— Выжил, говоришь, чужинец? — раздался внезапно бесстрастный голос со стороны младших жрецов.
В этом голосе не было удивления, скорее — холодное сожаление. И Чеслав точно знал, кому принадлежит этот глас.
— Выжил... — подтвердил он, обратил лицо в сторону младших жрецов и, глядя в упор на одного из них, отчеканил каждое слово: — И имя твое назвал... Горазд!
Почти сразу, как только он произнес имя, со стороны, где стоял Колобор, раздался то ли стон, то ли тяжелый вздох. Но когда Чеслав мельком взглянул на старика, тот все так же твердой глыбой стоял на месте, правда, теперь уже со скорбью глядя на своего помощника. А тот лишь с какой-то усталостью отер лицо рукой и, махнув ею, как-то беспечно, будто и не его вовсе обвиняли, внезапно улыбнулся Чеславу и покачал головой. Совсем как пронзенный сучками Стоян.
У парня даже сомнение на миг закралось: «Неужели все не так? Неужели и теперь не он?» Но тут же исчезло, поскольку Чеслав точно знал: теперь он не ошибся. Это был Горазд!
Два жреца заговорили почти вместе, словно соревнуясь в прыти. Старый ведун успел произнести лишь короткое: «Молчи!» — но было уже поздно.
Молодой жрец обогнал его призыв, роняя слова с улыбкой, полной сарказма и сомнения:
— Неужто бог его диковинный ему помог, чужинцу поганому? Не верю! Скорее, я промашку досадную дал... — И с сожалением опустив бритую голову, Горазд замотал ею из стороны в сторону, укоряя себя за промашку. А после, вновь вскинув, с вызовом во взгляде спросил непонятно у кого — может, у Чеслава, а может, и у себя самого: — А иначе что ж добрый бог не защитил пришлых, когда их изгоняли из родного племени за веру, как они говорят, в спасителя? Они ведь сами про то сказывали, про гонения на них лютые, про то, как замордовывали их единоверцев да зверью живьем скармливали. А я так думаю, что это им за то было, что богов своих прежних предали да новому идолу поклоняться стали. Вот прежние на них за предательство погибель и насылали, на отступников. А этим двоим сбежать удалось! Так они сюда подались, в края наши, люд смущать да от богов исконных отваживать, что защитниками нам верными были с дедов-прадедов. За то и смерть поганцы приняли!
Не выдержав разглагольствований жреца, Чеслав с едва сдерживаемой злостью прервал его:
— Да мне дела нет до их бога, какой бы он ни был! Ты скажи, за что люд наш сгубил?
Горазд помрачнел лицом и с тяжким вздохом, словно объясняя неразумному дитяти то, что и так очевидно и понятно по летам его уже должно быть, ответил:
— За что? Неужто не понятно? В них посеяли сомнения в Великих богах наших. Да нет, не посеяли, а заразу смертельную занесли! А если палец гнить да пропадать начал, так уж лучше его рубануть, чем после всю руку. Ведь так?
Жрец перевел взгляд с Чеслава на Колобора, явно ища у старого ведуна поддержки своим словам.
Но тот, не выказав ни поддержки, ни возражения, казалось, пребывал в глубоком раздумье. Возможно, слушая страшную исповедь помощника, Колобор пытался собственный внутренний голос услышать, а может, и еще чей-то — высший?
Не уловив поддержки мудрого старца, Горазд ничуть не смутился, приняв, скорее всего, его молчание за одобрение, потому как кивнул согласно головой и с горькой усмешкой на губах продолжил:
— Горша ведь бахвалиться передо мной стал, что, мол, наши боги ему негожи, а есть мудрее и главнее над ними божество, и теперь они с Молчаном подумывают, не к нему ли, чужинскому, под защиту встать? И повернулся же язык у выродка!
И опять не выдержал Чеслав:
— Да он, может, по глупости своей простосердечной сболтнул такое, от обиды какой скорой? Зачем же...
— Зараза та в нем заговорила! — перебил его Горазд. — Та, которой заразили чужинцы его, а с ним и семейство его! Вот я и не дал распространиться ей, выкорчевав всю кровь его, что могла слушать их россказни! — И, разведя руками, одной из них сделал жест, словно ловко бросая что-то. — Что за трудность незаметно сыпнуть отраву в котел с кашей, что млеет на очаге? А для верности, чтоб без шума отошли, сон-травы добавить? А чтоб народ остальной не смущать гибелью их да чтоб впредь люд наш чужаков сторонился, решил я за пошесть это выдать, занесенную пришлыми.
— И не жаль тебе, извергу, чад племени нашего было? — спросил Чеслав, едва сдерживаясь, чтобы не закричать, не заскрежетать зубами, поражаясь тому, с какой легкостью жрец лишил соплеменников жизни.
