матери? – спросил он, когда я рассказала ему свои новости.
– Сперва просто онемела от потрясения. А теперь очень обижена на папу. Он же обещал, что больше не будет ничего от меня скрывать.
– Но в конце концов все рассказал.
– Только потому, что его приперли к стенке.
Эдо молчал.
– Считаете, свинство с моей стороны на него злиться?
– Я тут не для того, чтобы судить ваши эмоции. Учитывая все обстоятельства, гнев – вполне понятная реакция. Но вы не должны прикрываться им, отгораживаться от проживания более сложных эмоций, не должны цепляться за него как за предлог не говорить с отцом.
– Я не знаю, что ему сказать.
– Дайте себе время. Вы найдете слова.
– Теперь, когда я открыла дверцу и увидела, что там внутри, мне хочется лишь одного – снова ее закрыть.
Эдо мягко улыбнулся.
– К сожалению, так оно не работает.
– Думаете, я столько всего забыла в результате травмы из-за маминого самоубийства?
– Вполне вероятно.
– А есть врачи, специализирующиеся на восстановлении подавленных воспоминаний?
Эдо хмыкнул:
– Не особенно. В девяностые велось немало споров о методах, которыми психотерапевты помогали восстановить подавленные воспоминания, – некоторым пациентам даже внушали, что они в прошлом пережили абьюз, тогда как на самом деле ничего подобного не было. Но, конечно, есть и такие врачи, которые помогают пациентам справиться с последствиями травмы.
– То есть, возможно, я никогда не узнаю, что случилось в тот день?
Эдо кивнул.
– Я понимаю, что вам хотелось услышать совсем не это.
На меня накатила волна изнеможения.
– Я просто хочу чувствовать себя цельным человеком, – проговорила я.
– А что вы имеете в виду под цельным?
– Ну, например, знать, кто я такая. И чтобы все части моей жизни складывались друг с другом.
Эдо ответил не сразу.
– Все этого хотят. Но на самом деле не уверен, что встречал хоть одного такого человека. А вы?
Мне очень надо было верить, что где-нибудь в будущем существует моя усовершенствованная версия. Более уверенная в себе, без проблем с тревожностью. Более удачливая и в жизни, и в любви. А иначе какой во всем этом смысл?
– Я не утверждаю, что нельзя ничего улучшить. Я видел передачу с психотерапевтом по имени Адам Филлипс, и он говорил там что-то вроде «жизнь не о том, чтобы быть счастливым, она о том, чтобы быть достаточно счастливым», – сказал Эдо.
– И как мне стать достаточно счастливой? – спросила я.
– У каждого свой способ.
– А у вас какой? Как вы не даете себе свихнуться от всего этого?
Эдо снова помолчал.
– Играю со своими детьми. Гуляю по парку во время ланча. И еще я научился говорить «нет». Это вот оказалось полезнее всего.
– Говорить «нет» – кому?
– Иногда оно все как прилив. Приглашения сразу со всех сторон. Обязательства в университете. Дополнительные пациенты, дополнительные ученики. Необходимость печататься. Порой просто не справляешься со всем сразу…
Эдо умолк, словно уже жалея, что наговорил лишнего. Но это была лишь малая часть от всего, что я ему про себя рассказывала каждую неделю, успевая дореветься до хрипоты.
– Со мной ровно обратный случай. Мне стоит почаще говорить «да». А то я все упускаю.
– Неправда. Вы же сказали «да» работе на турбазе.
– Вы правы. Сказала.
– Знаете, что такое «Роза, бутон, шип»?
Я покачала головой.
– Такая словесная игра. Шип – это то, что вас беспокоит. Роза – то, что вас радует. Бутон – то, чего с нетерпением ждете.
– И?..
– Ну вот и скажите мне, что у вас что.
– Ну ладно. Мой шип – вообще все, что я узнала про маму и как у нас сложилось с папой. Роза – это готовка. Я много работаю и совершенствуюсь. А бутон… скоро ко мне приедет один друг. И я его очень жду.
Эдо пристально посмотрел на меня. Упражнение доказало его мысль, так что ничего добавлять уже и не требовалось. Все, из-за чего я переживала, уже случилось. А что будет дальше – зависит только от меня.
После созвона я вернулась на кухню. Мы с Ритой кое-как заколотили досками проделанную медведем брешь, и я подмела и убрала все щепки и осколки – но с дыркой в плите ничего поделать было нельзя. Каким-то чудом, правда, она все еще работала. Очень удачно, потому что после Происшествия – как я начала его называть – заказы на меня градом посыпались. Пост в Инстаграме, в котором я разместила фотографию разгрома на кухне с подписью: «Перед нашей едой даже белый медведь не устоит», собрал сотни лайков. Я надеялась воспользоваться этими пятнадцатью минутами славы и разрекламировать специальный вечер в честь Солфестуки, фестивальной недели, посвященной возвращению солнца. В заинтересованных клиентах у меня недостатка не было, а вот меню спланировать еще только предстояло.
Когда я в сотый раз открыла мамину записную книжку с рецептами, на меня словно легла свинцовая тяжесть. Слишком уж много истории таилось на этих страницах. Я видела в них уже не рецепты – воспоминания. Каждый раз, когда мамин почерк слегка менялся, я ловила себя на мыслях, в каком эмоциональном состоянии она это писала. Разговор с Эдо продемонстрировал, как важно примириться с прошлым и продолжать жить дальше. Может быть, пора обзаводиться собственными рецептами. Придумать меню, основанное на приемах и ароматах Индии, но в новой интерпретации. Меню, выстроенное на продуктах Арктики…
Телефонный звонок прервал поток моих мыслей. Папа. Он звонил и вчера, но я не стала брать трубку. И все-таки когда-нибудь придется нарушить молчанку. Как бы я на него ни злилась, а все ж ужасно было думать, как он сидит в Индии один-одинешенек, даже поговорить не с кем.
– Привет.
– Майя! Спасибо, что взяла трубку. Так рад, что хотя бы одна из вас мне отвечает.
– От Умы по-прежнему никаких вестей?
– Ни малейших.
– Ну когда скрываешь от людей правду, их это обычно раздражает.
Кажется, за последние несколько недель я говорила ему эту фразу множество раз. Я уже устала ее повторять, устала от чувств, которые всякий раз на меня накатывали.
– Майя, тебе было восемь лет. Ты только что переехала в другую страну, у тебя и так стресса хватало. Как я мог добавить к нему дополнительный груз?
– Допустим. Но когда я подросла, ты же мог со мной поговорить.
– Да, но тогда у тебя диагностировали тревожное расстройство, а потом ты уехала из дому, а потом у тебя были проблемы на работе. Всегда казалось, что время неподходящее.
– Ты думал, я слишком слабая и не вынесу, – сказала я.
– Да ничего подобного.
– Думал-думал. А я, знаешь ли, не мама. Она страдала от совсем другого, чем
