и Ричардом Макнейшем. Как было показано в предыдущей главе, именно гидравлическое сельское хозяйство было основным источником существования для Теотиуакана и ацтекского царства каннибалов.
По мнению Витфогеля, у гидравлической теории имеются зловещие последствия для нашего времени. Прослеживая происхождение основанной на управлении аграрными ресурсами формы деспотизма в конкретных экологических условиях, Витфогель подчёркивает, что после её появления она распространялась посредством завоеваний далеко за пределы места своего зарождения – полупустынных речных долин. В частности, Витфогель настаивает, что монголы перенесли подобную форму деспотизма из Китая в Россию после того, как завоевали Центральную Азию и Восточную Европу. В царской России та же самая система «восточного деспотизма» просуществовала до XX века, однако большевистская революция и ленинская «диктатура пролетариата» не были, по мнению Витфогеля, промежуточными шагами на пути к восстановлению свобод, которые имелись в распоряжении людей до возникновения государства – напротив, они привели к восстановлению централизующих полномочий государства и усилению тирании царистского типа благодаря развитию индустриальных средств эксплуатации и контроля. Коммунистическую революцию в Китае Витфогель рассматривает в качестве восстановления древней имперской системы и основания ещё одной династии после очередного коллапса и непродолжительного периода, когда Китай находился под контролем иностранных держав. В силу сохранения в сегодняшнем Китае аграрной и гидравлической структуры экономики такая логика рассуждений представляется более уместной именно в случае этой страны, а не России, где в настоящий момент преобладает индустриальный способ производства.
Так или иначе, представляется, что Витфогель, похоже, совершил «короткое замыкание», необходимое для оценки истинной природы угроз для свободы в наше время. Вряд ли можно поверить, что нам угрожают деспотические традиции, которые обрели собственную жизнь и переносятся из одного способа производства в другой или из одной экосистемы в другую. На мой взгляд, теория Витфогеля предполагает, что, в ситуациях, когда определённые виды производственных систем в масштабе целых государств подвергаются интенсификации, возможно возникновение деспотических форм правления, способных нейтрализовать человеческую волю и разум на тысячи лет вперёд. Из этого следует, что действенный момент для сознательного выбора может существовать только при переходе от одного способа производства к другому. После того, как то или иное общество принимает на себя обязательство придерживаться определённой технологической и экологической стратегии для разрешения проблемы снижения эффективности, оно ещё долгое время не сможет ничего сделать с последствиями своего неразумного выбора.
Глава XIV. Происхождение капитализма
Гидравлическая теория не только предлагает объяснение удивительных схождений между социальными институтами Египта, Месопотамии, Индии, Китая и Перу периода инков, но и открывает многообещающие направления исследований, актуальных для выяснения того, почему капитализм и парламентская демократия развились в Европе раньше, чем они появились в других частях света. К северу от Альп, где нет Нила, Инда или Хуанхэ, а зимние снега и весенние дожди обеспечивают достаточную влажность для сельскохозяйственных культур и пастбищ, население оставалось более рассредоточенным, чем в регионах с гидравлическим хозяйством. На протяжении долгого времени после того, как долины великих рек были от края до края заполнены человеческими поселениями, Северная Европа находилась по отношению к Средиземноморью и Востоку в таком же положении, как позже Америка по отношению к Европе, будучи пограничьем, по-прежнему покрытым девственными лесами (впрочем, плотность населения здесь была выше, чем в умеренном поясе Северной Америке, где отсутствие одомашненных животных ещё сильнее замедляло демографический рост).
Появление первых государств на севере Европы не было вызвано концентрацией людей на ограниченной территории обитания. Всё это были вторичные государства, возникшие с целью противостояния военной угрозе со стороны средиземноморских империй и использования тех возможностей торговли и грабежа, которые предоставляли несметные богатства Греции и Рима.
Большинство учёных называют политическую организацию галлов, франков, тевтонов и бриттов железного века термином «вождество», однако всё это были общества, которые явно перешагнули через порог государственности. Эти общества следует сравнивать с феодальными государствами наподобие государства буньоро, а не с перераспределительными вождествами, наподобие тробрианцев и чероки. К 500 году до н. э. социальная жизнь народов Европы стала высокостратифицированной. Как и арийские завоеватели из долины Инда, у франков, галлов, тевтонов и бриттов существовало разделение на три наследственные касты: аристократия – вожди-воины; жречество – друиды, отвечавшие за отправление ритуалов, ведение записей и счисление времени; простолюдины, жившие в деревнях и занимавшиеся земледелием либо обитавшие в разрозненных пастушеских подворьях, которые являлись частью владений какого-нибудь местного вождя. На вершине общества стоял наследственный или полунаследственный король-воин, принадлежавший к тому или иному правящему дому или династии.
Король и его военные вожди стремились сохранять образ великодушной щедрости, характерный для эгалитарных перераспределителей – «больших людей», однако они обладали монополией на владение инструментарием, необходимым для поддержания правопорядка и ведения военных кампаний. К предметам, на которые распространялась эта монополия, относились военные колесницы, лошади, доспехи и железные мечи. Простолюдины были обязаны приносить ритуальные дары в виде зерна и скота, а также выполнять трудовые услуги по призыву вождей или короля. Если они знали, что им это выгодно, то быстро и покладисто откликались на просьбы своих повелителей, которые занимались охотой за головами. Общества, о которых идёт речь, уже прошли ту стадию, когда перераспределителям приходилось полагаться на спонтанную щедрость своих последователей, хотя в Европе по-прежнему оставались необитаемые лесные территории, куда могли бежать простолюдины и недовольные вожди, если «раздача подарков» становилась слишком неравноценной.
Разумеется, государствам Северной Европы не удалось превратиться в монолитные деспотии не потому, что там не было подходящих для этого личностей. В ирландских героических сагах, «Беовульфе», скандинавских сагах и «Илиаде» Гомера присутствует множество разочарованных вождей, которых историк Марк Блок назвал «странными маленькими властителями» (см. [Bloch 1961 / Блок 2003], [Bloch 1966]). Одними из самых безжалостных деятелей мировой истории были кельтские короли и их военачальники, которые бросались в битвы и грабили города с воплями и звуками труб, убивая мужчин и мальчиков, а девочек и женщин увозя на колесницах, увешанных свежеотрубленными головами. По утверждению британского историка Стюарта Пигготта, это была самодовольная, изрыгающая ругательства, опасная и возмутительная компания, чьи «руки дёргались к рукоятке меча даже при надуманном намёке на оскорбление и… вытирали сальные усы, служившие признаком знатности» [Piggott 1965: 229].
Тем не менее кельтские королевства оставались небольшими и разрозненными. Простолюдины постепенно перемещались из-под защиты одних вождей под защиту других. Появление новых военных коалиций свидетельствовало о возвышении новых правящих домов и падении старых. Целые группы племён отрывались от родных земель и массово мигрировали из одного региона в другой: белги переселились в Британию, гельветы – на территорию нынешней Швейцарии, кимвры, тевтоны и амброны – в Галлию, скифы – в Трансильванию. Римляне
