Мне казалось, что это и есть искренность, у мужа же, похоже, были иные представления.
Пашка иногда оборачивался на меня, проверяя, не ушла ли я. А я с ужасом начинала осознавать, на что вообще подписалась. Если Илья сумеет убедить Юлю отправиться на лечение, то заботы о мальчике полностью лягут на меня. И это не могло не пугать. Интуиция подсказывала, что одним контролем за соплями и съеденной кашей здесь не обойтись.
Шаги за спиной меня не удивили. После того как Нечаев примчался сюда, мне стало казаться, что он найдёт меня где угодно.
— Она согласна, — без привычного самодовольства сообщил он, усаживаясь рядом.
Сил на какие-либо эмоции уже не осталось, поэтому просто кивнула головой.
Мы некоторое время сидели молча, глядя на фигуру мальчика вдалеке.
— Справишься с ним? — нарушил тишину Нечаев.
— Надеюсь.
— Вы можете перебраться в город. Там будет проще.
— Мы справимся.
— Нин, жизнь за городом летом и жизнь за городом зимой — это разные вещи.
— Ты сомневаешься во мне? — скорее по инерции фыркнула я.
— Предупреждаю.
— Не стоит.
И снова эта тишина. Давящая, беспокойная, многозначительная.
— Почему ты никогда не рассказывал мне про своё прошлое? — мы оба понимали, что рано или поздно я задам сей вопрос.
Илья немного помедлил.
— Мне хотелось быть сильным для тебя. Лучшей версией самого себя.
— Бред, — покачала головой, — для меня ты и так всегда был самым…
— Это потому, что я старался, — усмехнулся Нечаев. — При близком рассмотрении я редкостная сволочь.
— Мне-то можешь не объяснять, — хмыкнула я, уже по-настоящему.
Он запустил руку в волосы и неожиданно признался:
— Мне было стыдно. Стыдно, что в моей жизни было столько нездорового дерьма.
— Ты сам только что говорил Юльке, что ты был ребёнком и не мог ни на что повлиять.
— Скажем так… это открытие последних недель. Я ещё не до конца научился применять его относительно своей жизни.
На этом с вопросами на сегодня было покончено.
— Мы с Юлей уедем. Мой человек уже нашёл ей нужную клинику.
— Ого, — поразилась искренне. — Значит, я не ошиблась.
— В чём?
— Что позвонила тебе. Я и сама могла бы заняться поисками клиники, но у меня это заняло бы гораздо больше времени. Я привыкла действовать в рамках системы государственной медицины…
— А она неповоротлива, — закончил вместо меня Илья.
Хотелось полюбопытствовать, откуда такие познания, но не стала. Ответ был и без того очевиден.
Нечаев протянул мне визитку.
— Это Кирилл, он поможет тебе оформить временную опеку над мальчиком. Да и вообще, можешь обращаться к нему по любому вопросу. Он решит.
— Это такой намёк, чтобы я больше тебя не дёргала?
Прежний Илья отшутился бы и закатил глаза, но этот уставший от жизни человек лишь сделался ещё более хмурым.
— Меня какое-то время не будет в стране.
— Егор? — тут же догадалась я.
— Да, его нужно срочно оперировать, сердце не справляется.
Постучала пальцами по губам, пытаясь заставить себя сдержаться, но не утерпела.
— И вместо того чтобы быть рядом с сыном, ты примчался сюда?
— Ради тебя я примчался бы куда угодно, — вывернул он мои слова по-своему, после чего на его лицо вновь вернулась маска непроницаемости. — Карина с сыном уже в Израиле, а у меня… ещё были здесь дела.
***
Они уехали через пару часов.
Юлька долго ревела, заламывая руки и мучая собственного сына своими хаотичными объятиями.
Пашка же, напротив, был испуган и сдержан, хотя обычно именно рядом с матерью фонтанировал активностью и даже каким-никакими речами.
— Возвращайся, — в конце конце попросил он хрипло и, отчаянно покраснев, скрылся в доме.
— Береги его, — попросила Юля и… обняла меня, поразив до глубины души. Мы обе шмыгнули носами и разошлись. Она нырнула в недра нечаевского внедорожника, а я нелепо помахала рукой на прощание.
