И кивнул кудлатой головой в сторону каменной прорези, приглашая Чеслава проследовать туда.
Войдя в схованку, молодой охотник из-за царящего там полумрака не сразу смог рассмотреть то, что хотел показать ему Сокол. И только когда его глаза немного попривыкли, в редких лучах света, проникающих сквозь ветвистую крышу, он заметил, что там кто-то находится. А подступив ближе, Чеслав понял, почему Сокол позвал его сюда, а не пришел в селение. Гостя, который находился в этой схованке, в городище вести было никак нельзя.
Когда он приблизился к капищу, в его ушах все еще звучали обрывки повествования, услышанного в схованке Сокола. О многом из сказанного он и сам уже разузнал, о многом догадался, и единственное, что открылось ему, так это имя того, кто бешеным зверем губил своих соплеменников, не ведая пощады ни к старому, ни к младому. Он и сам был совсем близок к разгадке, так близок, что уже чувствовал ее горячее дыхание. Но не хватало малого — верного имени, без тени сомнения. И теперь он знал... Знал это имя наверняка...
Капище, куда Чеслав стремительно вошел, поразило его своим спокойствием. Поразило, возможно, потому, что сам он чувствовал, как огонь справедливой мести жжет и разрывает изнутри. И это спокойствие, царящее в святилище, было для него сродни кощунству. Справедливость требовала действия! Решительного! Немедленного!
А здесь все словно замерло. Поначалу ему даже показалось, как уже не раз, что в святилище никого нет. Но это оказалось не совсем так. Миг спустя он заметил верховного жреца Колобора, который сидел на колоде у своего жилища и длинной деревянной палочкой рисовал что-то на земле перед собой.
Чеслав подошел так тихо и внезапно, что, когда его тень упала на рисунок старого волхва, тот от неожиданности вздрогнул и, только тогда заметив его присутствие, поднял глаза. Но, как показалось Чеславу, совсем не удивился его появлению, будто ждал или предчувствовал это.
— Где они? — коротко спросил Чеслав.
Но ответа даже и ждать не стал. По взгляду, брошенному Колобором в сторону утеса, — как будто кудесник знал, о чем спросит его молодой муж! — Чеслав понял, где должен искать тех, кто ему нужен. Не медля больше ни единого удара сердца, он вихрем понесся к реке.
А волхв Колобор, так и не двинувшись с места и не вымолвив ни единого слова, слегка покачивая головой, смотрел и смотрел полными горя глазами ему вслед. Смотрел долго, пристально, пока быстроногий молодец не скрылся из виду. И лишь потом опустил измученный, наполненный слезами взгляд на рисунок, на котором изобразил огромные глаза, взирающие сверху на пылающее пламенем кострище. И очи эти, нарисованные на земле, почему-то походили на те, что были у деревянного идола Даждьбога Великого.
Если в чаще лесной, среди частокола деревьев да переплетения густых кустарников ветру вольному разгуляться было трудно, то на просторе реки этот ретивый баловник мог покуражиться в полную силу. Сюда и рвался он, неудержимый, дерзкий, напористый, преодолевая все препоны владений лесного духа.
А здесь, ничем не сдерживаемый, кружил в буйном хороводе все, что мог оторвать от земли: сухие травинки-былинки, сорванные с деревьев кружева паутины с перепуганными пауками на ней, всякую жужжащую и легкокрылую живность, застигнутую в полете. А после, наигравшись и бросив, бешено несся дальше, пригибая к тверди земной, словно расчесывая зеленые косы, прибрежные кусты, высокие травы да заросли камыша, швыряя мелкие песчинки с берега в прозрачные воды, пуская рябь по гладкой поверхности, а то, поднатужившись посильнее, и малую волну вздымая. Ничто не было ему помехой в буйных шалостях, разве что высоченный береговой выступ, возле которого и сама река делала плавный поворот, уступая его неподдающейся тверди.
Каменным зубом вгрызался этот утес в тело водной красавицы, возвышаясь над ее быстрыми водами. Не один пращур лесного племени ушел с этой заветной древней скалы в селение предков. Сюда на погребальный костер совсем скоро должны были принести тело отрока Блага, чтобы и он смог проделать этот последний путь.
Помощники верховного волхва Миролюб и Горазд как раз заканчивали приготовления к проводам соплеменника в мир иной. Работали молча, каждый поглощенный своими мыслями. Миролюб, находясь наверху погребального ложа, плотно закладывал пучки сухой травы между бревнами, чтобы огню было легче разгореться и охватить собой все сооружение, а с ним и тело покойного. Горазд подносил снопы соломы и обкладывал ими будущее кострище снизу.
