Когда Лилли дошла до троянцев, она проявила точно такое же вежливое внимание и к спутнику Париса, сидевшему слева от него, – человеку по имени Дарес, и он был так огромен, что его массивное тело едва умещалось на скамье. Но выражение лица Лилли внезапно изменилось, когда она ощутила линии его громадной ладони, и девушка неуверенно улыбнулась.
– Ты очень храбрый человек, – начала Лилли, и только теперь Мирина услышала, что сестра говорит на том языке, которому они научились в храме богини Луны. – Твоя слава будет жить вечно. И даже через тысячи лет люди будут произносить твое имя с восхищением.
Дарес хихикнул и напрямую ответил жрице до того, как слуга успел перевести ее слова:
– Я бы вполне удовольствовался и обычной счастливой жизнью, но все равно спасибо тебе.
Лилли явно удивилась, но потом повернулась к Парису.
– А ты, господин, ты бы хотел узнать свое будущее? – спросила она, слегка покачнувшись.
– А хорошо ли это для человека – знать свою судьбу? – Но Парис все же протянул Лилли руку, пусть и неохотно. – Что-то я в этом не уверен.
Лилли пробежалась пальцами по его ладони, и на ее лице снова возникло выражение деланой любезности. Однако она не сумела сдержать свои чувства и сначала недоверчиво нахмурилась, а потом откровенно изумилась.
– Мирина! – воскликнула жрица, переполняясь радостью. – Мирина?
Она протянула руку к щеке Париса, ощупала его вечернюю щетину с нарастающим ужасом, как будто пытаясь понять, что за ужасная болезнь могла поразить ее сестру. А потом, не добавив больше ни слова, закатила невидящие глаза к потолку и рухнула на пол, уронив голову на колени Париса.
Почему-то это событие вызвало взрыв громогласного хохота у окружавших их мужчин.
– Ну что? – Агамемнон выглядел невероятно довольным. – Вот такой у нас милый маленький оракул. Смотрит прямиком в сердца мужчин. – Царь поднял кубок в сторону Париса. – И мы теперь знаем, что скрыто в твоем сердце.
Парис неловко пошевелился на скамье, не зная, как ему лучше пристроить обмякшее тело Лилли.
– Интересная девочка, – согласился он. – Мне бы очень хотелось отвезти ее ко двору моего отца. Она бы могла рассказать ему, что таится на уме у его жен.
Царь засмеялся и откинулся на спинку стула.
– Ну, такого даже сами боги не умеют. Но когда твой отец приедет сюда в следующий раз, я велю ей прочитать его собственное будущее.
– Ему бы это пришлось по вкусу, – кивнул Парис. – Он человек широких взглядов и изысканных вкусов. И мне на самом деле пришлось, – он жестом велел Даресу достать что-то из кожаной сумки, – забраться на край света, чтобы раздобыть для него вот этот особенный дар. Я уверен, это даже у него вызовет благоговение. Вы когда-нибудь видели нечто подобное?
Гости царя стали почтительно передавать из рук в руки предмет, который наконец добрался до самого Агамемнона. Это была золотая маска, изображавшая лицо какого-то бородатого мужчины с выдающимся носом и крупными ушами.
– Волшебная вещь, не так ли? – Парис внимательно наблюдал за тем, как царь восторженно рассматривает маску. – Чистейшее египетское золото. Но, по правде говоря, мне почему-то кажется, что отца куда сильнее позабавила бы ваша маленькая предсказательница судеб.
Агамемнон вскинул кустистые брови:
– Ты бы обменял вот это на маленькую предсказательницу?
Парис заколебался:
– Может, и нет. И все же… Меня ведь отправили в путь для того, чтобы я купил рабов, а не для того, чтобы вернулся с бесполезной игрушкой. – Он снова сделал Даресу знак рукой – и на этот раз Дарес извлек из сумки пару золотых серег, выкованных в форме маленьких стрекоз. – Моя мать постоянно жалуется, что у нее больше золота, чем она может носить… А вот рук, которые помогали бы его надеть, не хватает.
– Весьма печально, – согласился Агамемнон, через зал всматриваясь в серьги. – А каких именно рабов ты ищешь?
Парис с задумчивым видом откинулся немного назад, продолжая держать ладонь на голове Лилли.
– Твой рассказ о тех женщинах меня позабавил. Полагаю, моей матери понравилось бы окружить себя такими вот экзотическими существами. Ей никогда не были интересны запуганные тихони…
– Довольно! – Агамемнон вскинул руки, но золотая маска осталась лежать на его коленях. – Они твои. Все семеро плюс вот эта девушка. Я буду счастлив избавиться наконец от их мрачных физиономий…
Внезапный шум голосов заставил царя умолкнуть, и Мирина увидела, как сын Агамемнона подошел к отцу и стал с негодованием возражать против сделки.
