— Ну, что скажешь? — с гордостью спросила Филлис.
— Что ж, может сработать, — задумчиво произнес Уолтер.
— Вот и я так думаю! Знаешь, у меня есть предчувствие, что из этой истории получится отличная книга. Можешь быть уверен, что в предисловии я не забуду тебя поблагодарить. Так и напишу: «Дядя Уолтер», — поддразнила она Ференса, напоминая, как звала его когда-то в детстве.
— Спасибо, — серьезно поблагодарил Уолтер и спрятал бумажку с именем доктора во внутренний карман.
— Минуточку, — шутливо возмутилась Филлис, пытаясь залезть к нему в карман — совсем как ребенок, пытающийся достать у папы из кармана шоколадку. — Это моя идея. Я должна быть уверена, что буду в курсе событий. Ну и в документах, само собой, это тоже должно быть отмечено.
Уолтер легко отбросил ее руку и медленно подошел к столу, на котором лежал молоток и гвоздь.
— Стоп! — обиделась Филлис. — Я пришла к тебе, потому что надеялась на твою помощь. А ты пытаешься оставить меня в стороне.
Жалко, что все так получилось, думал Уолтер. Стен Ходжес был, в общем, неплохим парнем. Когда-то играли вместе в покер, ездили на пикники, веселились вместе. Филлис сама во всем виновата. Даже Стен вынужден был бы это признать, знай он все обстоятельства дела. Придется заткнуть ей рот. Эта история выходит из-под контроля. Если девчонка будет тявкать слишком громко и слишком долго, люди начнут к ней прислушиваться. Уолтер крепко взял молоток и обернулся к журналистке.
Филлис запнулась на полуслове и уставилась на него, пораженная выражением его лица.
— Зачем тебе молоток? — спросила она. — Ты что, запугать меня хочешь? Не выйдет.
Лейтенант Ференс ничего не ответил. Стекла его очков холодно поблескивали, взгляд был ровным и спокойным. Вид у Ференса был какой-то странный, даже пугающий. Филлис никогда в жизни его таким не видела. Она вжала голову в плечи, разом утратив самоуверенность. Пальцы Уолтера рассеянно поглаживали молоток.
— Ладно, оставь себе этот дурацкий клочок бумажки, — сказала Филлис, но еще не договорив, поняла, что несет чушь. Внезапно она почувствовала, что приходить сюда не следовало, ей угрожает смертельная опасность. Филлис не понимала, в чем дело, но чутье никогда еще ее не подводило. Она знала, что сейчас не время качать права и затевать ссору — нужно уносить ноги. Ни единого лишнего слова, ни единого жеста. Она повернулась и кинулась к двери, но лейтенант Ференс в два прыжка опередил ее и преградил ей путь.
— Эй, с дороги! — крикнула Филлис, но это было пустой бравадой.
Голос журналистки дрогнул от страха. Сделай же что-нибудь, мысленно приказала она себе. В следующий миг, догадавшись о том, что последует дальше, Филлис вскинула руки, но поздно — Уолтер со всего размаху ударил ее молотком по голове.
Глава 32
— Мама!
Отчаянный крик, донесшийся сверху, напуга л Карен до полусмерти. Она дернулась и порезала палец фруктовым ножом — как раз собиралась очистить яблоко. Наскоро зажав ранку салфеткой, которая моментально пропиталась кровью, Карен крикнула:
— Что случилось? — и бросилась вверх по лестнице.
Ей навстречу выкатилась Дженни с побелевшим лицом. В руках она держала листок почтовой бумаги и какую-то пожелтевшую газетную вырезку. Увидев окровавленный палец, девочка замерла на месте:
— Что с тобой, мама?
— Со мной все в порядке, — нетерпеливо ответила Карен. — Что случилось? Почему ты так закричала?
Дженни посмотрела на мать широко раскрытыми глазами и протянула ей заметку.
— Смотри, что я нашла в копилке Линды.
Карен, нахмурившись, взяла вырезку.
— Только не запачкай кровью, — сказала Дженни. — Сейчас я тебе бинт принесу.
— Спасибо.
Карен спустилась в гостиную, села на диван. Дженни вернулась с бинтом в руках, дрожащими пальцами сняла окровавленную салфетку и быстро перевязала рану. Карен сидела неподвижно, чувствуя себя маленькой девочкой, а Дженни вела себя как взрослая.
— Ну вот и все, — сказала Дженни, сидя на корточках.
— Спасибо, милая.
Дженни заглянула матери в глаза, положила ей руку на колено.
— Мама, по-моему, я нашла нечто очень важное.
Карен поправила бинт, с любопытством взглянула на бумаги.
— Что это?
— А ты прочитай. Они лежали в копилке. Сначала — газетную вырезку. Только осторожнее, она того и гляди рассыпется. — Дженни отодвинула окровавленную салфетку. — А это я выкину. Ты пока читай.
Карен осторожно придвинула к себе заметку, а Дженни вышла из комнаты.
Статью Карен прочитала несколько раз. Итак, какой-то Рэндольф Саммерс сорок лет назад сбежал из тюрьмы где-то на Среднем Западе. Ничего особенно примечательного. Правда, странно, с чего бы вдруг школьница стала хранить в тайнике такую заметку.
Карен отложила вырезку и развернула выцветший листок почтовой бумаги. Почерк был полудетский, неоформившийся. Никакого вступления, никаких абзацев — сплошной текст.
«Не знаю, что делать. Ни единой души на всем белом свете, с кем можно было бы поделиться. Я все думаю, думаю, а ответа нет. Если я расскажу, что он со мной делает, то он расскажет про папу, и папу посадят в тюрьму и никогда не выпустят. Сначала я думала, что он все врет, но он принес эту заметку, и я увидела: на снимке действительно папа. Значит, он не врет. Нужно молчать, пускай делает со мной, что хочет. Но долго я не выдержу. Он делает со мной ужасные вещи, и еще это очень больно. Никому нельзя сказать. Я просыпаюсь каждое утро и думаю: лучше бы я умерла. Я прошу Господа, чтобы Он помог мне, но Господь не слышит меня. Я никогда не смогу выйти замуж, никогда не смогу жить нормальной жизнью, потому что он испортил меня, и теперь все мужчины будут думать, что я плохая. Я знаю, что самоубийство — смертный грех, но иногда мне кажется, что такой выход был бы лучше всего».
Карен прочитала текст еще раз, потом еще и еще. В комнату вернулась Дженни, села рядом, глядя матери в лицо. Карен покачала головой, словно признавая, что смысл записи до нее не доходит.
— Господи, — прошептала она. — Бедная девочка, бедная Линда.
Внезапно Дженни разразилась слезами, беспомощно глядя на мать. А Карен все качала головой, пытаясь осмыслить прочитанное. Она крепко сжала руку дочери и повторила:
— Бедная девочка. — На глазах у нее тоже выступили слезы.
— Мама, что все это значит? То есть я, в общем, догадываюсь, но все-таки…
Карен взглянула на дочь, совсем еще ребенка, который — большое спасибо кино и телевидению — уже имел достаточное представление о мерзкой стороне жизни.
