Сьюки появилась из-за гаража и заспешила ко мне.
— Хорошая девочка, — подбадривал ее я, стремясь, чтобы она добралась до двери раньше, чем это заметят ретриверши.
Нагнувшись, я подхватил ее, втащил в дом и быстро закрыл дверь.
— Нет настроения, — объяснил я другу, проходя через кухню в коридор вместе с Сьюки. — Но ты развлекайся. А я останусь здесь.
— Ты не проторчишь еще одну субботу в своем поместье один как перст, — возразил Гибси, идя за мной. — Мы отправимся вместе.
Гибси называл мой дом поместьем с тех самых пор, как мы подружились в шестом классе начальной школы и я привел этого придурка к нам домой — поиграть в приставку.
Он знал, что словечко «поместье» меня цепляет, но упорно его использовал.
Мы жили за городом в большом многокомнатном доме, в окружении лужаек и садов. Участок занимал несколько акров и был целиком огорожен, чтобы наши собаки могли носиться свободно.
У прежних хозяев здесь был центр верховой езды, поэтому дом окружали всевозможные хозяйственные постройки. Въехать на территорию можно было через единственные фасадные ворота, снабженные электронным замком.
Помещение конюшни пустовало, и мама не раз предлагала купить лошадь, однако отцу неизменно удавалось отговорить ее от этой странной затеи.
Мама безнадежно любила животных.
Проблема была в том, что она много путешествовала и заводить животных было непрактично и нечестно.
Три собаки — это все, на что соглашался отец.
Один из гаражей родители переоборудовали в домашний спортзал.
Они поддерживали мой образ жизни и поощряли мои устремления, даже если не всегда соглашались с моим подходом.
Несколько лет назад на участке возвели еще одну постройку, сделав там сауну и джакузи. Это спасало мне жизнь после матчей.
Ближайшие соседи жили на расстоянии полутора миль, так что место было вполне уединенным. Большинство комнат дома выходили на южную сторону и постоянно купались в солнечном свете.
Я тосковал по дублинскому шуму и ритму большого города. Целых два года я привыкал к здешней тишине. И хотя тоска сохранялась, я не мог отрицать, что жизнь здесь офигенно хороша.
Не поместье, а просто приятное место для жизни.
— Джонни, ну не упрямься, — упрашивал меня Гибси. — Ты которую неделю не вылезаешь из депресняка.
— Еще бы причину знать, — пробурчал я. — Слушай, я понимаю твои благие намерения… — Я умолк и стиснул зубы от боли, пронзившей ногу. — Но сегодня я никуда не пойду.
— Из-за Беллы? — спросил Гибси, привалившись к перилам. — Или из-за Шаннон?
— Из-за себя, — огрызнулся я, почувствовав раздражение. — Я с ног валюсь.
Заставляя себя не хромать, я подошел к лестнице, сделал успокоительный вдох-выдох, после чего заставил ноги подчиняться моим мысленным приказам и не подводить хозяина.
Как они это делали раньше.
— Джонни, а ты прихрамываешь, — тихо произнес Гибси, идя за мной в комнату.
— Не ори на весь дом, — прошипел я, толкая дверь. — Мама у себя в кабинете.
— Но так и есть, — на полном серьезе сказал он. — Ты вообще как?
— Ушибся на тренировке. — Я подхватил Сьюки, переместив ее на кровать. — Нет таких болячек, которые нельзя вылечить крепким сном.
— Ты-то сам в это веришь? — спросил Гибси, плюхаясь перед телевизором в кресло-мешок. Это было «его» кресло. — Если не хочешь, чтобы твоя мать о чем-то знала, я могу отвезти тебя в больницу на обследование.
— Я прекрасно себя чувствую. — Я подошел к соседнем креслу и сел, получив новый удар боли, теперь в области таза. — Лучше не бывает, — прошипел я.
Гибси покачал головой и потянулся к пульту, на сей раз оставив свои соображения при себе.
Он включил телевизор и начал переключать каналы.
— Что хочешь посмотреть?
— Ты можешь ехать, — сказал я ему, вытягивая ноги. — Я тебя не держу.
— Не-а. — Гибси встал, подошел к «Сони плейстейшн — 2», включил и вернулся в кресло. — Я всего лишь пытался вытащить тебя из дома.
