— Ну и чего ты добиваешься?
— Чтобы ты уже начал думать своей головой! А не всем остальным. Ты хоть понимаешь, что это Карина тебя всё глубже загоняет в силки?
Я поморщился и отпустил его, так и не нанеся удар.
— Ты ни черта не знаешь.
— Не знаю.
Тяжело вздохнув, я обогнул стол, поднял кресло и опустился в него.
— У Егора через месяц операция. И шанс на то, что от неё будет большой толк, — минимален.
В кабинете моментально повисла гробовая тишина.
Костя облизнул пересохшие губы. Пусть он не одобрял моих поступков, но он тоже был отцом.
— И если что-то пойдёт не так… я хочу знать, что сделал для него всё. В том числе и это.
***
Операцию провели. Наверное, даже успешно, по крайней мере, сыну стало легче и впервые за долгое время у нас появился реальный шанс улучшить качество его жизни.
— Советую вам рассмотреть все варианты, — рекомендовал нам врач. — В том числе и лечение за рубежом. Мы создали все условия для успешного проведения последующих операций. Но вы должны понимать: все благоприятные сроки давно упущены. И сейчас ваш сын находится в фазе активного роста, когда происходит в том числе и перестройка внутренних органов. Поэтому крайне важно подобрать не только правильный план лечения, но и верно рассчитать сроки.
В общем, я принялся за поиски, во многом с помощью Кости, который к тому времени уже перешёл на работу ко мне.
Пару раз мы все вместе летали за рубеж, объехав не одну клинику, пока не остановились на израильской, которая, на наш взгляд, предложила наиболее оптимистичный прогноз, при условии, что операция пройдёт хорошо. Единственной загвоздкой была необходимость ждать — пока организм Егора не окрепнет достаточно, чтобы перенести наисложнейшее вмешательство.
Эти полгода поисков, консультаций и извечной гонки непонятно за чем измотали нас всех. Переживания за сына выворачивали меня наизнанку, но необходимость врать жене просто добивала.
Егор присутствовал в моей жизни чуть больше двух лет, вот только по моим ощущениям исчислялись они сотнями веков беспробудной лжи. Временами мне отчаянно хотелось прийти к Нине, прижаться лбом к её плечу и… попросить совета. Я нуждался в былой близости как никогда, в той лёгкости, которая установилась между нами в годы юности, когда самой главной нашей проблемой было где найти денег, чтобы заплатить за жильё. Хотелось как раньше: сесть на кухне с обшарпанными обоями и есть пустые макароны, слушая, как она с восторгом рассказывает об очередном походе в морг, или на роды, или ещё бог весть куда…
В какой-то момент я забил на всё и отправился с Ниной в отпуск. Пара недель вдали ото всех и от всего — как глоток свежего воздуха. Только там я вдруг осознал, насколько устал, и в первую очередь — от самого себя.
Выдохнув на несколько дней, я просто позволил нам быть — мне и ей. Мы гуляли, любуясь морскими красотами, сидели на берегу, нежась на солнце, и просто наслаждались друг другом. В голове даже промелькнула соблазнительная мысль остаться здесь навсегда, выкинуть к чёрту телефон, заделаться местным аборигеном, питаться фруктами и просто «быть в моменте», как по-модному говорили в последнее время.
Но возвращение было неотвратимым. Домой я прилетел со стойкой уверенностью, что дальше так продолжаться не может. И пока я решался на столь важный шаг, Нина вдруг вновь заговорила про ЭКО. Ужас, охвативший меня в этот момент, был столь силён, что я даже не сразу нашёлся что сказать. В нём было всё — от страха за её жизнь, помноженного на воспоминания о той самой проклятой ночи в больнице, когда она лежала в реанимации после потери детей, до чёткого понимания, что пытаться заводить детей именно сейчас было бы полным свинством, ведь это означало полностью привязать её ко мне. С другой стороны, лишать её материнства было ещё более бесчестно. Но и, будем честны, возможность иметь детей вместе с ней была слишком… соблазнительной.
Нина смотрела на меня с такой надеждой, в её глазах была мольба, несгибаемая уверенность и несбывшиеся мечты, что моё сердце тут же сжалось от тоски.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Хорошо. Давай попробуем.
