гражданская оборона, надзор над местной властью, наем рабочей силы, контроль топлива и т. д. и т. п., – отмечал Ури Ядин, пораженный тем, как молодое государство функционировало всего через два месяца после своего создания. – Даже первые иски к правительству уже поданы», – добавил он, имея в виду иски в Окружной суд Тель-Авива, который тем временем был уполномочен исполнять обязанности еще не созданного Верховного суда[150]. Израильская демократия начала работать.
Форма правления была определена почти случайно; предварительно не обсуждалось, копировать ли старые структуры или создавать новые. Парламентская система, при которой правительство подотчетно парламенту и должно заручиться его доверием, соответствовала как прецеденту, созданному сионистскими конгрессами, так и британской традиции. Из последней Бен-Гурион усвоил и скопировал концепцию коллективной ответственности – решение, принятое правительством, было обязательным для всех его министров. Кнессет, парламент Израиля, продолжил систему пропорционального представительства, используемую сионистскими конгрессами. В те бурные дни никому и в голову не приходило ставить под сомнение эту избирательную систему, которая, отдавая предпочтение более мелким партиям, поощряла их существование, но позже она стала проклятием израильского парламента. Бен-Гурион потребовал изменения этой системы, но не смог ничего добиться. Тем не менее в течение следующих 15 лет Mapai была центральной партией в израильской политике, получив более трети мест в Кнессете. Она сформировала все правительства и была партией большинства во всех из них. Пока правление Mapai оставалось неизменным, система пропорционального представительства не наносила ущерба функциональной стабильности правительства.
Первый Кнессет, избранный 25 января 1949 года, должен был стать законодательным собранием, которое разработало бы и ратифицировало конституцию. Но вскоре стало ясно, что на данный момент никакая конституция не будет принята; вместо этого Кнессет примет ряд основных законов, которые со временем будут объединены в конституцию. Выбор британской парламентской системы, не имеющей конституции, был обусловлен как политическими, так и принципиальными соображениями. Израильские законодатели пересмотрели модель американской конституции, которая дает Верховному суду право объявлять законы, принятые законодательной властью, неконституционными. Бен-Гуриону казалось, что эта власть игнорирует желания демократического большинства и ограничивает прерогативу правительства принимать решения. По той же причине партии на обоих полюсах политического спектра – Mapam (Объединенная рабочая партия) и Herut («Свобода», основная правая партия) – поддерживали конституцию, поскольку она защищает права личности и меньшинств от тирании большинства. Они опасались, что без конституции правительство во главе с Mapai может принять законы, наносящие ущерб мелким партиям.
Бен-Гурион рассматривал конституцию как важнейший государственный символ, который учит своих граждан признавать верховенство права и принцип равенства перед законом. Но он утверждал, что признание верховенства права проистекает не из существования конституции, а из общего духа гражданственности. Во многих странах есть как великолепные конституции, так и режимы, которые являются деспотическими, тираническими и наносят ущерб свободе людей и их правам. Таким образом, конституция не панацея, гарантирующая демократию и права человека, и ее преимущества не перевешивают недостатки. Бен-Гурион также утверждал, что только 10 % евреев проживали в Израиле (в то время) и было бы неразумно со стороны крошечного меньшинства навязывать конституцию будущим поколениям репатриантов.
С политической точки зрения Бен-Гурион пытался предотвратить внутреннюю борьбу, которую могло бы вызвать принятие конституции, и в особенности он хотел избежать обострения отношений с религиозными партиями. С принятием конституции встал бы вопрос о том, чтобы сделать Галаху источником права в Израиле, или, по крайней мере, потребовать основывать конституцию на еврейском законе, который судебная система полностью отвергала. Конституция также предусматривает кодификацию таких специальных соглашений, как «договоренность о статус-кво», которая была достигнута в ходе переговоров между Бен-Гурионом и Agudat Yisrael до 29 ноября 1947 года. Еврейское агентство заверило Agudat Yisrael, что в будущем суббота станет общественным днем отдыха, общественные кухни будут кошерными, галахические законы будут учтены в сфере гражданского состояния, а автономия религиозного образования будет сохранена, но будет включать в себя профильные предметы общеобразовательной системы. Было бы сложно закрепить это положение в конституции. Поскольку государство все еще не сформировалось, «культурная война» могла подорвать доверие к нему и разрушить внутреннюю сплоченность.
По прошествии 60 лет это кажется одной из величайших ошибок Бен-Гуриона, в основном потому, что он никогда не предполагал, что влияние религии и власть религиозных партий будут только расти. Он также согласился освободить студентов иешив и девушек, которые объявили себя религиозно соблюдающими, от военной службы, предполагая, что ультраортодоксальные евреи доживают свои последние дни и со временем либо полностью исчезнут, либо превратятся в небольшую незначительную секту. Что касается религиозно-сионистских партий, Hamizrachi и Hapoʻel Hamizrachi, он считал их верными партнерами по коалиции в Исполнительном комитете ВСО с 1935 года. Бен-Гурион сохранял такое терпимое отношение к религиозным партиям не только потому, что они были удобными партнерами по коалиции – их требования ограничивались сферой религии и не затрагивали ни внешнюю политику, ни экономические вопросы, – но и из принципиальных соображений. Для него эти партии представляли историческую традицию еврейского народа; он также считал, что рано или поздно они обречены на исчезновение как своего рода пережиток прошлого.
В первые годы существования государства травма Холокоста глубоко укоренилась в ультраортодоксальном сознании, рождение государства воспринималось как начало возрождения, а в синагогах в День независимости пели хвалебную молитву Hallel. В то время, вероятно, можно было бы договориться о принятии конституции в Израиле. Важность конституции выходит за рамки чисто юридического аспекта. Такой документ – ядро кристаллизации гражданского духа как центрального компонента государственной идентичности. Конституция могла бы внести значительный вклад в устранение разногласий в израильском обществе и стабилизировать общепринятые нормы управления. В этом отношении Бен-Гурион не предвидел динамики исторического развития. Однако нужно иметь в виду: оптимистическое предположение, что Бен-Гурион мог принять конституцию, просто домысел. Некоторые ученые полагают, что в те первые дни расхождения во мнениях с религиозным крылом были настолько серьезными, что сделать это не представлялось возможным.
Несмотря на то что конституция так и не была принята, Верховный суд с самого начала обладал как высоким статусом, так и юридическими полномочиями, выходящими за рамки предоставленных законом. В отличие от нижестоящих судов, которые были продолжением институтов, существовавших еще при мандатной администрации, Верховный суд оказался исключительно израильским детищем, не имеющим никакого отношения к институту времен мандата, который ему предшествовал. Первоначально Бен-Гурион считал, что это почетное государственное учреждение должно быть расположено в Хайфе, которая не была удостоена каких-либо государственных почестей, но назначенные судьи настаивали, чтобы оно располагалось в Иерусалиме, хотя в то время политический статус города был неясен. Церемония открытия Верховного суда 15 сентября 1948 года вызвала большой ажиотаж. Председатель суда Моше Змора с волнением признался:
