под ногами. У него осталось четыре молочных коровы, и это было лучше, чем помереть с голоду. Вместе они с Джоуи могли подоить четырех коров за полчаса. Он наступил на крышку колодца, которая вся заросла вьюном. Следовало бы его выдрать, но Уолтеру нравилось, как он цветет летом. Он поставил ведро под кран и начал качать воду. Вода потекла довольно быстро – два движения вверх, два вниз. «Хороший колодец», – думал Уолтер.
Когда крышка колодца сломалась под ним и ведро рухнуло в воду, Уолтер широко расставил руки, ударившись локтями о края колодца. Уолтер посмотрел вниз. Ведро упало с громким всплеском.
Темные, мокрые стены колодца уходили вниз к поверхности воды футов на двадцать. Он с трудом разглядел подпиравшие их кирпичи и не то чтобы испугался, а скорее, был ошарашен. Ошарашен видом своих собственных сапог, болтавшихся в воздухе где-то в пятнадцати футах от тусклого сияния, обещающего смерть, если бы он вовремя не раскинул руки. Он никогда не падал в колодец. В колодцы обычно падали дети.
Конечно, до спасения еще далеко. Для этого нужно понять, как и куда двигаться, чтобы выбраться из колодца, но в эту минуту инстинкт, который заставил его раскинуть руки, отключился. Уолтер глубоко вдохнул и осмотрелся. Розанна в доме, а оттуда колодца не видно. Он по ошибке оставил открытой дверь в амбар, не в дом. Уолтер снова глубоко вдохнул. Стоял холодный день. А вода-то еще холоднее.
И все же…
И все же ферма прогорала. У него не было денег, а его земля теперь стоила около одиннадцати долларов за акр. Коровы и свиньи, Джейк с Эльзой и овцы вообще ничего не стоили. Трактор стоил меньше, чем он за него заплатил, не потому, что с ним что-то не так, а потому, что никто его у Уолтера не купит. Он панически боялся, что его отец умрет и оставит ему большую ферму, хотя деньги за нее полностью выплачены (скорее всего, выплачены – отец всегда помалкивал о своих банковских делах). Он голосовал за Рузвельта и в тридцать шестом тоже собирался голосовать за демократа, если кандидат будет хоть чего-то стоить, но все это так или иначе ни к чему не привело, поэтому…
Уолтер снова посмотрел вниз. По поверхности воды гулял одинокий луч солнца. Вода, наверное, десять футов глубиной. Или у него закончится воздух в легких и он просто утонет, или нет. Плавал он так себе, но отец научил его держаться на воде. Сколько он протянет?
Сколько он сможет вот так провисеть? Он был сильным человеком, особенно в плечах и руках.
Будет ли Розанна скучать по нему? Он вынужден был признать, что не знает. Но вот что она на него рассердится – это точно. Как он мог так глупо себя вести – наступить на крышку колодца, или не починить крышку колодца, или что-нибудь еще! Действительно, как он мог? Как и во многом другом, она будет права. Поэтому он на ней и женился, верно? Она была умной, уверенной в себе и точно знала, чего хочет. Если жена фермера не обладает этими качествами, ферме не выжить. Но, скорее всего, ферме и так не выжить. Он снова посмотрел вниз и попробовал расслабить плечи. Не получилось. Попробовал еще раз. Все равно не вышло. Тогда он понял, что это еще не конец, что его тело, вопреки всему, спасет себя. Так и случилось. Упираясь локтями, вытягивая себя, пока грудь не легла на передний край колодца, он ухватился за колонку под краном и выбрался. Он даже не промок. Второе ведро стояло на земле. Он встал возле колонки, подставил ведро под кран и, когда оно почти наполнилось, осторожно обошел край колодца, держась от него подальше. Парой старых досок, оставшихся после обшивки амбара, он прикрыл дыру и больше на нее не смотрел. За обедом он не сказал Розанне, что едва не погиб, хотя именно в таких выражениях об этом и думал. Лишь несколько дней спустя, когда ему снова пришлось наполнять ведро у того колодца, он ощутил страх. Он не хотел снова подходить к колодцу или наступать на доски, которыми закрыл его, хотя знал, что они крепкие. Как-то раз ему даже приснился сон – не о падении в этот конкретный колодец, а о том, что он увяз в куче соломы, из которой не может выбраться, солома забилась ему рот, и он не в силах издать ни звука. Он проснулся в темноте и подумал, что все-таки еще боится смерти. Но когда Розанна повернулась и спросила, что с ним, он ответил:
– Ничего. Уже и не помню.
Розанна редко слушала радио, но краем уха слышала, что где-то во Флориде в День труда был ураган. Кому в Айове было дело до Флориды? У людей в Айове были свои проблемы – может, не пыльные бури, как в Небраске и Оклахоме, и не такая жара, как в Техасе, но если ты каждое утро встаешь в поту, а ночью почти не спишь, и дождя нет, и воды скотине не хватает, а дети плачут, и Генри, такой красивый, упал и рассек губу, и ты не можешь позволить себе отвезти его к врачу, и приходится кипятить иголку и шелковую нитку и самой накладывать швы, а он лежит на коленях у Лиллиан и кричит, а сама Лиллиан ревет в три ручья, то стоит задуматься, а не лучше ли умереть поскорее, чем растягивать все эти ужасы?
Но пастор Гордон знал про ураган все и ясно видел в этом Божью волю. Его кузен жил в рабочем лагере для ветеранов, шесть дней назад он пропал без вести и уже считался погибшим. Пастор Гордон вспотел еще до проповеди, ведь стояла страшная жара, и все дамы расстегнули воротнички и обмахивались чем придется. Уолтер положил на голову носовой платок, чтобы пот не капал в глаза, а Генри уснул у Розанны на коленях. Шрам наверняка останется у него на всю жизнь, хотя, зашив рану, Розанна смазала ее увлажняющим бальзамом и приложила кое-какие листья, которые взяла у матери. Все-таки это ведь не рука,
