преодолевает дамбы вдоль своего главного русла. До строительства Асуанской плотины в 1960-х годах по всей ширине основного русла Нила, его проток и пойменные равнины отдельных районов не имели возможности перекрывать воду территориям, расположенным ниже по течению, как это было в Месопотамии. Искусственные гидротехнические сооружения, по утверждению Бутцера, имели небольшой масштаб и в основном появлялись в результате попыток укрепить и расширить уже существующие естественные дамбы и плотины, которые отделяли бассейны поймы от реки и друг от друга.
Представленная Бутцером критика теории Витфогеля противоречит значительной части данных, которые собрал сам же Бутцер, поэтому создаётся впечатление, что он не понял смысл того, о чём говорит Витфогель. Возьмём для примера датируемое 3100 годом до н. э. навершие каменной булавы с изображением Скорпиона II, египетского царя додинастического периода, который либо открывает плотину, либо начинает строительство канала. Бутцер принимает этот артефакт и другие свидетельства за указание на то, что «искусственная ирригация, включавшая целенаправленное орошение и осушение земель с помощью шлюзов, а также сдерживание воды с помощью продольных и поперечных дамб, началась в период правления I династии» [47]. Бутцер также признаёт, что начиная с эпохи Среднего царства (2000 год до н. э.) центральные власти осуществляли масштабные гидравлические проекты, направленные на регулирование уровня Фаюмского озера и осушение значительных участков дельты Нила, хотя и рассматривает эти монументальные начинания как исключения, а следовательно, полагает их несущественными для понимания династической политической организации. Кроме того, несмотря на утверждение Бутцера, что чиновники на местах могли регулировать распределение воды и управлять им, он приводит следующий список гигантских технических требований для подобных проектов:
«Преобразование естественных плотин в более высокие и прочные искусственные дамбы; расширение и углубление естественных каналов, переполнявшихся водой; перекрытие естественных, водосборных или дренажных каналов земляными плотинами и шлюзовыми воротами; разделение затапливаемого бассейна при помощи дамб на управляемые и частично предназначенные для специальных целей единицы; регулирование доступа воды в отдельные объекты бассейна и удержание её там при помощи временных прорезей в дамбах и плотинах или сети коротких каналов и каменных ворот» [Butzer 1976].
Бутцер признаёт, что эти мероприятия зачастую требовали «массового участия всего трудоспособного сельского населения того или иного участка бассейна», хотя и, предположительно, лишь одного участка в отдельный промежуток времени. Этот вывод явно неверен, поскольку у каждого «участка бассейна» было как минимум два соседа – один находился выше по течению, другой – ниже. Когда уровень воды был высоким, неспособность поддерживать в надлежащем состоянии дамбы, отделявшие один бассейн от другого, и дренажные каналы для сбора возвратных вод после орошения могла приводить к неконтролируемому затоплению бассейна, расположенного ниже по течению. Когда разлив Нила был выше обычного, прорыв дамбы в верхнем течении угрожал не только соседнему бассейну, но и следующему за ним, поскольку неконтролируемый напор воды мог легко смести дамбы между бассейнами. Необходимость в координации действий нескольких бассейнов была столь же значима и в те моменты, когда наводнения Нила были недостаточными, а от объёма воды, которую забирали себе бассейны в верхнем течении, зависел объём воды, поступавшей в бассейны, расположенные ниже по течению. Сам Бутцер приводит суровую картину «голода,… нищеты,… груд… гниющих трупов,… самоубийств,… каннибализма,… анархии… массовых потрясений,… гражданских войн,… массовых грабежей,… бродячих банд мародёров,… а также разграбления кладбищ» [Butzer 1976], которые происходили в тех случаях, если ежегодное наводнение не происходило. В отдельных ситуациях пиковые уровни наводнения были настолько высокими или настолько низкими, что справиться с этой ситуацией не помогла бы никакая сила в мире. Однако государство, способное заставить 100 тысяч человек работать в пустыне на строительстве искусственных гор из каменных блоков, несомненно, не уклонялось от попыток сгладить последствия слишком большого или слишком малого объёма воды в чрезвычайных ситуациях.
Как и в случае многих других долговременных природных и культурных процессов, политическую адаптацию к гидравлическому способу производства определяли именно чрезвычайные или экстремальные ситуации, а не нормальные условия. В Китае, как и в Египте, ирригационное земледелие могло процветать без какой-либо необходимости в высокой централизации государственной власти, если основные гидротехнические сооружения и механизмы контроля над наводнениями функционировали должным образом. Но в ситуациях, когда огромным плотинам и дамбам на крупных реках угрожали наводнения или землетрясения, только центральная администрация могла мобилизовать ресурсы и рабочую силу в достаточно крупных масштабах. Например, в эпоху династии Хань плотность населения была самой высокой на Великой Китайской равнине, в провинциях Шаньси и Хунань. Периодически Хуанхэ выходила из берегов и затапливала огромные территории равнины. Чтобы предотвратить эти бедствия, центральные власти осуществляли надзор за строительством дамб и плотин. Это приводило к увеличению объёма воды в запрудах и повышению её уровня в сезоны наводнений, из-за чего увеличивался ущерб, который могла нанести река, когда прорывалась через возведённые на её пути преграды. После того, как в 132 году до н. э. Хуанхэ прорвала дамбы, было затоплено 16 районов, а на равнине появился целый новый её рукав. От этих событий пострадали десятки миллионов крестьян. Прорыв оставался открытым в течение 26 лет, пока место происшествия не посетил сам император У-ди, который лично проконтролировал его устранение. Во II веке н. э. в том же месте произошёл ещё один прорыв, причём теперь изменилось русло уже всей реки, которая нашла новый путь к морю – в сотне миль от своего прежнего устья. Работы по восстановлению гидротехнических сооружений вновь затянулись, на сей раз на несколько десятилетий.
Все эти факты позволяют сделать два вывода. Во-первых, никакие усилия на уровне отдельно взятой деревни, округа или даже провинции не соответствовали масштабам задач – в противном случае между прорывом дамб и их восстановлением не проходило бы столько лет. Во-вторых, тот, кто владел средствами контроля над рекой, буквально владел средствами контроля над продолжительностью жизни и благополучием огромного количества людей.
На мой взгляд, в пользу гидравлической теории последовательно свидетельствуют фактические данные, полученные благодаря археологическим открытиям. Когда эта теория была впервые сформулирована, не существовало почти никаких сведений об условиях, которые привели к возникновению государств и империй Нового света, основанных на управлении аграрными ресурсами. Но именно работы Витфогеля стали стимулом для предпринятой в конце 1930-х годов первой попытки археологов обнаружить наличие ирригации на этапе становления государств коренных народов Южной Америки. Недавние работы археологов Колумбийского и Гарвардского университетов подтверждают представление о том, что рост городов, государств и монументальной архитектуры доколумбовых культур высокогорной и прибрежной частей Перу происходил постепенно, по мере увеличения размеров и сложности ирригационных систем в этих территориях. Значимость ирригации также подтвердили раскопки, выполненные в Мезоамерике Уильямом Сандерсом