После короткого и очень резкого разговора Агамемнон снова повернулся к троянцам, разводя руками в небрежном извинении:
– Я сказал «семеро», так? Я ошибся. Их шестеро. Шестеро плюс эта девица. Так уж получилось, что моему сыну одна из них приглянулась, а разве отец в силах отказать в игрушке своему первенцу?
Как только сделка была заключена, Парис жестом велел Мирине и Анимоне убрать Лилли с его колен и вынести наружу. Выражение его лица было абсолютно безразличным, как будто все случившееся лишь ненадолго отвлекло его от главного. Однако его взгляд, которым он посмотрел на Мирину, был настолько мрачен, что Мирина поняла: Парис точно так же, как и она сама, тревожится о том, чтобы забрать всех пленниц и вернуться на корабль до того, как Агамемнон передумает. Но правила вежливости требовали, чтобы мужчины оставались сидеть в зале, наслаждаясь медовыми пирожными и музыкой, до тех пор, пока царю не надоест их общество и он не отпустит их восвояси.
А снаружи тем временем румяный вечер сменился мрачной ночью. Мирина медленно спустилась по ступеням дворца, настояв на том, чтобы самой нести Лилли, тогда как Анимона шла впереди. Ни одна из них не осмеливалась даже открыть рот, пока они не добрались до нижней террасы, где и нашли Питану, нервно махавшую им рукой.
– Эги пошла осмотреться и пока что не вернулась, – прошептала Питана. И только тогда заметила обвисшее тело на руках Мирины. – Кто это?
– Лилли. – Мирина опустилась на колени и осторожно положила сестренку на землю. – Думаю, они ее чем-то одурманили. Но я надеюсь, она скоро придет в себя.
Видя испуг и тревогу Питаны, Мирина с Анимоной поспешили рассказать ей обо всем, что произошло во дворце, и почему они вынесли Лилли именно так, получив позволение жадного до золота царя. А когда вернулась Эги, потная от напряжения и возбуждения, она подтвердила, что новость об обмене плененных женщин на золото уже разбежалась по всему дворцу.
– Они там просто вне себя, – сообщила Эги, торопливо разматывая шарф, укрывавший ее голову. – Насколько я слышала, все уже знают о том, что кто-то из рабынь перейдет в руки нового хозяина, и просто с ума сходят от зависти.
– Ты, случайно, не слыхала имени той, которая так понравилась сыну царя? – спросила Мирина. – Потому что ей придется остаться здесь.
– Нет, – покачала головой Эги. – Но я видела комнату, где он ее держит. То есть я видела дверь и стража, стоящего снаружи. Там есть одна женщина, знающая наш язык, и она мне объяснила, что сын Агамемнона приходит туда и уходит, когда ему вздумается, хоть днем, хоть ночью, и что на всех наводят ужас те звуки, что доносятся из-за двери… – Эги тяжело опустилась на каменную ступень. – Я и не знала, что там прячут одну из наших сестер… Что за страшная судьба! Похоже, те женщины, которые попадают в ту комнату, живыми из нее не выходят.
Они отвлеклись от тягостных мыслей, только когда вернулись троянцы. Между ними шли шесть женщин со связанными руками, однако их лица светились при этом радостной надеждой. А когда они узнали своих, то бросились вперед, упав в молчаливые объятия, которые стали еще крепче, когда троянцы наконец перерезали веревки.
Но до тех пор, пока все не очутились по другую сторону дворцовых ворот, освобожденные женщины не осмеливались заговорить. Судя по их нервным взглядам, они ждали, что люди Агамемнона вот-вот бросятся за ними в погоню с копьями и ножами, чтобы лишить их вновь обретенной свободы. Они спустились вниз по холму и побежали по спящим улицам города так быстро, что едва не обгоняли лошадей.
Добравшись до долины Аргоса, они были встречены всадниками Париса. Бесчувственную Лилли осторожно передали могучему Даресу, а остальных женщин быстро распределили между всадниками. Женщины почти ничего не говорили, только изредка испускали несвязные восклицания, благодаря за спасение. Да и что они могли бы сказать? Они наконец были свободны и только об этом и думали; но одной из них пришлось остаться там, во дворце…
И это была Кара.
Ни одна из жриц не смогла уснуть в эту ночь. После очень позднего ужина и бесконечных благодарностей троянцы пожелали женщинам доброй ночи и ушли вниз, чтобы отдохнуть перед завтрашним отплытием.
