— Не дерзи мне, — предупредила она. — Я не потерплю к себе такого отношения. Учти, я расскажу…
— Отцу, да? — докончила я, почти срываясь на крик. — Мама, это все, что ты хотела мне сказать? Пожалуешься ему на меня?
— Шаннон, ты обязана проявлять ко мне хоть каплю уважения, — рявкнула она. — Я работаю не разгибая спины, чтобы ты могла учиться, и мне не нравится, когда ты говоришь со мной так, будто я кусок дерьма у тебя на подошве!
— А мне не нравится, когда меня называют шлюхой всякий раз, когда я возвращаюсь домой, — выдала я, не в силах сдержать эмоции.
Я понимала, что расстроила мать. Внутри бурлило чувство вины, смешиваясь с обычными презрением, страхом и злостью.
— Потому что он так меня назвал, — хрипло добавила я. — По мнению моего отца, я всего-навсего грязная шлюха.
— Он за тебя волновался, — ответила она. — Он не знал, как ты доехала домой.
— Волновался за меня и потому назвал шлюхой? — Я возмущенно тряхнула головой. — В этом, несомненно, есть смысл.
— Потому что ты была на том снимке…
— А ты сама его видела?
— Нет.
— Если бы видела, то поняла бы, что там нет ничего непристойного! — Смахнув предательскую слезинку, я шмыгнула носом и сказала: — Мама, я никогда не была с парнем, и ты это знаешь. Однако он продолжает обзывать меня шлюхой, а ты не вмешиваешься.
— Неправда, — стала защищаться она. — Я говорила с отцом об этом, и он обещал больше не называть тебя так.
— Забудь. — Оттолкнув стул, я порывисто встала и пошла к двери, не желая выслушивать очередное оправдание отцовских действий. — Давай забудем.
За столько лет я вдоволь наслушалась ее объяснений.
— Мне пора. Не хочу снова опоздать на автобус и заработать еще охапку проблем.
— Подожди. — Мать встала и пошла за мной. — Я еще не все сказала.
— А я всё, — выпалила я, сбросив с плеча ее руку.
Прикосновение было нежным и от этого ощущалось гораздо больнее, чем любая ее пощечина.
Игнорируя материнские возражения, я вышла из кухни.
— И все-таки как ты вчера добиралась домой?
Ее вопрос настиг меня возле двери.
— Что? — переспросила я, поворачиваясь к матери лицом.
— Отец считает, что вчера тебя подвозила Ифа. — В глазах матери сквозила тревога. — Но это неправда. Я знаю, она по вторникам работает допоздна. Вот я и спрашиваю: как ты доехала?
— Какое это имеет значение?
— Такое, что от нас до Томмена пятнадцать миль. Шаннон Линч, я хочу знать, как ты одолела это расстояние, — допытывалась она. — У тебя опять начались проблемы? Ты намеренно опоздала на автобус, чтобы не попасться на глаза своим обидчикам? Над тобой снова издеваются?
— Мама, в этой школе никто надо мной не издевается, — задохнулась я.
— Шаннон, ты не в первый раз опаздываешь на автобус, — возразила она, пристально глядя на меня голубыми глазами. — Если тебя травят, обязательно расскажи. Я тебе помогу.
— Мама, я люблю Томмен. Я там счастлива!
Эти слова выскочили сами, удивив меня. Но я сказала правду.
Поразительно, но я поняла, что и правда люблю новую школу.
— Тогда как ты добралась до дома? — в третий раз спросила мама. — Говори!
— Меня подвез Джонни Кавана, — выпалила я, преодолевая желание заорать во все горло. — Ну что? Теперь ты довольна? Это с ним меня сфотографировали на прошлой неделе. А вчера, узнав, что я опоздала на автобус, он предложил меня подвезти. Я согласилась. Так что можешь помчаться наверх и рассказать отцу, насколько он был прав, считая меня грязной шлюхой.
Мамино лицо стало мертвенно-бледным.
— Я звоню в школу.
— Что? — насторожилась я, во все глаза глядя на нее. — Зачем?
— Этому парню нельзя даже приближаться к тебе, — сердито ответила она.
— Почему нельзя?
— Потому что он устроил тебе сотрясение мозга!
— Это был несчастный случай.
— Я звоню мистеру Туми.
