— Сколько ему? — только и смог выдавить из себя, при этом во рту у меня пересохло, дышать получалось через раз.
Карина вперилась в меня своим острым взглядом, словно решая, чего ей сейчас хочется больше, то ли прибить меня, то ли сказать правду. Наконец-то, она выдохнула, будто прошуршав:
— Три.
Мне потребовалось время, чтобы сложить одно с другим. Ещё ни разу до этого я не чувствовал себя таким идиотом. Мысли в голове проносились одна за другой.
— Отец… я?
Голос был чужим, слова приходилось буквально выталкивать из себя.
Она не ответила, лишь опустила голову, делая вид, что нашла что-то интересное в своих ладонях.
Я же вдруг разозлился, гневно стукнув по столу кулаком.
— Карина, какого хера! Я же тебя спрашивал тогда!
— Ну да, — горько усмехнулась она, подняв на меня глаза, — и велел в случае чего не рожать. Помню.
Заскрежетал зубами, в ушах отчаянно шумела кровь. Ощущения были такие, будто меня выкинули с американских горок, как раз с участка мёртвой петли, и теперь я необратимо летел вниз.
— Мне нужны гарантии… тест на отцовство.
Карина болезненно скривилась, бросив с презрением:
— Делай что хочешь, главное, Егору помоги.
Егор.
— Егор. Егор? Егор! — я потом долго стоял перед зеркалом в гостиничном номере, гоняя имя по кругу, пробуя его на вкус и пытаясь понять, как я вообще отношусь к перспективе оказаться отцом некоего мальчика по имени Егор. Перспектива мне не нравилась от слова «совсем». И дело тут было отнюдь не в отцовстве как таковом, об этом я тогда и вовсе не задумывался.
Но его наличие делало моё предательство по отношению к Нине и собственным детям более критичным, более материальным, более… страшным. Как если бы я променял наших мальчиков на какого-то там «Егора». Звучало цинично и крайне несправедливо по отношению к сыну Карины, но тогда… тогда боль от утраты близнецов была ещё слишком свежа. Неродившиеся дети были в разы реальней некоего «мальчика», который якобы являлся моим… сыном. Это бесило, вызывая приступ слепой ярости и недоумения. Как так вышло, что одна паршивая ошибка могла привести в такому огромному количеству последствий, столь разных и столь чудовищных?! Почему так выходило, что одним, желанным и любимым, нужно было умереть, а другому, нагулянному и ошибочному, родиться и свалиться на мою голову спустя столько лет?!
Я не понимал. да и не хотел. Горе утраты, похороненное где-то глубоко в душе, снова и снова прорывалось наружу, вызывая приступ тошноты. Если бы можно было только поменять их местами, я бы не пожалел никаких денег, средств и сил.
Это были чудовищные мысли, жестокие и беспощадные. Спустя несколько лет, когда Егор прочно войдёт в мою жизнь, я буду ненавидеть себя в том числе и за них.
Ну а пока я предпочитал утопать в ненависти к Карине и её отпрыску.
Изолировавшись от Нины, соврав жене про срочный отъезд, я уже на следующий день отправился в клинику, специализирующуюся на генетических исследованиях. Там я впервые и увидел его — маленького, щуплого, с синюшными губами и почти прозрачной кожей. Он не тянул даже на трёхлетку, ошибка природы, которая вдруг решила выжить. Больше всего на свете я сейчас нуждался в ненависти к нему. Но Егор стоял, прижавшись к ноге матери, и круглыми глазами смотрел по сторонам — взгляд был скорее любопытным, чем испуганным. Руки-веточки держали потасканного жизнью медведя. И эта его беззащитность неожиданно взрывала мне мозг и разрывала сердце.
Зато Карина на фоне сына выглядела тигрицей, готовой накинуться на любого, кто посмеет обидеть её драгоценное дитя. Я замер на месте, пригвождённый её взглядом, обещавшим мне все земные кары, если я только посмею обидеть Егора.
Сбор биоматериала занял всего ничего, и уже минут через двадцать мы вышли из клиники.
— Давай поговорим? — предложил я Павловой, чувствуя, что не выдержу ещё одной ночи с компании мириада вопросов, терзавших мой ум.
— Думаешь, есть о чём? — зло усмехнулась она, не отпуская от себя мальчика.
