— А вот о причинах им знать необязательно.
Распрощались мы той ночью едва ли не подругами. Я велела ей следить за Пашей и его ногой, а она пьяненьким голосом попросила извинения за скандал, про который я уже и думать забыла.
Но идя домой не совсем твёрдой походкой и ёжась от холодного таёжного воздуха, я размышляла о странностях бытия, и о том, как нелогично мы сходимся с людьми. Юля мне действительно понравилось, отчего-то мне с ней было куда спокойнее, чем с проницательной хохотушкой Янжин. Возможно, всё дело было в том, что у нас обеих с матерью Паши были до нелепости неправильные судьбы.
Наверное, именно поэтому я предпочла до поры до времени не обращать внимания на чёрные дыры в рассказе Юли.
***
Таким образом я вдруг начала обрастать «отношениями» с местными жителями. В центре которых вполне предсказуемо оказались Пашка и Юля. Не то чтобы мы прям дружили, но явно испытывали некое притяжение, основанное на немом взаимопонимании двух потрёпанных жизнью людей.
Но, так или иначе, всё держалось на Паше, который по непонятной мне причине буквально следовал за мной по пятам. Первые дни ещё чурался, даже пытался прятаться за редкими кустами, но достаточно быстро бросил это дело. Любопытство таки победило. Поскольку из-за окна было сложно что-либо рассмотреть, он решил плюнуть на конспирацию и напросился ко мне в кабинет. При этом умудрившись не сказать ни слова. Он вообще обладал поразительной способностью отмалчиваться.
Обычно он забегал к нам в ФАП по утрам, смиренно высиживал пару часов в углу моего кабинета и убегал то ли домой, то ли ещё куда.
— Бесёнок, — однажды беззлобно покачала головой Надежда Николаевна, смотря вслед скачущему от нас Пахе. Нога его ещё не пришла в норму, однако это чудо умудрялось игнорировать всякий дискомфорт. — Хотя разве мог он вырасти кем-то другим с таким-то отцом?
— Вы знакомы с Сергеем? — слегка удивилась я: Юля в своих рассказах ни разу не упоминала, что её абьюзивный муж бывал в местных краях.
— Да так, — вздохнула медсестра, после чего, чуть помедлив, добавила: — Пересекались.
Иногда мне казалось, что всё местное сообщество однажды словило некий таинственный вайб и теперь активно поддерживало его буквально во всём.
Задавать дополнительных вопросов я не стала, решив, что не моё это дело.
А вот мальчика время от времени пытала.
— Так отчего я должна вылечить твою маму? — примерно через неделю после нашего фееричного знакомства полюбопытствовала я.
Пашка окинул меня своим карим взором и флегматично пожал плечами, словно вовсе не понимая, о чём я тут говорю.
— Ну тогда, помнишь, в ночи, когда ты ногу подвернул… — попыталась напомнить ему, но ребёнок резко засобирался домой, будто бы вспомнив о чём-то безумно важном.
И всё-таки Павел был странный. Иногда мне казалось, что он совсем не умел разговаривать, и если бы я самолично не слышала его негромкий голос, то и вовсе бы поставила ему диагноз.
— Раньше болтал так, что не переболтаешь, — пожаловалась как-то Юля, с которой я любила по вечерам сидеть на крыльце (к счастью, без алкоголя). — А потом… когда Серёга стал руки распускать, замкнулся. Думала, что здесь лучше станет. А он ещё больше в себя ушёл.
— Общение ему нужно, — заметила авторитетно, — со сверстниками.
— Да где ж их взять? — всплеснула руками моя собеседница.
— Ну так тут же есть другие дети. Да и школа скоро начнётся…
Посёлок действительно мог похвастаться малогабаритным двухэтажным зданием школы с проплешинами отвалившейся штукатурки, служившим местом притяжения всей местной детворе.
— Есть. Но он для них чужой.
— Как и мы с тобой. Но у детей это всё как-то проще происходит. Сегодня чужой, а завтра свой. Просто нужно попробовать.
Мать мальчика печально улыбнулась, но развивать тему не стала, зайдясь в приступе сильного кашля.
Бухала она так, что я невольно нахмурилась.
— Не нравится мне твой кашель. Надо послушать.
