— Ты хорошо запомнила его лицо?
— Да, мисс Уэйнфорд.
— Подойди как можно ближе — он не должен тебя пропустить.
Толстуха проворно замотала на себе шаль и широко улыбнулась в ответ:
— Вы уверены, что вам не потребуется помощь, миледи? Я могу позвать мужа… на всякий случай.
— Ты собралась? — Голос Элинор прозвучал спокойно, но женщина поспешно отвернулась, подхватила хозяйственную сумку и засеменила к выходу.
— Не раньше, чем через три часа! — бросила вдогонку Элинор.
— Да, миледи. Я вернусь к половине двенадцатого. — Она сделала несколько шагов, потом вдруг замешкалась и снова обернулась со смущенным видом. Она знала, каким образом хозяйка отреагирует на ее просьбу, но беспокойство пересилило страх. — Малышка проспит не больше часа. Ее нужно будет покормить, а я не уверена, что Герберт… Ну, он может заснуть или…
— Это проблема твоего мужа, не так ли?
Миссис Кейтвуд кивнула и открыла входную дверь.
— До свидания, миледи.
Элинор повернулась к ней спиной, не дожидаясь, пока щелкнет замок. Ее неистово притягивала льняная занавеска — каждую минуту, когда Ричард не был на виду, можно было считать потерянной.
Как же он неловок. Элинор по-детски засмеялась, увидев, как бодро вышагивавшая экономка налетела на прячущегося в тенях Ричарда. Тот отскочил, поспешно извинился. Его взгляд заметался по окнам, слепо ударяясь о льняную занавеску. Удивительно, что он зашел так далеко.
Ричард был отъявленным лгуном и наиболее умело братец лгал самому себе. Он всегда с легкостью слеп, если что-то оскверняло его душевную бездеятельность, предпочитая лишние кандалы необходимости шевелить своими прекрасными худыми руками. Правда, еще больше он любил вставать в позы, и некоторые даже казались достойно сыгранными. Но после похорон Виктории Элинор почти поверила, что он готов изменить старым привычкам. Еще ни разу в жизни она не была так близка к тому, чтобы купиться на его взгляд умирающего от голода мученика. Скорее всего, он по старой памяти играет в рыцаря. Но чего он на самом деле хочет?
Она знала.
Через четверть часа Элинор услышала его шаги на лестнице. Она ящерицей юркнула в замаскированную кладовую и затаилась, прижимая к губам холодные пальцы. Несколько секунд пришлось провести не дыша, пока Ричард возился с замком, неумело орудуя отмычкой. Наконец металл поддался и дверь торопливо скрипнула. Элинор прижалась к косяку, наблюдая через предусмотрительно проверченный глазок, как брат вошел в комнату, беспомощно обшаривая взглядом углы. Она позволила ему насладиться разочарованием. Затем он принялся метаться, ища, куда она могла спрятать ребенка — и двигался на удивление проворно, не стесняясь при этом разбрасывать ее вещи и бумаги. Когда он приблизился к кладовой, Элинор отступила вглубь коморки и, раскинув руки, облокотилась о стену. Дверца поддалась без усилий.
Давненько она не производила такого эффекта — словно он наткнулся на изъеденное молью платье. Ричард безучастно уставился на нее, зацепив пальцы за край воротника. Видимо, она чересчур критично оценила его умственные способности.
— Ну же, братец, изобрази хоть немного чувств — а то ты выглядишь, как покойник.
— Лучше бы так и было.
— Ах, неужели? Стало быть, ты пришел сюда для свидания с Викки. — Она рассмеялась. — Нет, даже не надейся. Здесь никого, кроме нас.
Ее насмешливый голос вогнал его в еще большую бледность:
— Чего ты от меня хочешь?
— Ничего сверхъестественного. А вот для чего пришел ты?
— Мне нужна девочка.
Элинор громко расхохоталась:
— Подумать только!
Привыкший к её пошлым шуткам, Ричард подхватил намек и зло стиснул зубы. Она протянула к нему руку: — Давай же, братец. Давай присядем и поболтаем, как в старые времена.
Он резко подался назад. — Нет.
— Ты сегодня какой-то дикий. Слишком долго гулял на свежем воздухе?
Ричард не сводил с нее глаз. Ее медленные передвижения по комнате заставляли его напрягаться всем телом.
— Оставь, Элли, я слишком устал от тебя.
Она остановилась. Взглянула на него без привычной сладкой злобинки. Он вобрал этот облик с нежностью, с уже бесцельным сожалением. Элинор погрустнела. Ее плечи поникли, она обхватила себя руками, пытаясь закутаться в тонкое платье.
— Что ж…
— Ты знаешь, что я пришел за ребенком Викки. Прошу тебя, верни девочку.
— А если я не смогу этого сделать?
Ричард покачал головой.
