Поправляю шарф, накинутый на её плечи, как шаль, изучая каждую черточку на нежном лице матери. На лоб падают три прядки, почти невидимые на фоне тёмных татуировок.
Отстраняясь от неё, говорю:
– Мне нужно идти, завтра турнир.
Спешу за дверь. Когда та закрывается за мной, слышу тень папиного голоса.
Кажется, пожелал мне удачи.
Глава 31
Последние сумерки сто пятидесятой гонки славы выдаются пронизывающе холодными и ветреными. Надеюсь, дождь прекратится – во время турнира он может оказаться смертельно опасным.
Встаю из скрюченного положения, стискивая зубы, чтобы не охнуть. Тело затекло и ноет после сна на холодном полу. Потягиваюсь, но от этого только хуже. Всё равно почти не спала. Мысли о предстоящем лихорадочно снуют в голове.
Свет проникает в лавку, озаряя сверкающую серебряную колесницу. Здесь так мало места, что, когда начинаю протискиваться, взгляд падает на синий горшок, одиноко стоящий на полке. Внутри высушенный пучок морской травы.
«Дом».
Грудь пронзает острая боль.
Ещё слишком рано, но это последнее мероприятие турнира, следующее состоится через четыре года, так что все на ногах. Толпы народа снуют туда-сюда. Лоточники продают сувенирные футболки и кепки. Посередине большого базара выступает канатоходец в костюме мариленя. По воздуху уже разносится запах жареных креветок.
Занавешиваю лицо волосами, идя к Крейн. Улицы вновь одичали, все вдруг позабыли о комендантском часе, словно остров не был охвачен пожарами и две ночи назад по нему не разносились звуки выстрелов.
Сегодня люди вспомнили, что все мы едины на этом куске камня.
Крейн приготовила куртку, которую я нацеплю поверх поношенных вещей, – дорогую на вид, чёрную, украшенную такими идеальными морскими камушками, что их легко принять за драгоценные.
Никогда не надевала подобное. По крайней мере вне мероприятий, которые была вынуждена посещать в детстве. Мой промысловый наряд всегда был простым. Куртки, которые мы с Эмриком носили по очереди. Вот кем я была. Кто я есть. Охотник.
Ладонь касается воротника рубашки, выданной в больнице. Даже там знают, в чём я хожу.
Крейн мягко произносит:
– Ты больше того, кем тебя хотят видеть.
Надеваю куртку, чувствуя, как бьётся сердце, когда просовываю ладони в облегающие рукава. Затем подвязываю волосы и закрепляю их металлической брошью, которую подарила соседка Крейн.
В зеркале вижу себя такой, какая я есть. Дочерью своей матери.
Так или иначе, через несколько часов всё решится. Вопрос лишь в том, буду ли я удостоена титула и славы или почувствую горечь песка и моря во рту.
Крейн ждёт в гостиной.
– Позавтракаешь? – Качаю головой. – Так на тебя непохоже.
– Что именно?
– Притихла и не подкалываешь меня.
Поднимаю руку и держу её ровно. Вот только вопреки этому она дрожит.
– Не могу расслабиться. Не могу приблизиться к мариленям в таком состоянии. Они оторвут мне голову с плеч.
– Эй, – говорит Крейн. – В чём дело?
Бормочу:
– Что, если всё пойдёт наперекосяк? Что, если земельщики объединятся, чтобы вывести меня из игры? – Знаю: по крайней мере у Арлин есть достаточные на то основания. Хочет победить, чтобы отомстить за отца.
Крейн говорит:
– Помнишь, как впервые пообещала, что никогда меня не оставишь?
Где-то далеко завывает грозовая туча.
Много лет назад я сказала эти слова Крейн под другим ненастным небом на быстро темнеющем берегу моря. Пообещала ей дружбу, любовь и семью. Попросила довериться мне, несмотря на то что жизнь учила её обратному.
Я была очень серьёзной шестилеткой.
Она берёт мои ладони в свои.
