и это уже точка.
Я закрыл дверь. Вчера я оставался у Кати, пока не разъехались все машины полиции и «Скорой помощи», стоявшие несколько часов возле ее подъезда. Я рассказал, что случилось со мной, начиная со звонка ее отца и по сегодняшний вечер. Она слушала очень внимательно, но когда дошло до момента, как я обнаружил убитым ее отца, не выдержала и тихо заплакала, уткнувшись мне в плечо. Так мы и сидели дальше, но она больше не плакала и вообще держалась на удивление мужественно и достойно. Я не стал рассказывать ей про случай в сауне, когда мне хотелось пристрелить насильников, решив, что к нашему делу это не относится. Да и другие события излагал коротко. Только самую суть, опуская некоторые подробности. И конечно, не стал упоминать про ночь, проведенную с Леной. Правда, мне почему-то казалось, что она и так знает об этом.
Мы долго молчали, хотя мыслей было столько, что я даже не знал, какая из них важнее. Позже, когда я уже сидел в «Тойоте», на ум приходили разные слова, которые хотелось сказать этой молчаливой и удивительной девушке, но это уже были «разговоры на лестнице» – запоздалые и ненужные. Прощаясь, мы не сказали друг другу ни слова, но, взглянув в ее глаза, я понял, что хочу оберегать ее. Всю жизнь.
Было еще одно дело в Кузьминках, и я решил сделать небольшой крюк. Подъехав к «Макдоналдсу», остановил машину у дверей интернет-кафе и прошелся до подземного перехода. Вся компания алкашей была в сборе, хотя меня интересовал лишь старик. Он был на месте, в своем, так сказать, кругу, и, почувствовав удовлетворение, я пошел было назад, но что-то остановило. Еще раз приглядевшись к разномастной компании, я понял, что среди них нет Таси. Это ничего не значило, она могла просто уйти за очередной бутылкой, но почему-то хотелось думать, что это не так.
О Германе я старался не думать вовсе, но это оказалось трудней, чем забыть Кэт. Невозможно не думать о том, что тебя чуть не застрелил лучший друг. Тот, ради которого я готов был перебить всю банду Мурейко, не думая о собственной жизни. Мысли о Германе напомнили о сумке-дипломате, которую я засунул под водительское сиденье и которая преспокойно лежала там, дожидаясь, чтоб ее открыли, проверив наконец содержимое. Чем я и занялся сразу, как только вошел к себе в квартиру, в которой еще пахло «Блюдом мексиканских королей».
В мягком дипломате я обнаружил бумаги на мое имя, с полным правом на продажу квартиры по указанному адресу в Питере, небольшую пачку денег, тысяч пять долларов, фотографию Вайса-младшего в рамке и все. Там же лежал диск, который я прихватил из дома на Ордынке, но туда его положил я сам, перед тем как выйти из сауны. Вспомнилось, как Дима, сын администраторши Нади, подойдя к машине, после того как я в нее сел, молча глядел на меня через стекло автомобиля, но так ничего и не сказал. Просто кивнул головой и пошел. А я поехал. Тогда у меня впереди было еще много дел.
Я перестал думать об этом. К чему вспоминать то, что уже никогда не вернешь? Мне бы не хотелось еще когда-нибудь встретиться с Надей или с ее сыном и вовсе не потому, что я чувствовал перед ними вину. Скорее наоборот. Хотя… да ладно, чего уж теперь! Было и прошло и, хвала небесам, что все целы. Надеюсь, Надя нашла себе другую работу.
Сейчас, когда полиция хозяйничала на этаже, я решил еще раз проверить сумку-дипломат. Не откладывая в долгий ящик, я высыпал содержимое на кухонный стол. Нет, только бумаги на мое имя, номер счета, куда нужно было перечислить деньги за квартиру, проклятый мини-диск, рамка с фотографией. Все.
Откинувшись на спинку стула, я задумался. В этом деле было много моментов, так и оставшихся невыясненными, и эти бумаги входили в их число. Если Герман собирался меня убивать, к чему было городить весь этот огород с заверенными у нотариуса доверенностями и прочими бумажками, указывающими на мою законную причастность к продаже квартиры? Выходит, он не врал, когда рассказал, что его мать умерла? Получалось, что так, из чего следовало, что поначалу он и не собирался меня убивать. Что изменилось потом, я не знал, но что-то изменилось, и Герман чуть не пристрелил меня рядом с почтовым ящиком под номером 32. Вероятно, он сказал правду – я слишком много знал. Даже больше, чем он предполагал.
Внезапно раздавшийся телефонный звонок заставил меня подняться со стула. Звонил мобильный, тот, который когда-то принадлежал моему соседу. Я включил его, не глядя на номер, механически спросил:
– Алло?
– Валя? Привет, это я…
Голос в трубке показался отдаленно знакомым.
– Кто это?
– Валя, ну не надо, это же я, – плаксиво-требовательный тон, и я вспомнил.
– А-а, Катька! – мне стало весело. – Привет.
– Не называй меня так! – она взвизгнула, но так, слегка, – пожалуйста.
– Ну хорошо, – иногда я умею быть выше бытовых ссор, – не буду. У тебя какое-то дело?
– Нет. То есть да, – я представил себе ее лицо, представил, что сейчас она наверняка сидит перед зеркалом и любуется, как она выглядит с моим телефоном.
– Так да или нет?
– Слушай, Валя, – она вдруг перешла на громкий шепот, – мне вчера звонили из ФСБ!
Это было что-то. И хотя никого из тех, кто могли и хотели меня убить, на этом свете больше не было, а единственный, кто остался жив, по словам Германа, находился в английском консульстве, упоминание об этой организации вызвало в животе бурю протеста. Я снова вспомнил продавца шаурмы и свою клятву закормить его навсегда.
– И что?
– Как что?! – Она наверняка всплеснула руками, не забыв посмотреть в зеркало, как это выглядит со стороны. – Они меня пытали!
– Больно? – осведомился я.
– Ну… – она помялась, – не физически, конечно. Этот генерал…
– Генерал? – Я перебил ее. – С тобой говорил генерал ФСБ?
– Да, – по ее ответу было видно, как ей понравилось мое удивление. – Генерал Мурейко.
Я еле сдержал смех.
– И о чем он тебя спрашивал?
– О тебе, о твоих делах, знакомых.
– И что ты ему рассказала? – По большому счету было уже все равно, что она рассказала обо мне, но любопытство действительно одно из моих характерных качеств.
– Я сказала, что мы с тобой больше не… вместе.
– Катя, – мне было плевать на то, что ей не нравится плебейское имя, – это ты дала ему номер телефона, который тебе оставила моя одноклассница?
– Валя, он заставил меня! – В ее голосе было столько муки, что ее пожалела бы даже идущая на казнь Жанна д’Арк.
Вот вам и ответ, откуда Мурейко узнал про Лену. Так просто. Я не ответил. Отняв трубку от уха, я еще слышал какие-то слова, которые она говорила, но смысл был уже неважен. Палец вдавил кнопку, и Кэт ушла из моей жизни. В этот раз навсегда.
Мысли вновь вернулись к Герману. Надо было проанализировать все события, и тогда, возможно, нашелся бы мотив, а мне бы стало понятно, почему он хотел пристрелить меня, хотя все могло быть именно потому, что, как он выразился, я слишком много знал. Но сейчас я был слишком измучен, чтобы логично думать. После перенесенных побоев, стрельбы, убийств и измены моя голова была далеко не в лучшей форме, и, решив для