— Ценю твои старания, — пробормотал я, беря у него джойстик. — Но не сегодня.
— Джонни, ты попадешь в ту команду, — сказал он, устанавливая «ФИФА-2005». — Ты ведь сам знаешь.
Я дышал, отгоняя подступающую панику, стараясь сосредоточиться на игре.
— Ты туда попадешь, — тихо повторил Гибси.
— Надеюсь, — выдавил я, вперившись глазами в джойстик. — Очень, блин, надеюсь, Гибс.
Иначе я свихнусь.
— Хочешь напиться? — предложил он. — Виски у твоего отца есть. Зато никаких прилипал с их истериками. Как тебе такое?
Минута ушла у меня на раздумье. Потом я тяжело вздохнул.
— Да, мужик, — ответил я другу. — Я действительно хочу напиться.
23. Бывшие и решительное «нет»
Джонни
Сегодня я снова видел ее.
Мы раз пять прошли мимо друг друга в коридоре, и она неизменно опускала голову, отказываясь даже мельком взглянуть.
Меня это уже не удивляло.
Шаннон больше недели вела себя так, словно я был невидимкой.
Точнее, девять дней.
Такой игнор мне не нравился.
Для меня это было неизведанной территорией, и я очень скоро убедился, что мне там паршиво.
Особенно когда меня не замечала та, что плотно сидела в моих мыслях. И снах.
Вот так, она реально, блин, стала мне сниться.
Что это за отстой вообще?
Прошлой ночью, например, мне снилось, что Шаннон смотрит игру с моим участием.
Только играл я не на школьном поле, а на дублинском стадионе «Авива».
И вместо черно-белой формы Томмен-колледжа на мне была зелено-белая.
Шаннон была в такой же зеленой ирландской футболке с моим именем и номером на спине. Она с трибуны кричала мне слова поддержки.
Мне бросили мяч, и когда я его поймал, Шаннон заплакала.
Причем всерьез, у нее даже лицо исказилось. Она указывала на меня.
Я посмотрел вниз, и вот тут мне откровенно поплохело: у меня не было ног.
Вместо них — две культи.
А потом я стал сдуваться, высыхать, как жуткий тип из «Гарри Поттера».
Лицо Шаннон, обезумевшей от горя, — это последнее, что я видел, перед тем как проснуться.
Жуткая жуть.
Я проснулся весь в поту и целых пять минут ощупывал себя, убеждая паникующий мозг, что ноги по-прежнему на месте.
Мне было не избавиться от ощущения, что сон — это предостережение.
О чем — я понятия не имел, но в животе поселилась жуть и не исчезала весь день.
Я не мог выбросить это из головы.
Я не мог выбросить из головы ее.
Во всем этом не было никакого смысла, и я не имел понятия, почему я хотел пойти к ней.
Не к Гибсу.
Не к маме.
Не к тренерам.
Внутри меня жестко колбасило, я боялся даже думать о летнем сезоне, но какой-то едва знакомой девчонке, у которой глаза глядели прямо мне в душу, я хотел признаться в своих страхах.
Что-то мне подсказывало: я могу ей рассказать.
Глубоко внутри я чувствовал, что она знает меня.
Получается, она может меня спасти?
Исусе, я точно схожу с ума…
Последний урок в пятницу был для меня полной катастрофой. Преподаватель без умолку о чем-то рассказывал, но я ничего не понимал и не запомнил ни слова. Я торопился покинуть главное здание: в спортивном корпусе меня ждал разговор с тренером. И вдруг знакомый голос окликнул меня по имени.
Может, притвориться, что не слышал, и выйти? Но она схватила меня за руку и потянула назад, и вежливость победила.
Я попытался успокоить себя дыханием, мысленно напомнив о необходимости быть любезным, затем повернулся к ней.
— Привет, Белла, — произнес я, слегка кивнув.
Как всегда, она была хороша: черные волосы, стрижка боб, на лице — полный макияж.
Она была высокой и фигуристой, школьная форма подчеркивала все округлости тела.
К счастью, меня это ничуть не возбуждало.
— Привет, Джонни, — ответила Белла, широко улыбнувшись. Она была высокая — пять футов и одиннадцать дюймов, — но все равно задирала голову, чтобы посмотреть на меня. — Как поживаешь?
