консолидировали эти рыхлые и подвижные феодальные [48] королевства в имперские провинции, построили первые большие каменные здания и пригодные к использованию дороги, а также создали системы чеканки монет, регулярного сбора налогов и судебных органов. В значительной степени это была лишь тонкая оболочка, появившаяся поверх сельских территорий, которые по-прежнему едва ли были готовы к государственности. За пределами центров провинций романизированные потомки франков, галлов, кельтов и германцев занимались мелким натуральным сельским хозяйствам в изолированных деревнях. Торговля ремесленными изделиями и сельскохозяйственной продукцией оставалась на зачаточном уровне по сравнению с теми частями империи, которые располагались вокруг Средиземного моря. Практически все жители указанных регионов оставались неграмотными. Таким образом, с падением Римской империи в V веке Европа по ту сторону Альп не вернулась в «тёмные века» – она из них даже не выбиралась, – а переместилась обратно в феодализм.
Силой оружия вожди и короли отдельных народов, бывшие римские наместники, генералы, военачальники, крестьянские предводители и бандиты превратили прежние римские провинции в новую группу феодальных королевств. Конечно, реставрация не была полной. Период римского владычества был отмечен демографическим ростом, и многие полукочевые скотоводческие народы были вынуждены осесть на определённой территории и заняться полностью оседлым смешанным сельским хозяйством. Этот новый феодализм был более жёстким и формализованным, чем тот, что существовал до Римской империи. Крестьяне были на постоянной основе приписаны в качестве крепостных к «поместьям», которые контролировала новая аристократия. Крестьянам была обещана защита от сгона с земли или ограбления в обмен на предоставление достаточного объёма продовольствия, трудовых услуг и различных ресурсов в помощь правителю державы, его рыцарям и ремесленникам. Формообразующим моментом для политической иерархии выступали клятвы верности, которыми обменивались рыцари и их сеньоры, а также князья и короли, обладавшие разной степенью могущественности.
Несмотря на жёсткость, привнесённую крепостничеством в феодальную систему, возникшая в Европе после распада Римской империи политическая организация по-прежнему резко отличалась от политической организации гидравлических империй. Центральные государственные учреждения, ведавшие внутренним и внешним грабежом и общественными работами, в Европе явно отсутствовали. Государственных систем сбора налогов, ведения войн, строительства дорог и каналов или отправления правосудия не существовало. Основной производственной единицей были независимые самодостаточные поместья, где посевы орошались дождём. В распоряжении могущественных князей и королей не было экономических механизмов, позволявших нарушать или стимулировать производственную деятельность, которая велась в любом отдельно взятом маленьком мире поместий.
В отличие от правителей гидравлических деспотий, европейские средневековые короли не могли доставлять воду на поля или задерживать её там. Дожди шли вне зависимости от распоряжений, которые отдавал король, сидя в своём замке, а в производственном процессе отсутствовали какие-либо составляющие, требующие организации огромных армий рабочих. По утверждению Витфогеля, «разрозненные операции, которые включает земледелие с дождевым орошением, не предполагали введения моделей кооперации на уровне страны в целом, как в случае с ирригационным земледелием». Именно поэтому феодальная аристократия была способна противостоять любым попыткам установить такие системы правления, которые действительно охватывали бы всю отдельно взятую страну. Вместо превращения в «восточных» деспотов короли оставались всего лишь «первыми среди равных». Подобно английскому королю Иоанну Безземельному, который в 1215 году подписал Великую хартию вольностей в долине Раннимед, монархам эпохи европейского феодализма обычно приходилось воздерживаться от посягательств на права знати облагать налогами простолюдинов. Хартия, которой добились от Иоанна английские бароны, препятствовала возникновению централизованного деспотизма, но произошло это не благодаря гарантии парламентского представительства (парламента тогда ещё не было), а за счёт гарантии того, что каждый барон останется «королём» в собственном замке.
Несмотря на репутацию «тёмных веков», период раннего средневековья был отмечен демографическим ростом, а также расширением и интенсификацией сельскохозяйственного производства. Примерно в 500 году н. э. в Европе к северу от Альп, вероятно, проживало всего около девяти человек на квадратную милю, однако к 1086 году плотность населения Англии достигла тридцати человек на квадратную милю. Лишь после 500 года железные топоры и пилы стали стоить достаточно дёшево, чтобы их мог использовать среднестатистический крестьянин. Поселения наступали на ещё сохранявшиеся лесные территории и окраины вересковых пустошей и болот. Всё более активно шли заготовки леса, строительство жилья и возведение изгородей. Благодаря изобретению подковы лошадь стала приносить больше пользы как тягловое животное. Развитие кузнечного дела позволило внедрить новую разновидность плуга – тяжёлое приспособление с железным наконечником, установленное на колёса и способное прорезать глубокие борозды во влажной глине и суглинке, то есть в почвах, характерных для дождливых и лесных регионов. Благодаря возможности глубокой вспашки отпала необходимость в поперечной вспашке, и наиболее экономным в обработке становилось то поле, форма которого требовала наименьшего числа оборотов плуга на единицу площади, т. е. поле, имевшее длину больше, чем ширину. Эта новая форма полей способствовала улучшению методик севооборота, в результате чего снизилась необходимость оставлять земли под паром. Вся эта система превосходно соответствовала производственным отношениям, характерным для средневекового поместья. У каждой крестьянской семьи был доступ к находившимся в пределах поместья кузнечной мастерской, тяжёлому плугу, упряжкам тяглового скота и прилегающим полям, которыми крестьянин не мог распоряжаться самостоятельно. Почему же в таком случае эта система не просуществовала дольше XIV века?
Объяснения краха феодализма обычно начинаются с указания на то, что в X–XI веках происходил рост торговли и ремёсел, а благодаря стремлению к извлечению прибыли все традиционные феодальные повинности трансформировались в рыночные отношения, основанные на спросе и предложении. Однако, как отмечает Иммануил Валлерстайн, «не следует… считать, что феодализм есть нечто противоположное торговле» (Wallerstein 1975: 20 / Валлерстайн 2015: 21). Феодальные властители всегда поощряли рост городов и развитие городских ремёсел и торговли, способных ускорить преобразование сельскохозяйственной продукции поместья во множество товаров и услуг, которые поместье не могло обеспечить своими силами. Идеологически феодалы никогда не выступали против купли-продажи и извлечения прибыли, поэтому нам потребуется объяснить, почему для того, чтобы города и рынки начали подрывать феодальный порядок, потребовалось более 500 лет.
Ответ на этот вопрос, на мой взгляд, заключается в том, что, пока крепостные и свободные крестьяне могли поддерживать относительно высокий уровень благосостояния при помощи своей традиционной сельскохозяйственной деятельности, города и рынки росли медленно. Для того, чтобы коммерческая жизнь достигла такого масштаба, когда она оказалась в состоянии угрожать феодальному статус-кво, требовалось увеличение плотности населения. По мере роста плотности населения снижалась эффективность сельского хозяйства, а вместе с ней и его рентабельность – как для крестьян, так и для феодалов. Это побуждало феодалов искать дополнительные источники дохода, наиболее важным из которых было разведение овец для получения шерсти. В свою очередь, эта деятельность ограничивала площадь земель, доступных для выращивания продовольственных культур, уменьшала размеры
