Но Горазд, словно был готов к этому вопросу, не остался в долгу и сам спросил не менее требовательно:
— А с чего ты, Чеслав, решил, что должен до истины в тех смертях докопаться? Кто тебя тем правом наделил? Да потому, что не мог по-другому? Вот и я не мог! Чуял я, что Великие меня направляют! Вот ты, Колобор, — вскинул жрец руку в сторону волхва, — Миролюба своим преемником видишь, будто даром он наделен вещание Великих богов слышать. А мне ведь тоже они во снах вещали, в защитники призвав...
— Брешешь, Горазд! — возмущенным окриком прервал его Чеслав. — Потому как если бы по-твоему было, то и я бы уже неживой был. А так стою перед тобой как есть.
Эти слова заставили Горазда на какое-то время замолчать. Он смотрел в упор на Чеслава и о чем-то напряженно думал, будто сказанное молодым охотником всколыхнуло в нем неразрешимые пока сомнения.
— Да вот и сам понять не могу, отчего так... — сказал он в задумчивости. — И сегодня таки хотел тебя стрелой сразить. Да, видать, везуч ты, парень, и в защитниках духи у тебя лесные, что помешали мне и волчицу на поляну направили... Аль не пришел еще твой час? — На лице Горазда появилась некая растерянность, словно он заблудился на тропе, которую хорошо знал. — А может, Великие отступились от меня, став на твою сторону? Но отчего? Отчего так? Нет, не могли они... Не могли...
— Оттого, что не дано тебе право решать, кому жить, а кому сгинуть, — внезапно заговорил верховный жрец.
Его голос был крепок и уверен, так что Горазд от тех его слов даже дернулся. Но тут же, чувствуя свою правоту, нашелся, что ответить старому жрецу:
— Но ты сам говорил, что от чужинцев тех скверна пойти может. И что из племени спровадить их следует, пока словами про бога своего лживого люд не опутали, сомнений не посеяли. Так они ж посеяли!
— Говорил... — кивнул согласно Колобор, а после, назидательно подняв указательный палец вверх, пророкотал: — Но не люд смертям предавать! На то только у Великих право и мудрость есть. А они, Всесильные, своего слова не сказали!
«Значит, старик знал, в чем причина тех смертей могла быть! — заметил про себя Чеслав. — Давно ли? Изначально или потом уже, когда и я в том разобрался? Знал и молчал! Все лишь про пошесть поганую твердил!»
Но сказанное Колобором ничуть не остудило уверенности Горазда, казалось, разожгло с новой силой.
— Да может, ты не расслышал слово то по старости и дряхлости своей? — въедливо спросил Горазд. — Ведь сам знаешь, что не слышишь уже порой волю божеств, а Миролюба слушаешь слова. А кто знает наверняка, чьи они на самом деле? А мне ведь сны вещие были...
Но и Колобор от таких обидных слов не смог остаться сдержанным. Наверное, не найдя сразу нужных слов, он несколько раз махнул в сторону обидчика руками, с каждым взмахом делая шаг в сторону Горазда, а после, остановившись, выдохнул едва что не пламя:
— Да мало ли кому какие сны снятся? — И, ткнув пальцем в сторону, где в лесной чаще находилась пещера отверженной знахарки, с великим сарказмом продолжил: — Выжившая из ума Мара тоже видениями бредит, так и ей верить, что она глас Великих слышит? Так и тебе, неразумному, силы той захотелось? Сны ему вещие Великие навеяли! А может, то зависть в тебе к Миролюбу говорила?
Однако, несмотря на всю грозность старика, Горазд вдруг рассмеялся продолжительно и заливисто, будто верховный жрец сказал чушь веселящую.
— К Миролюбу! — Он даже согнулся от смеха, но когда, отсмеявшись, разогнулся, на лице его была лишь легкая улыбка сомнения, которая по мере того, как он говорил дальше, сменялась жестким презрением. — Да на что твой тщедушный Миролюб готов ради Великих? Поклоны им подобострастно гнуть да хвалу воздавать? А когда на защиту их стать понадобилось? Да поплатиться за то жизнью? Готов ли он?
В мгновение ока Горазд сперва присел, а после резко распрямился и, схватившись за крайнее бревно, вдруг прыгнул на деревянное сооружение кострища, столкнув находящегося там Миролюба. Сброшенный жрец от неожиданности с глухим возгласом растянулся на земле. Но ни Чеслав, ни Колобор не обратили на это никакого внимания, поскольку взгляды их были прикованы к так ловко взлетевшему на возвышение жрецу.
«Да, мужу с такой ловкостью да силой нелегко противостоять», — не к месту подумалось Чеславу.