***
Подготовка к ЭКО и возможная скорая беременность ставили абсолютный крест на моих метаниях по стране. То ли принятые решения, то ли поездка в отпуск заставили меня по новому взглянуть на то, что творилось в нашем странном трио я-Егор-Карина.
Приехав в очередной раз к сыну, я сделал поразившее меня до тошноты открытие: мы все безнадёжно застряли в прошлом. Карина настолько тряслась над Егором, что порой буквально перекрывала кислород. Я не знал, сколько времени ему было отведено, но задайся мы сейчас вопросом: «А что он видел?», ответ получался более чем удручающий — больницы и дом.
Карина тоже выглядела малоприспособленной к этой жизни. За последние годы она будто бы растеряла часть себя. Что, в свою очередь, означало лишь одно: пока они оба пребывают в таком состоянии, я не смогу никак от них дистанцироваться, да и собственному ребёнку хотелось какой-то иной судьбы.
— Ты должна очнуться, — сообщил я Павловой. — Отпустить немного Егора от себя. Ему тоже нужно учиться жить в этом мире.
Взгляд Карины был буквально испепеляющим.
— Ты хочешь вышвырнуть его на обочину жизни! — заявила обиженно.
— Сама подумай. Вся его жизнь сводится к вечным больничным походам, общению с такими же нездоровыми детьми, части из которых уже нет в живых, и с перманентно замученной матерью…
Она взвизгнула и попыталась залепить мне пощёчину, но я успел перехватить её ладонь.
— Ах ты! — кричала Каринка. — Да что ты знаешь о нашей жизни?! Легко судить, оставаясь в стороне, приезжая раз в месяц и строя из себя благородного героя! А я… а я… — всё это время она билась в моих руках, но я держал крепко, не давая вырваться или ударить меня. Ещё какое-то время она храбрилась, а потом из её глаз хлынули горькие слёзы. — Это всё из-за меня. Ты хоть знаешь, что значит жить с непроходящим чувством вины?! Просыпаться каждое утро и осознавать, что чуть не убила собственного ребёнка?!
— Можешь не сомневаться. На мне слишком много грехов, в том числе и этот.
Она обмерла, явно поднимая из глубин памяти подробности моей жизни.
— Прости, — словно сдулась она. — Я… не подумала. Мне очень жаль, что вы с Ниной потеряли тогда детей, но…
Продолжать она не стала, явно имея в виду, что потерять ещё неродившихся детей и живого мальчика — это разные вещи. Я бы поспорил. По крайней мере, Егор был жив и мы продолжали бороться за него. А нашим с женой сыновьям помочь уже было невозможно. Но спорить о том, чья боль сильнее, бессмысленно. Да и разве можно это измерить? Не изобрели ещё такого прибора.
— Нужно было тебе сразу про беременность сказать, — горько вздохнула она, медленно и как-то обречённо высвобождаясь из моих рук.
— Нужно. Но вышло так, как вышло, и смысл сейчас это ворошить?
— Я тогда сама не хотела видеть очевидного, — словно не слышала меня она. — Та ночь между нами… Мне ведь так отчаянно хотелось хоть раз в жизни почувствовать себя на месте Машки, понять, как это, когда тебе достаётся лучшее.
— Никак. Маша была редкостной дрянью — избалованной и самолюбивой. У каждого из нас были свои мотивы. И вряд ли это та сторона жизни, которой стоит гордиться. Но нам нужно попытаться идти вперёд, хотя бы ради Егора.
Каро зажмурилась.
— Я не смогу. Я не справлюсь…
— Сможешь, — достаточно жёстко отрезал я, не оставляя путей для отступления.
Сейчас я ощущал её своей сестрой куда сильнее, чем это было в юности и мы ещё имели общих родителей. Сами того не желая, мы оказались в одной лодке, связанные одной цепью до скончания веков.
***
— Кость, как помочь женщине морально встать на ноги?
— Это ты меня спрашиваешь? Вообще-то, ты дольше меня женат.
— Опыт с Ниной тут не в счёт.
— Чего это?
— Она другая. С ней половина общечеловеческих фокусов попросту не срабатывает, — сообщил с нескрываемой гордостью я.
