новые русла рек. Вербовать группы рабочих, необходимых для осуществления этих монументальных проектов, координировать и направлять их действия, кормить и обеспечивать жильём этих людей могли только лица, которые подчинялись нескольким могущественным лидерам, занимавшимися реализацией единого генерального плана. Соответственно, чем крупнее были гидравлические сети и ирригационные сооружения, чем выше была общая производительность системы, тем больше наблюдалась тенденция к подчинению иерархии лиц, управлявших аграрными ресурсами, одному чрезвычайно могущественному человеку, который находился на её вершине.
Специфическая способность гидравлических обществ к самовосстановлению, невзирая на частые династические перевороты и периодические завоевания в результате вторжений варваров, проистекает из взаимодействия между их политическими структурами и базовой экологической адаптацией. Хотя сосредоточение всей полноты власти в руках верховного правителя и его семьи означало, что все силовые линии политики были исключительно однонаправленными, огромный размер и сложность государственного аппарата предоставляли и высшим должностным лицам, и более мелким бюрократам возможность удовлетворять собственные амбиции за счёт подвластного им народа. Несмотря на то, что мудрые правители придавали ценность умеренности и справедливости, бюрократия стремилась разжиреть в ущерб благосостоянию крестьян. Чем дольше та или иная династия оставалась у власти, тем больше проявлялась тенденция к росту коррупции в геометрической прогрессии. В скором будущем к общественным работам возникало небрежное отношение, дамбы начинали давать течь, каналы зарастали илом, а производство сокращалось. Действия разрушительных для сложившегося порядка сил усугублялись некомпетентностью, человеческими ошибками и стихийными бедствиями. Поэтому царствующая династия регулярно обнаруживала, что больше не в состоянии защищать и обеспечивать крестьянские массы. Раздираемая разногласиями, она становилась уязвимой перед «варварами», находившимися по ту сторону бастионов её державы, армиями соседних империй или собственным восставшим народом, после чего наступал крах. Такие события регулярно происходили в истории Египта, Месопотамии, Индии и Китая, однако у новых правителей – вне зависимости от того, были ли они выходцами из внутренних или внешних врагов, – имелась только одна возможность, если они хотели вкусить от богатства своей империи: ремонтировать дамбы, расчищать каналы, реконструировать плотины и восстанавливать гидравлический способ производства, что позволило бы начать новый цикл. После этого производство увеличивалось, выбравшееся из нищеты крестьянство меньше прибегало к детоубийствам и прерыванию беременности, плотность населения повышалась. Однако по мере роста плотности населения производительность снова падала, а коррумпированные чиновники проявляли всё более беззастенчивые попытки набить собственные карманы. Наконец, когда крестьяне снова скатывались в нищету, вспыхивала очередная борьба за династический контроль.
Витфогель подчёркивает, что основные положения гидравлической теории были предвосхищены Карлом Марксом в ряде его работ, которые либо замалчивались, либо игнорировались Лениным и Сталиным. Маркс связывал специфику политической экономии Индии и Китая с феноменом, который получил у него название «азиатского способа производства». По утверждению Маркса:
«В Азии с незапамятных времён, как правило, существовали лишь три отрасли управления: финансовое ведомство, или ведомство по ограблению своего собственного народа, военное ведомство, или ведомство по ограблению других народов, и, наконец, ведомство общественных работ. Климатические условия и своеобразие поверхности, особенно наличие огромных пространств пустыни, тянущейся от Сахары через Аравию, Персию, Индию и Татарию вплоть до наиболее возвышенных областей Азиатского плоскогорья, сделали систему искусственного орошения при помощи каналов и ирригационных сооружений основой восточного земледелия. Как в Египте и Индии, так и в Месопотамии, Персии и других странах наводнения используют для удобрения полей: высоким уровнем воды пользуются для того, чтобы наполнять питательные ирригационные каналы. Эта элементарная необходимость экономного и совместного использования воды, которая на Западе заставила частных предпринимателей соединяться в добровольные ассоциации, как во Фландрии и в Италии, на Востоке, – где цивилизация была на слишком низком уровне и где размеры территории слишком обширны, чтобы вызвать к жизни добровольные ассоциации, – повелительно требовала вмешательства централизующей власти правительства» [45].
Одна из причин того, почему эта часть марксовой схемы эволюции мировой истории пришлась не ко двору Ленину и Сталину, заключается в следующем: приведённый ход рассуждений подразумевает, что государственный коммунизм или «диктатура пролетариата» на самом деле, возможно, представляют собой не более чем некую новую и более высокоразвитую форму управленческого деспотизма, взращённого уже не на сельскохозяйственной, а на индустриальной основе [46]. Другая причина заключается в том, что Маркс называл азиатские общества «застойными» или «неподвижными», не видя перспектив их дальнейшей эволюции на основе чисто внутренних процессов. Этот момент шёл вразрез с другими аспектами теорий Маркса, поскольку он считал, что противоречия внутри общества порождают классовую борьбу, которая и является ключом к пониманию истории в целом. В гидравлических обществах тоже имелось множество противоречий и присутствовала классовая борьба, но они, как представляется, были удивительно устойчивы к фундаментальным изменениям.
Некоторые критики гидравлической теории полагают, что бюрократическая специфика древних империй возникла ещё до того, как ирригационные сети и проекты по контролю над наводнениями достигли масштаба, требующего огромного количества рабочих и централизованного управления. Например, Роберт Маккормик Адамс из Университета Чикаго утверждает, что в Месопотамии раннединастического периода «ирригация в целом осуществлялась в небольших масштабах, что предполагало незначительное изменение естественного гидравлического режима и строительство лишь небольших подводящих каналов», в связи с чем «нет никаких оснований предполагать, будто возникновение династической власти на юге Месопотамии было связано с административными требованиями создания крупной системы каналов») [Adams 1966: 68]. В качестве опровержения этой гипотезы можно отметить, что теория Витфогеля касается не происхождения государства как такового, а происхождения чрезвычайно деспотичной и устойчивой природы отдельных видов имперских государственных систем. Адамс не отрицает, что в зрелый период формирования империй в Месопотамии управление колоссальными гидравлическими проектами было регулярным и бросающимся в глаза занятием высокоцентрализованного корпуса чиновников, управлявших сельскохозяйственными ресурсами. История Месопотамии династического периода полностью подтверждает основное утверждение Витфогеля о том, что по мере роста масштабов и сложности гидротехнических сооружений возрастало и «вмешательство централизующей власти государства».
Ещё одно недавнее возражение против применимости теории Витфогеля к ирригационной и управленческой специфике Древнего Египта представил Карл Бутцер. Как и Адамс, он утверждает, что династический период истории Египта начался ещё до сколько-нибудь масштабных вложений в гидротехническое строительство. Однако Бутцер, похоже, выдвигает ещё более смелую гипотезу, настаивая, что «конкуренция за воду никогда не представляла собой проблему, разве что в локальном масштабе». По его мнению, «отсутствуют какие-либо свидетельства существования централизованного бюрократического аппарата, задачей которого могло быть управление ирригацией в масштабе всей страны, на региональном или локальном уровне», а также Бутцер считает, что «экологические проблемы решались на локальном уровне» [Butzer 1976].
Устойчивый децентрализованный характер ирригационной системы Египта династического периода Бутцер объясняет тем обстоятельством, что пойма Нила разделена на ряд естественных бассейнов, которые последовательно заполняются водой, когда река поднимается и