– Неважно, что случится сегодня. Обещаю, что всегда буду с тобой. – Когда я ничего не говорю, Крейн добавляет: – Я, как никто другой, знаю, насколько сильно ты любишь родных и что готова ради них на всё. Даже отказаться от своей мечты. Я здесь, чтобы призвать тебя не жертвовать ей.
– Дело не в мечте. Я иду на это, чтобы сестра получила необходимое лечение. – Крейн ухмыляется. Таращусь на каменный стол рядом с нами, стараясь не вспоминать, каково было кататься на Златошторм несколько ночей назад.
– Видишь? Врёшь не только мне, но и себе. Чем скорее признаешь то, зачем ты здесь, тем лучше.
Сердито на неё смотрю.
Невозмутимое выражение лица подруги напоминает об Эмрике, маме, даже о папе. Крейн всегда была одной из нас.
Вот кто мы такие: семья прежде всего. Даже если нам придётся драться до последней капли крови, мы никогда не пойдём друг против друга.
И когда выиграю, я вернусь туда, где жизнь сестрёнки не будет зависеть от мариленей в конюшне. К семье, которая познает лучшие времена.
«Почему гонка славы?»
Ответ на вопрос Эмрика начинает формулироваться в голове. Если бы только брат был сейчас здесь.
Встаю.
Крейн говорит:
– Ты куда?
– Нужно отвести Златошторм на арену. Не хочется подвергать её ненужному риску. Прикатишь колесницу через час?
– Конечно.
Даже в старых кварталах воздух другой. Праздничным его, возможно, не назовёшь, но там, где всегда была упрямая неподвижность, началось движение. У зрительских ворот арены выстраиваются ведущие государственных новостей. Оживлённо болтают друг с другом, меряясь репортажами и сплетнями. Слышу шум толпы снаружи. Перед настоящей гонкой в последний день студенты-спортсмены из школы земельщиков участвуют в подготовительных состязаниях и праздничных мероприятиях.
Но мне не до этого. Златошторм сейчас исключительно строптива. Чтобы добраться до зала возниц, нам требуются дополнительные пятнадцать минут. Она кружит, вместо того чтобы идти прямо, огрызается и фыркает, заставляя меня отдёргивать руку.
Шиплю:
– Да что это с тобой? – Помимо меня пока что пришёл только Саран. Делает вид, что не видит меня, но его марилень щерится. Под кожу пробирается страх. Златошторм отводит рога назад, будто хочет удрать. – Ты тоже зелёных кровей, – говорю, пытаясь её успокоить. – Если тебя начнут задирать, дашь сдачи.
Нерешительно тянусь к ней, она отстраняется. На этот раз решаю оставить её в покое. До гонки ещё уйма времени – нет смысла на неё давить. В любом случае, пока Крейн не прикатит карету, я ничего не смогу сделать.
– Корал. – Узнаю голос Дориана ещё до того, как поворачиваюсь на звук своего имени. Стоит в середине одного из проходов, в тени колонны, что объясняет, почему я не заметила его, когда вошла в зал. Серебряная корона висит на петле для ремня поверх чёрных брюк. Дориан прислоняется к колонне и смотрит Златошторм в глаза. Я бы не отважилась на такое с чужим мариленем, даже издалека. – Как она?
– Нервничает, – говорю я просто. Ощущаю движение позади себя в зале, как все носятся туда-сюда и могут увидеть нас, стоит им заглянуть за колонну. Наверняка она недостаточно широка, чтобы нас спрятать.
Дориан не обращает на это внимания.
На берегу он был другим. Осторожным, неуверенным. Отпрянул, когда люди отца застукали нас. Дориан всегда старался, чтобы нас никто не заметил, и, полагаю, не без причины. Теперь, похоже, ему всё равно, кто нас видит.
– Роготон тоже не в духе. – Дориан оглядывается на серебристого мариленя, посматривающего из стойла.
– Он провёл здесь всю ночь?
– Нет, конечно нет, – озадаченно говорит