— Обычная простуда, — отмахнулась она, — у меня тут вечно так, из-за влажности. В детстве всё лето могла с соплями пробегать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мы потом неоднократно возвращались к этому разговору, но Юля с каждым разом только больше раздражалась, прозвав меня занудой.
Впрочем, вскоре всё встало на свои места. Стоило лишь однажды раньше положенного времени заглянуть к ним на участок. Юлька стояла ко мне спиной, согнувшись в три погибели и держась за лицо, видимо, пытаясь сдержать приступ сильного кашля. Я невольно замерла, прислушиваясь к хрипам и пытаясь определить тип кашля. В этот момент она выпрямилась, придя в себя, и сплюнула. Мокрота попала на широкий лист лопуха, на котором чётко виднелись кровавые «прожилки».
— Бл… — выругалась я, уже сопоставляя одно с другим.
Юля не испугалась, даже, кажется, не удивилась.
— Не боись, не туберкулёз, — бросила она через плечо и, слегка покачиваясь, отправилась в дом. Я последовала за ней, подбирая правильные слова. Но в итоге выпалила:
— Ты охренела. У тебя сын! Тебе обследоваться нужно! Лечиться!
Она молниеносно обернулась, зло сверкнув взглядом:
— Думаешь, я этого не знаю?!
Я гневно заскрежетала зубами и упрямо вскинула голову, заглядывая в её глаза и только сейчас замечая в них болезненный след увядания. Ещё не сильный, но уже разрастающийся.
— Онкология? — скорее констатировала, чем спросила.
— Рак, да.
Мы обе зло молчали. Я сжимала-разжимала кулаки, словно хватаясь за воздух и ища опору. Не находила.
— Врачи дают несколько месяцев…
— И ты тратишь их здесь?! — практически заорала я. — О Пашке бы подумала!
— Да о нём только и думаю! — в ответ, что было мочи, закричала она, в мгновение ока став практически пунцовой. — Оставить мне его не на кого! А лечиться я пыталась… но долго не выдержала. Видишь, даже волосы не успели выпасть. Да и диагностировали слишком поздно. Поэтому прогноз никакой. А мне Пашу пристроить надо, я не могу его на Сергея оставить. Тот его со свету сживёт.
— Куда пристроить? — её слова звучали как самый настоящий бред. — Здесь? На краю света?
— Да, здесь!
— Объясни, я не понимаю.
— Потому что это не твоё дело.
— Юль…
— Нет! Уходи!
— Но…
— Уходи!
В моей жизни бывали разные пациенты, и я умела общаться с самыми строптивыми, но тут шок от открывшейся правды вышел слишком сильным, и я попросту не смогла устоять перед чужим сопротивлением. Развернулась и едва ли не бегом отправилась в сторону дома.
Слёзы обиды застилали глаза, и, не видя ничего на своём пути, я вдруг врезалась во что-то твёрдое. Твёрдым оказался шаман.
— Тс-с-с-с, — привычно мягко шепнул Боржан, — спокойствие, только спокойствие.
***
Итак, это был мой второй визит в гости за этот вечер.
Я сидела в шаманском доме, обхватив себя за колени, и волком смотрела на хозяев.
Яна пыталась сочувственно гладить меня по спине, но я всё время отстранялась, мечтая лишь об одном: прибить её мужа, который вот уже минут пять пытался мне доказать, что выбор Юли — только её дело.
— Но сейчас и не такое лечится! — не удержалась я, вскочив на ноги и чуть не зацепив Янжин рукой.
— Лечится, — ничуть не смутился бурят. — Вот только ни ты, ни я не способны ей в этом помочь.
— То есть ты здесь свои окультные фокусы с научной медициной в один ряд ставишь?! Совсем, что ли… — заругалась я, но шаман в который раз пропустил мои выпады мимо ушей.
— Дело не в том, во что верю я, — терпеливо пояснил Борис, чем ещё сильнее взбесил меня. — А во что верит Юля.
— А во что она верит?! Она, дура, помирать собралась. Хоть бы пальцем пошевелила…
— Вот именно! Чему вас в первую очередь в ваших мединститутах учат?
— Чему? — глупо переспросила, хаотично вспоминая, что нам там говорили на первом курсе.
— Что, если пациент не хочет жить, медицина бессильна.
Я нервно захохотала.
— Не делай из неё суицидницу. Для неё это слишком сложно, для этого нужны мозги… А у неё их, судя по всему, нет!
