я просыпался от страха, пока не привык. Однажды он поймал кузнечика странного синего цвета и уставился на него. «У моей жены глаза такого цвета, – с грустью сказал он, – очень красивая женщина».
У него была одна цель: «Вот приеду в Фергану и перережу Абдулле глотку, а потом пусть меня хоть расстреляют, жалеть не буду». Кто был тот Абдулла или что он от него хотел, не говорил. Наверное, он ревновал или точно знал, в чем было дело, и это грызло ему сердце. Ему присудили четырнадцать лет за кражу государственного имущества. Он ночью пробрался в помещение, где хранилась касса колхоза, вырубил сторожа ударом кулака, затем взвалил на спину сейф и унес домой. На другое утро сторож рассказывал ментам: «Был только один человек в маске, и больше никого». Легавые догадались, кто это. Они знали, что никто кроме него, не смог бы унести сейф, в тех краях ни у кого не было такой силы, сейф весил по меньшей мере двести килограмм.
– Насилу открыл, вижу пачки денег, тут-то они и заявились, – с горечью вспоминал Узбек.
По-моему, Авторитет подружился с ним из-за его недюжинной силы, потому что и по характеру, и по взглядам они были совершенно разными. Не дураки были оба, но Авторитет был намного хитрее. Он уже в третий раз бежал из лагеря, знал, что снова поймают, но не беспокоился об этом, говорил: «Опять сбегу!» А до тех пор надеялся наслаждаться жизнью: «Погуляю на славу». По его рассказам, у него было много друзей в больших городах: «Дел хватает, денег у меня всегда было полно, и сейчас будет навалом». Его жизнь ему нравилась: «Повезло мне, хорошо, что я не сучий интеллигент, который по утрам бежит на работу, вечерами пьет чай со своей блядью женой и считает себя мужиком».
Он знал много блатных песен, шел по тайге и пел. Была у него особая привлекательность, присущая отчаянному человеку. Ни о чем не переживал, всегда был в хорошем настроении. И разговор у него был своеобразный, однажды припомнил какую-то женщину: «У нее была такая широкая и полная смысла жопа, смотрел и видел братскую могилу. Когда хотелось поплакать, положу на нее голову и плачу, лучшего места для этого дела не найти, порядочный мужик только так и должен жить, когда грусть подступит – положить голову на женскую жопу и пустить слезу».
О моем русском друге он рассказывал, что тот крепкий был парень в свое время, но сдулся от любви к своей жене. Размякла душа, да так и не прошло это. Не годен стал для серьезных дел, но все же умудрился по глупости десять лет заработать. Теперь сидит и о ребенке переживает, когда черт его знает, чей это на самом деле ребенок. Жена его такая блядь была, что если б вместо русского родила корейца, никто б и не удивился, разве что он сам.
Через месяц я почувствовал, как полегчал мой рюкзак. Каждый день мы варили кашу – девять горстей муки в воде. Кашу делили на три части, добавляли по двести грамм икры или сала. Это и был наш дневной паек, на большее не хватало. Еще мы собирали и жарили грибы, Узбек умел различать съедобные. Однажды повстречались с лосем, рогами вперед он понесся на нас. Авторитет дважды выстрелил в него, повалил, потом добил топором. Тушу разделали, набили битком мешок и рюкзаки. Хватило на две недели, мясо гнило, воняло, под конец в нем завелись черви, но мы все равно варили его и ели.
Дважды или трижды в неделю, смотря по тому, какая выдавалась погода, мы с Авторитетом забирались на верхушку высокого дерева и глядели на зеленый океан листьев и иголок. Составляли маршрут, решающее слово было за Авторитетом, но он не торопился, слушал меня, думал и только потом решал. Нам приходилось пересекать и довольно большие реки, тогда мы связывали плоты из высохших деревьев, обрубив ветки, складывали на плот свой скарб, брались одной рукой за край плота, другой – гребли. Так и плыли. Не помню точно, какую реку мы переплыли, пятую или шестую, когда добрались до болот. Сначала казалось, найти проход будет легко, дважды пробовали и оба раза насилу выбрались на твердую землю. Так прошла неделя, и мы решили обойти болота.
Пришлось переправляться через реку обратно. На середине реки Авторитет, чтобы передохнуть, налег на край плота посильнее, и ружье соскользнуло прямо перед его носом и погрузилось в воду. Он потом нырял целый день, но так его и не нашел. Пока у него было это ружье, ему было плевать на силу Узбека, а это много значило для человека с его характером. С того дня он не расставался с топором, закреплял его сзади под ремень. У него настолько был обострен инстинкт самозащиты, что на первый взгляд его можно было даже за труса принять. Но трусом он, точно, не был.
Через неделю, когда мы сидели на верхушке дерева, он неожиданно опустил карту и протянул руку вниз, в сторону кустов черники, где стоял Узбек:
– Как думаешь, если б он не приподнял плот с другой стороны, ружье бы соскользнуло? – Я догадался, что он имел в виду. – Ты ведь сзади был, должен был увидеть.
Я покачал головой.
– Не приподнимал он. – Я сказал правду. Ну а если б он и впрямь приподнял край, и я увидел это, разве бы я сказал? Стал бы я вмешиваться?
Авторитет уставился на меня.
– Ты налег, этого хватило, плот накренился, и ружье соскользнуло.
– Возможно, – сказал он и с сомнением покачал головой.
В этот момент всего в нескольких километрах от нас из тайги друг за другом взмыли в небо два военных самолета, описали круг и направились на север. Узбек, заслышав гул, поднял голову:
– Что там?
– Вроде военная база, – ответил Авторитет и добавил: – Это куда ж нас занесло, а ну как заметят, пропало наше дело.
Почти всю неделю на небе сверкали звезды, определять направление было нетрудно. Обошли опасные места стороной и снова взяли курс на запад. Тайге не было конца, мы шли и шли. День шел за днем, неделя – за неделей. Запасы таяли, я уже не ощущал тяжести за спиной. Однажды утром Авторитет заметил, как Узбек достал из рюкзака горсть икры и проглотил. Разозлился и заорал. Узбек в долгу не остался, ситуация так накалилась, что в конце Авторитет достал топор и было видно, что он не отступит, тогда уступил Узбек: «Ладно,