— Я не верю, что ты…
— …убила невинную малышку? — Ее взгляд остался таким же открытым, как и прежде. Ухватив спиралевидную прядку, она прикрыла ею правый глаз. — Скажи, какая разница: младенец или женщина? Или бродячая собака? Большинство из них не могут защитить себя. Не спасают ни руки, ни зубы.
— Мне нет дела!.. — Он сжал кулаки и шагнул вперед. — Просто скажи, что ты ничего с ней не сделала!
Элинор вздохнула, потерла обнаженные плечи.
— Холодно.
— Элли?! Ради бога, скажи, что ты…
— Я не убила ее.
Ричард прижал ладони к горящему лбу, затем с силой растер виски. Элинор смотрела на него с жалостью и нежностью, он чувствовал ее взгляд так же живо, как тогда на кладбище. Подняв лицо, выдавил с мольбой и едва слышно: — Верни ее, Элли. Пожалуйста.
— И что потом? — прошептала она в ответ.
— Я останусь с тобой.
Она рассмеялась — уже сквозь подступившую к горлу резь.
— Я лишь хочу позаботиться, чтобы ее пристроили в хорошую семью. Это всё, о чём я прошу. Она никогда о нас не узнает. Прошу, Элли! Потом я вернусь и буду делать только то, что ты захочешь. — Он удерживал ее взгляд, с удивлением наблюдая влажный блеск в уголках не злых зеленых глаз. Слезы всегда его трогали. — Не плачь.
Она сделала к нему шаг и он не отстранился. Она протянула к нему руки и оперлась о его грудь. Он не стал ее отталкивать.
— Как странно…
Ричард заставил себя пошевелиться в ответ на ее голос. Неловко обнял, стараясь не касаться обнаженных плеч.
— Тебе страшно? Плохо? — тихо спросила Элинор.
Она никогда раньше не задавала таких вопросов.
— Не знаю.
— Я отдам ребенка. Но сперва кое в чём признаюсь. Если после нашего разговора ты подтвердишь, что сделка в силе, будет по-твоему.
Он кивнул.
Элинор подвела его к софе и заставила сесть. Устроилась рядом, сложив руки на коленях. — Это о нашем прошлом.
Он ждал любого начала. Откровений о смерти Виктории или перечисления всех смертей — это было в ее духе, и он заранее смирил себя. Побыть ее исповедником — не столь большая плата за жизнь ребенка. Он уже был далек от собственных мучений, от вопроса, почему его жизнь превратилась в замерший под снегом кошачий труп. Он как раз наткнулся на один по дороге, и эта мысль показалась ему неуместно реалистичной. То, что сейчас происходило — беседа между сидящими рядышком братом и сестрой — всё это было снаружи, с кем-то другим; они же медленно дрейфовали в звенящей тишине, на холодных шелковых тряпках. Обложка для истории о детях, взбесившихся от собственной крови. Они всегда верили в свою особость. И они были особенными. «Может ли это оправдать нас? Хоть немного? Хоть что-то в нас? То, что по утрам мы не можем просто открыть глаза — мы вскакиваем в ужасе, а сердце жесткое и сопротивляется… И всё выворачивается к ногам…»
— Дик. — Он вздрогнул. — Ты думаешь о нас?
— Ты тоже?
Она кивнула. Он взял ее за руку, словно на первом свидании. Она слабо улыбнулась. — Я видела это во сне.
— Расскажи.
— Ты и я, вдвоем — как сейчас. Где-то далеко, и всё в белом цвету. Ты держишь меня за руку. Я рассказываю тебе сон… Потом… Потом я раскрываю тебе свой самый большой секрет. — Она повернулась к нему, сильнее сжала его ладонь; ее пальцы заметно дрожали.
— Есть секрет, о котором я не знаю?
— Да. — Она оперлась коленями о край софы, прижалась лбом к его плечу. Ему пришлось поддерживать ее, чтобы она не упала. — Я и Викки… Мы всегда были вместе и мы любили друг друга, что бы они ни думали. Но мы… Мы знали, что рано или поздно всё развалится…
Ричард запрокинул лицо, с трудом сдерживая истерически учащающееся дыхание.
— Когда мне было пять, Викки столкнула меня в бассейн. Помнишь? Я едва не утонула. Ты чудом вытащил меня в последний момент. Я никому не рассказала, что это была она. Но каждый год в этот день — шестого июля, Викки извинялась, потому что… потому что каждый год она жалела, что я осталась жива.
Он молчал.
— Ты не веришь…
— Верю. Викки призналась мне перед тем, как я уехал учиться.
Элинор резко отпрянула. Ричард всё так же смотрел в потолок, на котором складывались в мостик солнечные лучи.
— И ты всё равно был на ее стороне… Неужели я тоже утонула для тебя в тот день? За что? Почему ты меня возненавидел?!
Он наконец посмотрел на нее, нежно погладил по топорщившимся кудряшкам. — Нет, Элли. Ты не умерла для меня в тот день.