И тут молодой охотник заметил, что в руке Горазд держит глиняный горшок. Очевидно, чтобы взять его, он и приседал к земле перед прыжком на деревянное возвышение. Но раньше, чем Чеслав сообразил, зачем жрецу этот горшок, старый волхв понял это.
— Не делай того, Горазд! — повелительно крикнул Колобор.
— Отчего же? — с презрительной улыбкой спросил младший жрец. — Ты ведь сам Чеславу, когда он выпытывал, что погубившему соплеменников наших будет, ответил, что смерть, какие бы благие намерения за теми погибелями ни стояли! Так я готов принять ее! Чужаки сказывали, что их муж за веру смерть принял в муках! Сыном их бога назван! Так и мне в том страха нет — сгинуть, а только радость... За Великих! За веру, предками нам завещанную, за то, что преданно сохранил ее от скверны. И чтоб примером наглядным другим было, как поступать впредь надо!
«Горшок-то с углями для того, чтобы кострище разжечь!» — пронеслось в голове Чеслава.
Горазд взмахнул рукой и что было силы ударил горшком по деревянным жердям так, что только черепки разлетелись, а с ними и тлеющие угли, от которых рванулись во все стороны огненные искры.
Вырвавшись на свободу и резво разбежавшись по настилу, пламенные частицы тут же нашли для себя щедрую поживу. От их жара вмиг вспыхнула сухая трава, заложенная между бревнами нарочно для того, чтобы костер мог быстрее разгореться. И теперь он разгорался, креп и ширился, с бешеной быстротой охватывая деревянный настил. Только сейчас на этом настиле было не мертвое тело, а живой муж.
Горазд же, казалось, и не замечал, что возле его ног разрастается губительное огненное пламя. Он с полным спокойствием и даже явным вызовом смотрел на стоящих внизу мужей, а заметив на их лицах смятение, лишь победоносно улыбнулся и так стоял неподвижно какое-то время. Затем вздрогнул и, словно потеряв к ним всякий интерес, вспомнив о более важном, устремил взгляд к небесному светилу Даждьбогу Солнце и, воздев руки, принялся страстно шептать, говорить, а после и кричать ему хвалу.
Между тем набирающее силу пламя уже вплотную подобралось к тому месту, где стоял молящий светило Горазд. Жадные языки огня, один за другим, принялись лизать его ноги, пытаясь укусить все выше и выше...
Не выдержав этого зрелища, Миролюб дернулся было в его сторону, но неожиданно крепкая и властная рука Колобора удержала его на месте. И ему оставалось лишь отвести взгляд, чтобы не видеть, как огонь пожирает его товарища. Сам же старик, на лицо которого падали горячие отблески огня, казалось, с холодным спокойствием наблюдал за происходящим. И лишь крепко сжатые в пучок, побелевшие губы, выдавали его чувства.
А беспощадный огонь, вцепившись в штаны и сорочку Горазда и прожигая их насквозь, добирался до его тела. Явно не в силах терпеть невыносимую боль, жрец принялся сперва раскачиваться из стороны в сторону, продолжая взывать к огненному божеству, а после, поднимая то одну ногу, то другую, и вовсе пустился в какую-то дикую пляску, словно стараясь переплясать неистовые языки пламени. Горящий заживо, он уже не просил, не кричал, а выл дико, исступленно, за гранью человеческого голоса, все продолжая и продолжая двигаться по охваченному огнем помосту.
От этого терзающего слух безумного воя по телу Чеслава пробегали мурашки, но жалости к пылающему человеку он не испытывал. Парень смотрел на корчащуюся, охваченную огнем фигуру Горазда и видел в языках пламени, пожирающих его, горящую заживо семью Молчана, умирающих в муках от смертельной отравы родичей Кудряша, пронзенного стрелой Блага... В его глазах это горел не человек, а лютый, взбесившийся зверь, безжалостно загрызший членов своей стаи, своего племени...
— И все же Великие были, как всегда, правы, предупреждая нас о пошести. Да не всегда мы скудоумием своим людским охватить и понять ту мудрость можем... — донесся до Чеслава сквозь вопли и шум пожарища голос Колобора. — Пусть и через неразумные и страшные деяния Горазда, но все же удалось-таки пресечь заразу поганую. Пошесть ведь не только тела губит, а и души. Скверной губит, лживой и опасной! Мудры и всесильны наши Великие! И власть их над миром этим пребудет во веки веков!
Старик произносил эти слова едва слышно, неотрывно глядя на ярый огонь погребального кострища и совсем, казалось, не обращая внимания на Миролюба и Чеслава, словно их и не было рядом. Да и слова те, похоже, вовсе не им предназначались. Но юноша чуял, был уверен, что убеждал старик теми словами именно их: своего преемника Миролюба и его, Чеслава — сына Велимира.