Илья же, всё это время стоявший в стороне, наблюдая за нами, сделал шаг навстречу мне, но близко подходить не стал, просто сообщив:
— Ты — молодец.
И прежде чем я успела сообразить, что он хотел этим сказать, Илья дерзко подмигнул мне и последовал Юлькиному примеру, оставляя нас с Пашкой вдвоём. Но я всё же успела окликнуть его и поблагодарить, невнятно шепнув:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Спасибо.
***
Осознание случившегося происходило постепенно: прошёл день, второй… неделя. Поначалу ощущение было таким, что Пашка просто заскочил ко мне в гости и вот-вот вернётся его мать, а я вновь вернусь к своей одинокой размеренной жизни. Но… Юлька не возвращалась. Звонила, ревела, заходилась острыми приступами кашля, переживала о том, как же она так бросила ребёнка одного, но не возвращалась. А Пашка всё ждал и ждал, и я вместе с ним, даже несмотря на регулярные отчёты Кирилла — помощника Ильи, у меня никак не получалось поверить в то, что наше соседство — это надолго. Как только нам обоим стало понятно, что в ближайшее время ждать возвращения Юли не приходится, наши отношения с мальчиком заметно усложнились.
В первые дни он вёл себя как прежде: ходил за мной хвостом по посёлку или же молча восседал на стуле в углу кабинета, иногда гоняя чаи с плюшками, испечёнными Надеждой Николаевной, пока я пыталась работать. Всё так же молчал, хоть и держался вполне дружелюбно. Но время шло, и Паша с каждым днём начинал отдаляться. Стал чаще пропадать неизвестно где, объявляясь на пороге моего дома (где мы жили) лишь по вечерам, когда я в предынфарктном состоянии готовилась бить тревогу. Попытки удержать его подле себя тоже не приводили ни к чему хорошему, он начинал откровенно… вредительствовать — ходил в грязной обуви по дому, бил посуду, отказывался от еды, ну и так далее. Даже Серафиме и той досталось — попытка запихать её посреди ночи в мою постель не прошла бесследно для мышиной психики, что уж говорить о моей.
Он горевал. Он боялся. Я осознавала это более чем отчётливо, но вот набраться терпения и не обращать на происходящее внимания у меня никак не выходило.
— Я понимаю, что ты скучаешь по маме, — после очередной выходки этого малолетнего бунтаря решила я проявить чудеса прозорливости и эмпатичности, припомнив всё, чему меня учили учебники по психологии, — и, наверное, тебе кажется, что, если ты вынудишь меня отказаться от тебя, мама скорее вернётся. Мне жаль, что тебе тяжело. Я тоже по ней… скучаю. Но она не приедет раньше того, как получит лечение. Поэтому нам нужно научиться жить вместе. И я от тебя просто так не откажусь.
Пашка посмотрел на меня волчонком, пряча выступившие на глазах слёзы, и опять умотал в неизвестном направлении, чтобы этим же вечером притащить мне жабу.
— Я бы на твоём месте спрятала куда-нибудь подальше ножи и яд, — на полном серьёзе посоветовала мне Гелька во время одного из наших периодических созвонов. — Кто знает, что в следующий раз придёт ему в голову?
— Не делай из него маньяка, — почувствовала обиду за Паху, — он всего лишь мальчик, испуганный и одинокий.
— А я о чём? Кто знает, на что они способны…
Мне казалось, что ни на что криминальное, пока однажды он чуть не спалил кухню, уронив горящую спичку на полотенце, которое вспыхнуло почти мгновенно. Благо что я стояла рядом и успела закинуть его в раковину, залив холодной водой из ведра.
— Не справляюсь, — на следующий день призналась я Янжин, придя к ним на патронаж. — Он меня не воспринимает, от слова «совсем».
— Ну что ты! — озабоченно всплеснула она руками. — Он просто тебя испытывает. С детьми такое бывает приблизительно… раз двадцать на дню.
— Я с ним уже разговаривала на эту тему. Не помогло.
— Если бы всё было так легко. Ему нужно время…
Спорить с этой истиной не приходилось, но я начинала паниковать, словно куда-то опаздывая. А может быть, элементарно боялась, что не справлюсь.
Сразу же вспоминались лекции и рассказы наших преподавателей по детской педагогике:
— Дети — та же лакмусовая бумага, всегда будут подсвечивать в вас самое потаённое.
