апельсин). Он поблагодарил двух дам за то, что «спасли» его. Когда поезд стал замедлять ход, он ковырял в зубах. Он видел, как это делал один из пассажиров, и это показалось ему очень по-городскому. Выглянув в окно, он увидел бегущую по перрону Элоизу. Когда он сошел с поезда, первым делом она сказала:
– Фрэнки! Что бы я сказала твоей матери!
– Она видела множество снежных заносов, – ответил Фрэнк и прибавил: – Зови меня Фрэнк.
– Ну ты и шутник, – сказала Элоиза. – Ты уверен, что мы родственники?
– Об этом только маме известно, – сказал Фрэнк, и они оба расхохотались.
Элоиза взъерошила ему волосы. Но Фрэнка удивило, может, даже поразило, как сильно она обрадовалась. Может, те люди в Нью-Йорке и правда замерзли насмерть.
Заносы в Чикаго доходили едва ли не до ламп на фонарях, но стоял конец марта, и ходить вполне было можно. Хорошо для Фрэнка, но плохо для Элоизы, потому что он редко бывал дома и она с трудом могла его контролировать. А все потому, что он очень умело пользовался своим обаянием. Приходя домой, он говорил: «Я был там-то, и тебе привет», – но она знала, что на самом деле он был вовсе не там, а в бильярдном зале, или на скотном дворе, или в депо. Однако она ходила к нему в школу и беседовала с директором, а тот сказал, что Фрэнк очень сообразительный ученик и круглый отличник. «Есть в нем что-то милое, – добавил директор. – Что-то деревенское». «Ну да», – подумала Элоиза.
У нее было полно дел с Розой, которой исполнилось три года, и на работе (Элоиза писала статьи и для своей газеты, и в «Дэйли уоркер»), и, разумеется, с Юлиусом, который превращался в троцкиста. Она тоже, но помалкивала об этом, а вот он – нет, и если его вышвырнут из партии, ей тоже придется уйти, и что им тогда делать? «Дэйли уоркер» давал ей половину ее дохода, а Юлиус полностью работал на партию, отвечая за образование.
О Фрэнке она начинала беспокоиться, только когда получала письма от Розанны. Вот как раз сейчас пришло очередное письмо, и она не горела желанием его читать, но все же усадила Розу на высокий стульчик, поставила перед ней омлет и вскрыла конверт.
Дорогая Элоиза!
Спасибо за новости о Фрэнки. «С глаз долой, из сердца вон» – это не про него, по крайней мере в моем случае. Жаль, что он пишет редко и так коротко, но если, как ты говоришь, он занят уроками, я все понимаю. Каждое прочитанное им слово, каждая решенная им математическая задачка – это шаг прочь от фермы, а это хорошо, ты ведь знаешь.
Обычно Розанна держала подобные мысли при себе. Элоиза читала дальше:
Если в Чикаго, даже в Чикаго, больше снега, чем здесь, то конец действительно близок, потому что, хотя у нас уже пару недель не было метелей, мы до сих пор откапываемся. Уолтер прорыл тоннель от дома к амбару. Ему бы радоваться, но он говорит, что если земля не оттает, когда сойдет снег, то будут только лужи, а потом наводнения… Не хочу об этом думать.
Впрочем, еды нам всем хватает, а снег защищает от ветров, поэтому в комнатах, где мы топим, достаточно тепло. За это я благодарю Господа. А вот с миссис Моррис произошло нечто ужасное, и мы с Лиллиан дважды к ней ездили.
Элоиза не хотела читать дальше, но продолжала. Она вспомнила, что миссис Моррис – мать лучшей подруги Лиллиан.
На прошлой неделе у нее родился ребенок, мальчик. Ее дочке Джейн десять, Люси пять, а Глории, кажется, два. По-моему, у нее и раньше были проблемы. Они хотели мальчика, но этот – его назвали Ральф – выглядит недоношенным. Он крошечный. День и ночь плачет, даже от груди отрывается, только чтобы поплакать. Конечно, из-за холода его приходится пеленать, а он это ненавидит. Мама говорит, в ее время ему бы тихо позволили отдать Богу душу, может, так и было бы, не знаю, но миссис Моррис никогда бы так не поступила. Я ей немного помогаю с ребенком, а Джейн в основном у нас, с Лиллиан, это ничего, потому что школа все еще работает очень редко. Джейн и Лиллиан читают книги Люси и Генри, а малышам, похоже, все равно, что слушать: про Семилетнюю войну или последнего из могикан. Каждый раз, как они прерывают чтение, Люси спрашивает: «Как там Ральфи?» Господи, как грустно!
К сожалению, Элоиза не могла не знать, чем это кончится. Раньше у них с Юлиусом были некоторые разногласия на тему потомства. Юлиус считал их долгом произвести на свет как можно больше новых мужчин и новых женщин, а Элоизу страшила перспектива подвергнуть жестокости этого мира больше детей, чем нужно. Ну а сейчас они, конечно, спорили по любому поводу, и если бы Юлиус в этот самый момент вернулся в квартиру, они бы продолжили спорить о Сталине, о процессах, о диффамации Троцкого, солидарности против правды. Своими логичными аргументами он всегда загонял ее в угол, где она чувствовала себя беспомощной: от чего она готова отказаться ради защиты собственного мнения? Он был уверен, что ею управляет католическое воспитание, а не нужды рабочего класса. Разумеется, ей труднее было перейти от опиума для