С резким порывом ветра, радостно и внезапно вырвавшимся из лабиринта леса, Чеслав стремительно вышел на открытое пространство каменной поляны. Наконец-то найдя верный путь в сумеречных, путаных дебрях чужого злодейства, он и сам сейчас был схож с этой неудержимой, порывистой силой. Его вздыбленные стихией волосы казались вдруг ставшей видимой буйной гривой самого ветра, а лицо, бледное от огромного напряжения и осознания того, что зависело сейчас от него, выражало непреклонную решимость действовать.
Новый неожиданный порыв ветра с беспечной легкостью и коварством, подняв с земли пыль, смешанную с мелкими травинками, швырнул ее в глаза мужам, находящимся на поляне. Поспешно прервав свое занятие, они принялись протирать запорошенные очи.
— Великие в помощь! Славное ложе для проводов Блага соорудили! — перекрывая шум бьющейся у подножия утеса реки и остальные звуки, слышимые на поляне, приветствовал их Чеслав.
Оба молодых жреца, заслышав его голос, от внезапности даже отшатнулись и, живо протерев глаза, уставились на него с искренним удивлением: откуда он взялся?
— Уж не решили ли вы, что я из городища мертвых вернулся на этот утес? — с жесткой усмешкой ответил Чеслав на их недоумение.
— С чего это нам думать так? Глаза ветер запорошил, оттого и не заприметили тебя сразу, — ответил, помолчав, Горазд, похоже, все еще пребывая под впечатлением от его внезапного появления.
Чеслав, сопровождаемый неотрывными взглядами жрецов, сделал несколько шагов и, подойдя к деревянному кострищу, по-хозяйски подоткнул выбившийся из-под жердей клок соломы. А после, будто осматривая воздвигнутое жрецами сооружение, как бы между прочим сообщил:
— А я пришел сказать, чтоб ложе на погребальном кострище шире делали... — И слова эти прозвучали с нескрываемой жесткостью.
— Для чего ж шире делать? — с недоумением спросил Миролюб и даже взглянул на Горазда, будто проверяя, понимает ли он, о чем говорит Чеслав. Но тот ответил лишь недоуменным пожатием плечами.
— Для Стояна... — коротко резанул Чеслав, но потом все же пояснил: — Не стало его нынче...
— Как не стало?! — вырвалось внезапно тихое восклицание у Горазда.
Перед глазами Чеслава ярким всполохом пронеслось воспоминание пронзенного на охоте окровавленного мужа, качающего в отрицании чего-то неведомого головой. Теперь парень догадывался, чего именно. Но ни один мускул, ни одна жилочка не дрогнули на его лице, ни одна тень не выдала истинных его мыслей. Молодой охотник лишь сухо сообщал:
— На охоте в западне сгинул. На бревне сучкастом. — И, выдержав паузу, многозначительно добавил: — Подобному тому, что и на нас с Кудряшом ранее поставлено было.
Какое-то время жрецы молчали, будто слова Чеслава все еще не достигли их сознания, а после Миролюб с трудом выдохнул:
— Все в воле Великих!
И поднял глаза к еще сияющему в полную силу дневному светилу.
— В воле Великих! — эхом отозвался голос Горазда.
Чеслав не сводил глаз с потрясенных, казалось, новостью служителей Великим божествам. Он с уверенностью мог сказать, что ни один самый прозорливый смертный не усомнился бы сейчас в их искренней скорби. Но ведь он точно знал, что по крайней мере один из них не так уж искренен в своем печальном изумлении. И о многом, связанном с гибелью Стояна, уже, скорее всего, догадался. Вот только вида в том не кажет, лукавый!
— Да, многое в их божественной воле... — согласился со жрецами Чеслав, но тут же поспешил добавить: — Но только порой неведомо, их ли волю исполняют смертные или своей подменяют.
— Про что это ты, Чеслав? — несмотря на только что постигшую его глубокую печаль, насторожился Миролюб.
— Про дива разные... — холодно блеснули глаза Чеслава.
— Уж не загадки ли пришел ты нам загадывать? — недовольно пробурчал Горазд. — Так нам недосуг нынче их разгадывать...
Но Чеслав, словно и не замечая того недовольства, продолжил:
— Дива страшные да кровавые, что стали случаться в округе нашей. А началось это с тех самых пор, как пожаловали к нам в городище гости с далекой чужбины. Да вы и сами про то знаете. И приход их, видать, не по нраву пришелся кое-кому. Вот кому только? А может, самим Великим? Ведь сгинули пришлые, а за ними и наш люд страшные смерти косить стали... Родичи Кудряша... Все семейство Молчана... Волхв Колобор то пошестью заразной объявил, занесенной чужаками. И очень схоже на то было.
