народа к диктатуре пролетариата, особенно потому, что многие поколения ее предков с обеих сторон были зажиточными крестьянами, но, не разбив яиц, омлет не приготовишь.
Сама она полагала, что Юлиус, племянник и внук, правнук и так далее английских раввинов, обладал врожденной любовью и талантом к риторике, и никто не умел спорить с таким красноречием, как коммунисты. Он хотел остаться в партии, чтобы спорить с ней. А революция в Чикаго, где зародилась коммунистическая партия Соединенных Штатов, протекала вполне спокойно. Партия могла позволить себе немного контрастов. Элоиза снова взяла в руки письмо, но затем отложила его и посмотрела на часы.
– Роза, – сказала она, – сейчас придут Нэнси с мамочкой, они посидят с тобой, пока я пишу, хорошо?
Роза насупилась, но плакать не стала.
– Нэнси дергает меня за волосы, – пожаловалась она.
– Разве Мэри ее не останавливает? – Мэри, ровесница Элоизы, отвечала за составление протокола собраний.
Роза покачала головой:
– Она занята.
Элоиза взяла Розу на руки и посадила на пол.
– Так, солнышко, послушай, – сказала она. – Когда Нэнси дернет тебя за волосы, ты возьми ее за плечи, посмотри ей прямо в глаза и скажи: «Прекрати. Сейчас же». Не кричи, но говори твердо. – Встав на колени, она взяла Розу за плечи и показала, как надо сделать. – Понимаешь? Говори уверенно, но сдачи не давай, хорошо?
Роза кивнула.
– А теперь иди смотри в окошко, пока они не придут.
Роза отошла, и Элоиза снова взяла письмо. Ей казалось странным, что Розанна, подобно Иову, никогда не жаловалась, какие бы испытания ни выпадали на ее долю. Впрочем, может, она сама не знала, что с ней произошло. Всякий раз, как Элоиза приезжала на праздники, ее это ошеломляло. Розанна, которая пятнадцать лет назад была такой красавицей, с такими густыми светлыми волосами, что их не удерживали шпильки, с яркими синими глазами и живой, ослепительной улыбкой, теперь напоминала труп. Ее лицо осунулось, а волосы она убирала в строгий, унылый пучок. В свои тридцать шесть она выглядела на пятьдесят. Поворотным моментом стало рождение Лиллиан – как будто вся сущность Розанны перешла в малютку, и никто этого не замечал, кроме Элоизы, которая с детства считала Розанну самым красивым, самым везучим и самым ярким человеком в мире. Оглядевшись, Элоиза перекрестилась на удачу и в благодарность за то, что сбежала с фермы. Жизнь в Чикаго была полна громогласной «борьбы», но ведь Юлиус прав: он ее спас.
Новая школа Фрэнка и впрямь была новой – она называлась «Фрэнклин Бранч» и открылась всего два года назад. Она была намного больше школы в Северном Ашертоне, и здесь не было ни одного ученика с фермы, если не считать Фрэнка, а Фрэнк и не считал. В школе имелась большая библиотека, спортзал и актовый зал, где ученики собирались послушать объявления и где устраивались разного рода концерты. Через две недели после приезда Фрэнка состоялся концерт, где ученики пели, танцевали чечетку, играли на пианино и скрипках, и на Фрэнка это произвело большое впечатление. В первой половине играли классическую музыку, во второй – популярную, а в последнем акте восемь девочек высоко поднимали ноги и махали руками, а восемь мальчиков подбрасывали их в воздух. В конце года планировалось еще одно шоу, и Фрэнк собирался принять в нем участие, но в этот раз он не станет исполнять «Она явится из-за горы». Скорее уж «Веду себя хорошо». На самом же деле он вел себя вовсе не хорошо, и это было очень весело.
Он сдружился с бандой мальчишек, которые бегали по всему Линкольн-Парку и Северному Чикаго. Их звали Терри, Морт, Лью и Боб. Боб был самым ловким вором – он мог зайти в «Вулворт» или даже в «Маршалл Филд» в одной паре ботинок и выйти в другой. На день рождения своей матери он стащил пятифунтовый кусок жареного мяса и вынес его, спрятав под пальто. А еще он украл для нее подарок – шелковую блузку. Другие парни, в том числе сам Фрэнк, обычно воровали только пачки сигарет и плитки шоколада, но Боб готов был попробовать все. Терри и Морт были бойцы. Случись им столкнуться с бандой из Святого Михаила, которые хорошо дрались, потому что были ирлашки, Терри и Морт могли им нанести серьезный ущерб, если того требовали обстоятельства. Лью, Боб и Фрэнк тоже могли ударить, но так, ради развлечения. Одному парню Терри сломал нос – на самом деле сломал, – а Морт как-то держал парня и бил его ногами со всей силы, так что парень потом едва мог ходить. Лью лучше всех трепал языком – со скоростью света и прямо как Джимми Кэгни[44]. Лью знал все истории про двадцатые в Чикаго и клялся на чем хочешь, что его папаша и дядька были бутлегерами[45], но Морт утверждал, что отец и дядя Лью – сантехники и всегда ими были. Ну и что? Лью мастерски владел искусством куража и знал, как бесплатно попасть на игру команды «Кабс», поэтому Фрэнк с нетерпением ждал открытия сезона. Парни собирались прогулять школу, как и все остальные. Стадион «Ригли-филд» находился примерно в получасе ходьбы от квартиры Элоизы, а на метро – еще быстрее. Все с ума сходили по одному из кетчеров, Гэбби Хартнету. Его звали Гэбби[46], потому что он был смешной и у него был большой рот. В прошлом сезоне его средний уровень достиг 344[47], и Лью был убежден, что он попадет в «Зал славы». Фрэнк не сказал им, что ни разу не был на бейсболе. Бейсбол нравился даже Юлиусу, и родители водили на него с собой Розу.
С девушками лучше всего складывалось у Фрэнка. Остальные стояли разинув рты, а он мог заговорить с любой девушкой – и говорил-таки. Неважно, хорошая у нее репутация или дурная, красивая она или нет. Он начинал с улыбки – не с дурацкий или кривой усмешки, а с хорошей открытой улыбки. Убедившись, что она это заметила, он тем не менее не начинал разговор сразу.