— Пошли, — отчеканил я, быстрым шагом направившись в сторону ряда кафешек.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Они шли медленно, девушка подстраивалась под нескорую походку сына, который быстро уставал и останавливался, чтобы отдышаться. Эта его немощность вызывала у меня приступ гнева. Тогда я расценивал его состояние как очередное доказательство того, что он не должен был родиться.
Как назло, из всей вереницы кафешек я умудрился выбрать именно детское с толпой орущей малышни. Тогда мне казалось, что это будет хорошим развлечением для мальчика, пока взрослые будут вести свои беседы. Но Егор никуда не пошёл, оставшись сидеть с нами за столиком, с неясной мне тоской косясь в сторону детского городка, откуда то и дело доносились радостные писки-визги.
— Что с ним? — как последний мудак бросил я.
Карина гневно расправила плечи, готовая в любой ответ послать меня в пешее сексуальное, но сдержалась. Ради сына она была готова на всё, но я тогда ещё не знал об этом.
— Тетрада Фалло.
Нахмурился. И пусть я с десяток лет прожил бок о бок с медиком в окружении кучи медицинских справочников, эти два слова оставались для меня пустым звуком.
Карина вздохнула и пояснила:
— Множественный порок сердца. Из-за чего нарушается кровообращение и в лёгкие поступает мало крови.
Дальше последовала куча подробностей, о которых я не желал знать, потому что каждая из них делала Егора всё более и более реальным, напрочь уничтожая пути назад.
— Ему нужна операция, но благоприятный момент упущен.
— Почему?! — властно спросил я, подсознательно упрекая Карину в халатности. Она стоически выносила каждый мой выпад, хотя я видел, насколько ей это непросто.
— Мы жили на Чукотке. А там… не так всё хорошо с медициной.
— В чуме?
— Что в чуме?
— В чуме жили?!
Вся ирония заключалась в том, что не претендуй Егор на роль моего сына, я помог бы им не раздумывая, не пожалев никаких денег и не задавая лишних вопросов. А сейчас… сейчас мне просто нужно было отыграться на ком-то за несправедливость судьбы, как оказалось, Карина вполне подходила на роль мишени.
— Или где ещё? Если врачи не смогли сразу установить такой сложный диагноз. Или ты прятала его не только от меня, но от всего остального мира?
— Чукотка бывает разной, — терпеливо пояснила Павлова. — Есть современные города, а есть мелкие поселения, на самом краю, состоящие из нескольких домов «на курьих ножках», с населением в пару тысяч человек. Куда летом-то попасть проблематично, а зимой и вовсе дохлый номер. Больницы там есть, вот только туда лучше не попадать даже с аппендицитом. Ибо не каждый, у кого есть диплом, отличается… профессионализмом. Да и Егорка… до поры до времени не особо отличался от сверстников, только немного мельче других был и не такой активный, это его и спасало — нагрузка на сердце была не столь велика. А потом он начал расти и… сердце начало сбоить, а кожа синеть — развился цианоз, тогда уже и наша врач не смогла… игнорировать симптомы, отправив нас в Анадырь.
***
Вероятность отцовства была 99,98%. Целый час я перечитывал результат анализа ДНК. Пытаясь хоть что-то вычленить для себя из стройных столбиков с цифрами. Реальность всё больше начинала походить на чью-то дурную шутку. Ну не бывало в жизни таких вот совпадений. Первая мысль: всё это подстроено — Кариной, конкурентами, самим дьяволом…
Я стоял у окна и курил одну за одной, полностью игнорируя табличку с перечёркнутой сигаретой. Внутри росло что-то очень похожее на обиду. Мир казался до ужаса несправедливым, и даже не по отношению ко мне. Вспомнились все наши с Ниной попытки завести ребёнка, сколько сил и эмоций было положено на алтарь родительства и как легко это всё рухнуло. И какой ценой эта потеря далась Нине, которой потребовались годы, чтобы выйти из затяжной депрессии. С Кариной же всё обстояло до абсурда наоборот: незапланированный ребёнок, который, судя по медицинской карте, в результате был мало жизнеспособен, но тем не менее активно боролся за существование вот уже три года. Неужели это моё наказание за измену жене? Невольно начинало вериться в мистику и возмездие. Но я гнал эти мысли от себя поганой метлой, в конце концов, мои чувства были не главным в этой истории, у меня была Нина, а теперь ещё и больной ребёнок…