Горазд с силой неспешно провел рукой по бритой голове и с протяжным болезненным стоном, вызванным, скорее всего, тем, что его не понимают, стал терпеливо пояснять:
— У-у-у, отчего ж не жаль? Жаль! Еще как жаль было! Ведь не чужих губил — своих! И мучился от того, в сомнениях пребывал! Да что поделать, когда они скверной той других заразить могли? И уж лучше малой кровью расплатиться! Да вот чужакам тогда повезло — ушли из городища раньше, не отведали каши той. Так я их уже по дороге из хутора Молчана перехватил и едой, что разделить со мной предложил, сгубил. Благо не отказались отведать! Вот уж кого-кого, а их-то и не жаль было вовсе.
А на хуторе Молчана и того проще справиться смог — подпер выходы из жилища, чтоб не выбрался никто, да и сжег дотла Огнем Сварожичем очищающим. И все бы так на том и закончилось, отбоя лея бы народ пошести да и жил дальше, чтя наш лад да Великих... — И ударив с силой кулаком о кулак, жрец с большим сожалением продолжил: — Да вот ты, Чеславка, от родичей в городище не вовремя воротился и стал вынюхивать да выведывать, в чем причина тех смертей. А я ведь не хотел тебе зла вовсе. Несколько раз предупреждал тебя, знаки давал, чтоб не шел по следу моему да не искал причин гибели люда. Дак ты ж упрямый, тебе до истины докопаться нужно! И Блага по твоей вине сгубить пришлось. Да, по твоей! Приглядывался да прислушивался отрок ко мне и, наверное, догадываться стал, кто мог постоять за богов наших Великих, потому как не раз мы с ним о том помеж собой говорили. Так ты с расспросами к нему приставать начал, выпытывать про чужаков да, наверное, про то, кто их покарать решился. А мальчишка ведь слаб, проговориться мог — и сам чувствовал это. Оттого и прятаться стал. Так ты ж нашел его!
— Да это он от тебя прятался! Знал наверняка, что не пощадишь! — бросил Чеслав, судорожно схватившись за бревно помоста и едва сдерживаясь, чтобы не кинуться на ненавистного жреца.
Но Горазд оставил его выкрик без внимания и, переведя взгляд на верховного волхва, чуть качнувшись в его сторону, обратился к старцу:
— Прости меня, Колобор, за выкормыша своего...
Напряженно нахмуренные брови старого волхва дрогнули, будто от укола острой костью, а в затуманенных глазах появилась внезапная растерянность. Во всяком случае, так показалось Чеславу. Но тут же эта прорвавшаяся на миг слабость и пропала, задавленная волей, закаленной долгой жизнью. А то, что она была, выдало лишь то, что старик неопределенно повел рукой в сторону своего помощника, но потом в каком-то бессилии уронил ее.
Лицо Горазда исказила болезненная гримаса, словно эта бессильно упавшая рука ударила его с неимоверной силой. Но, как оказалось, причина боли была не в том, что он не услышал слов прощения от старика, а совсем в другом.
— Страх меня обуял, что выдаст отрок. Убоялся! — скрежетал зубами жрец, злясь на себя. — И Стояна от того страха сегодня на Чеслава натравил, когда сам в него стрелой не поцелил... Сказал я, что сын Велимира жизни лишить его поклялся, да и пустил на охоте стрелу, чтоб подумал он, что Чеславка в него стрельнул. Вот он и погнался за тобой, парень... Да ты ловчее оказался, в ловушку мужа заманил. Вот за тот страх и стыжусь. Но, может, тот страх не столько за себя был, сколько за то, что если меня не станет, то кто ж тогда на защите наших богов стоять будет? Ведь любимец твой, Колобор, товарищ мой Миролюб не пойдет ради них на те страшные деяния, что я пошел. Изничтожить, выкоренить, выжечь скверну дотла — кишка у него тонка!
— Неужто Великие за себя постоять не смогли бы, что им понадобился такой защитник, как ты? — подал голос долго молчавший, а теперь задетый за живое Миролюб.
Вскинув голову, Горазд посмотрел на него снисходительно и ответил с назидательной убежденностью:
— Всесильны Великие, если вера в них непоколебима! А если усомниться в них кто посмел, то и защиты та вера требует! И защитой той меня Великие сделали!
— Да с чего ж ты решил, что Великие тебе то право дали? — возмутился Чеслав.
Но Горазд, словно был готов к этому вопросу, не остался в долгу и сам спросил не менее требовательно:
— А с чего ты, Чеслав, решил, что должен до истины в тех смертях докопаться? Кто тебя тем правом наделил? Да потому, что не мог по-другому? Вот и я не мог! Чуял я, что Великие меня направляют! Вот ты, Колобор, — вскинул жрец руку в сторону волхва, — Миролюба своим преемником видишь, будто даром он наделен вещание Великих богов слышать. А мне ведь тоже они во снах вещали, в защитники призвав...
