к двухтысячному году закончим, — буркнул он.
— Работай давай.
— Дышать невозможно!
В кухне работал вентилятор и все окна были открыты, но день стоял жаркий для сентября. Пары от растворителя так и висели в воздухе.
— Голова болит!
Коннелл сел на пятки и осмотрел свои ладони в поисках мозолей.
— Не хочешь помогать — не надо.
— Я помогаю.
— Тогда воздержись от комментариев.
Труднее всего было выковыривать лак из щелей между кирпичиками. Растворитель разъедал слой лака, и все равно отчистить каждый кирпич удавалось с большим трудом. Наверняка есть какая-нибудь машинка для такой работы, но отцу обязательно надо все сделать по-своему. Он трудился без отдыха, словно что-то кому-то доказывал.
Коннелл отскреб еще полкирпича.
— У меня завтра контрольная по латыни.
Отец не глядя махнул рукой:
— Иди готовься.
— Нет, я могу помочь, — виновато пробормотал Коннелл.
— Готовься, чтоб тебя!
В субботу папа повез Коннелла на соревнования по кроссу в парк Ван Кортленда. Солнечное утро, ясное синее небо и свежий ветер дарили ощущение безграничных возможностей. Настроение омрачал только страх того, что последует за стартовым выстрелом: полторы мили адских усилий, кислый привкус во рту и рвущая мышцы усталость. Чуть поодаль местные мальчишки гоняли мяч на лугу, знать не зная, какие мучения грозят их ближним.
Родители и всякие братья-сестры стояли кучками возле стартовой линии. Род, согнувшись вдвое и опираясь на расставленные пальцы длинных рук, старался быть незаметным, насколько это возможно для парня ростом шесть с половиной футов. Неисправимый насмешник Стефан, хмыкнув, указал Коннеллу глазами на нелепую позу Рода. Не смеялся только Тодд Коглин. Самый сильный бегун в команде мог позволить себе быть великодушным.
Папа Коннелла сфотографировал участников команды на разминке. В последнее время он без конца фотографировал все подряд. Коннелл разминался, отвернувшись от объектива и сосредоточившись на приятном жжении в сухожилиях. Внезапно возникло желание защитить свою территорию — совсем рядом разминалась команда противника. Враги с непринужденной надменностью аристократов подпрыгивали на месте и хлопали себя по мускулистым ляжкам.
Прозвучал стартовый выстрел. Поначалу участники толкались, незаметно отпихивая друг друга плечом или локтями. Мало-помалу группа растянулась в линию. За ровным участком дистанции следовал трудный бег по холмистой местности. У мостов и перелазов стояли распорядители, выполняющие роль дорожных указателей, а в остальном Коннелл был предоставлен самому себе. Он старался не отвлекаться на чтение разнообразных надписей на придорожных валунах, не вляпаться в конский навоз и не подвернуть ногу на какой-нибудь колдобине. Путь через холмы закончился крутым спуском — Коннелл одолел его на приличной скорости, с риском свернуть себе шею, лишь бы не слишком отстать от соперников. Внизу по шоссе Генри Гудзона со свистом проносились машины. Тропинка круто сворачивала почти вплотную к шоссе, а дальше начинался прямой участок примерно на четверть мили. Под крики зрителей и тренеров Коннелл из последних сил изобразил финишный рывок, не обращая внимания на отчаянные протесты сердца и легких.
