снова в дорогу… По-моему, вы обещали, что останетесь. Как же так?
Я толкнул его в кресло, так что оно едва не опрокинулось. Дочь испуганно ахнула, отшатнувшись к стене.
— Не припомню, чтобы интересовался вашим мнением, генерал Дрейгер. Я не высказываю пожелания, а отдаю приказы.
Он откинулся на спинку.
— Боюсь, эти приказы не так-то просто исполнить. Если позволите, напомню, что это вы поручились перебросить силы к границам, и теперь столицу почти некому защищать. Да и к тому же, что может сотня солдат?
— То, что нужно мне и чего не может тысяча — незаметно пересечь границу.
— Столько трудов ради какой-то принцесски?
Как же зачесались кулаки. Но я пообещал себе, что не стану выбивать ему зубы перед дочерью.
— Нет, — отрезал я. — Ради Дальбрека. Помощь Морриган окупится сторицей.
— Мы им ничем не обязаны. Какое-то сумасбродство…
— Их двор кишит изменниками. Если падёт Морриган, падём и мы, — процедил я.
Он наигранно пожал плечами, давая понять, что и в грош не ставит мои слова.
— Ну, так считаете вы. Право, я уважаю королевскую власть, но снарядить сотню воинов — дело небыстрое. Мне придётся потрудиться.
— У вас времени до завтрашнего утра.
— Невозможно. Впрочем, была бы заинтересованность… — Он достал из мундира бумаги и бросил мне на стол.
Беглого взгляда хватило. Я потрясённо уставился на генерала.
— За это я могу вас казнить. — И это была не шутка.
— Не спорю, однако не станете. Мне одному под силу исполнить ваш приказ так быстро. Обезглавите меня, и придётся самому ехать на дальние заставы. Есть ли у вас на это время? Подумайте, ваше величество. Подумайте и не забывайте: почва под вами по-прежнему зыбковата. А такое решение упрочит власть. Я пекусь о благе Дальбрека.
— Печётесь, как же! Вы обычный приспособленец, только и ждёте, как бы протиснуться повыше.
Его дочь глядела на меня круглыми от страха глазами.
— Да вы поглядите на неё! Она совсем ещё девочка! — воскликнул я.
— Ей уже четырнадцать. Дождётесь, пока повзрослеет. К тому же, признайте, она очаровательна.
Я метнул на неё взгляд и прорычал:
— И ты согласилась?!
Она испуганно закивала.
— Вымогательство! — покачал я головой, отвернувшись.
— Всего лишь сделка, ваше величество, причём старая, как мир. И ваш отец знал ей цену, между прочим. Что же, изволите подписать договор? Объявим о помолвке, и я тут же разделаюсь с вашими приказами.
«С тобой самим бы разделаться!» — подумал я, метнув на него убийственный взгляд и поспешил прочь. Слишком уж хотелось его придушить. Никогда ещё я так не нуждался в трезвом совете Свена!
Глава сорок девятая
Паулина
Я возвращалась в трактир поздними сумерками, не замечая ничего вокруг — перед глазами стояла улыбка облегчения Микаэля. «Кто отец?» лязгало в голове коровьим колокольчиком, мешая думать.
Внезапно я что-то почувствовала. Чье-то присутствие, и так отчётливо, словно меня схватили за плечо. Подняла взгляд и увидела на высоком балконе над площадью крошечную фигуру. Атласный подбой её плаща пылал багрянцем в последних лучах заката. Королева.
Я замерла, подобно прохожим вокруг, хотя многие наверняка спешили по домам на вечерние поминовения. Вид королевы на парапете не мог не потрясти. Если не считать официальных церемоний, она никогда не произносила поминовений прилюдно, тем более так небезопасно устроившись, но зато
её голос разносился ветром над нашими головами и проникал в душу каждого с лёгкостью воздуха.
Послушать стягивалось всё больше людей, молча внимавших её голосу.
Временами казалось, она не поёт, а плачет, и песнь льётся из самого сердца. Одни фразы она пропускала, другие повторяла многократно, отчего они растворялись во мне долгим эхом. Возможно, тяжкая боль в её голосе и заворожила так толпу. Ни одной принуждённой нотки не скользнуло в её пении; строки были исполнены подлинной скорби и в этот раз звучали для меня как никогда прежде. Наконец, королева поднялась и, хоть её лицо скрывал капюшон, явно смахнула слезу. А после этого стала читать поминовение, которого я раньше не слышала.
— Внемлите, братья и сёстры! Услышьте слова матери нашего народа. Слова Морриган и её родичей.
— Давным-давно,
Очень, очень давно,
Семь звезд упали с небес.
Одна, чтобы сотрясти горы,
Одна, чтобы вспенить море,
Одна, чтобы взорвать воздух,
И четыре, чтобы испытать сердца людей.
Пришло время испытать ваши.
Впустите в сердца правду,
Ибо лишь так мы повергнем
Врага, что вовне
И врага, что внутри.
Слова встали в горле, и королева на мгновение умолкла. Площадь бездыханно ждала.
Ибо многоликий дракон
Не только в сокрытой дали,
Но и среди нас.
Берегите сердца от коварства его,
Детей от голода его,
Ведь алчность его не знает границ.
Да будет так,
Сёстры сердца моего,
Братья души моей,
Чада плоти моей,
Во веки веков.
Она поцеловала два пальца и воздела их к небу. Глубокая скорбь отягчала её движения.
«Во веки веков», — вторили люди. Я же пыталась уместить в голове услышанное. Слова Морриган и её родичей? Семь звёзд? Дракон?
Словно услышав что-то за спиной, королева осеклась, спрыгнула с балюстрады и растворилась в ночи. Через миг двери распахнулись, и на пустой балкон вбежал командир стражи с солдатами… И вдруг я заметила, что в паре шагов от меня стоит канцлер. Он, как и все, смотрел вверх, пытаясь осмыслить, что нашло на королеву. Я отвернулась, накинула капюшон и зашагала прочь, но следующей ночью соблазн вернуться пересилил всякую осторожность. Страстная молитва королевы что-то во мне всколыхнула. С наступлением темноты её величество появилась вновь, но в этот раз на восточной башне.
На третий вечер ко мне присоединились Гвинет и Берди. Королева вышла на крепостную стену под западной башней. Зачем она так разгуливает по карнизам и крышам? Неужели горе толкнуло на такие причуды?.. или вовсе лишило рассудка? Подобных поминовений я в жизни не слышала. С каждым вечером людей на площади прибавлялось, но нас туда вели слова, что никак не шли из головы. Четвёртой ночью она заговорила с колокольни собора.
«Впустите в сердца правду».
— А это точно королева? — спросила Гвинет.
Внезапно дремлющее у сердца сомнение встрепенулось.
— Отсюда не увидишь, — пригляделась я. — Но на ней королевский плащ.
— А голос?
Голос-то и поражал больше всего. Да, звучал он как у королевы, но в то же время нёс сотни других отголосков из прошлого, напоминая что-то извечное, как шёпот ветра. Он пронёсся сквозь меня, словно тая какую-то свою правду.
— Это не королева, — покачала головой Гвинет.
Берди решилась озвучить невозможное. То, о чём мы