Повернувшись, она пошла в кухню за мобильником. Я поспешила за ней:
— Мама, не надо! Слышишь?
Я вырвала мобильник из ее рук.
— Шаннон, верни мне телефон, — потребовала она. — Немедленно!
— Ты ведь даже толком не знаешь, как все было! — крикнула я, прижимая к груди ее мобильник.
— И знать не хочу. — Она все-таки вырвала у меня свой телефон. — Правила ему известны. Школьная администрация все подробно объяснила. Ему запрещено разговаривать с тобой. Шаннон, его предупреждали, и в недвусмысленных выражениях. Его должны были отстранить от занятий еще в тот раз. Но я с ним разберусь, и теперь его точно отстранят.
— Джонни тут вообще ни при чем, — выдавила я. От мысли, что по моей вине у Джонни могут возникнуть крупные неприятности, мое сердце бешено забилось, а голова пошла кругом. — Он извинился за случившееся. Заплатил за испорченную форму. А вчера он заступился за меня, когда один парень стал ко мне приставать. Мам, я от него видела только хорошее.
Мама была некрупной женщиной, но в ней было пять футов и восемь дюймов, и она была на пятом месяце, и в тот момент я вдруг почувствовала себя совсем маленькой.
Когда она начала набирать номер, я поняла, что дошла до точки.
— Я не успела на автобус! — крикнула я, в ужасе глядя, как материнский палец нажимает клавиши. — Я боялась прийти поздно из-за него! Я согласилась, чтоб меня подвезли, потому что была в отчаянии! Я знала, что он сделает, если я вернусь на следующем автобусе!
— Шаннон. — Палец матери замер. — Ты не должна бояться приходить домой.
— Не должна?
Я убрала волосы от лица и показала на шрам на виске.
Отец одарил меня им, когда мне было одиннадцать, и он едва не искалечил меня бутылкой из-под виски.
Шрамов, оставленных той бутылкой, было намного больше, и мама давно знала о них.
— Тебе так хочется разобраться с агрессией в школе, мам, — всхлипывала я, даже не пытаясь вытирать слезы, катившиеся по щекам. — А ведь главный агрессор живет под этой крышей.
Мама вздрогнула, как от удара.
Я ее пальцем не тронула.
А то, что она сейчас почувствовала, — это холодная и жесткая реальность ударила ее по лицу.
— Ты должна оставить Джонни в покое! — хрипло, яростно закричала я. — Он не сделал ничего плохого! Абсолютно ничего!
Я уже не думала о тишине в доме.
Разбужу отца — значит разбужу.
Получу от него очередные побои — ничего, заживет.
Я не собиралась сдерживаться и волновалась сейчас только за парня, который ничем не заслужил, чтобы его втягивали в гущу моего семейного безумия.
— Мама, я не шучу, — срывающимся голосом предупредила я. — Если ты позвонишь в школу и у Джонни начнутся неприятности, я расскажу школьной администрации все, о чем молчишь ты и не хочешь, чтобы об этом узнали.
— Шаннон, — прошептала мама, хватаясь за грудь.
— Все расскажу, — повторила я.
Я повернулась к двери и уже не оборачивалась.
«Шаннон, постой», — были последние слова перед тем, как я захлопнула дверь в домашние беды.
Запрокинув голову к хмурому небу, я закрыла глаза и просто ощущала, как дождевые капли падают на лицо и волосы.
Я стояла посреди проливного мартовского дождя и молила о Божественном вмешательстве или хотя бы о небольшой передышке от ада, который назывался семьей, где меня угораздило появиться на свет.
Я никогда не хотела возвращаться в этот дом.
Сознание того, что иного выбора нет и возвращаться все равно придется, было особой разновидностью ада.
Обычно убегают от чего-то. Впервые в жизни мне хотелось, чтобы существовало безопасное место, куда я могла убежать.
Я чувствовала, что медленно умираю в этом доме.
В своем родном доме.
Там, где я вроде бы могу спокойно преклонить голову.
Там, где я вроде бы должна чувствовать себя в безопасности.
Дверь за спиной открылась, и каждый мускул моего тела напрягся в грозном предчувствии.
Он проснулся, и теперь мне конец.
— Шаннон, — зазвучал в моих ушах голос матери, частично рассеяв страх. — Ты забыла взять пальто.
