Я нахожу её в пустой комнате, она ест в одиночестве в одной из кладовых, сидя на ящиках с банками.
— Давида? — стучу в деревянную дверь. Воздух наполнен ароматом хлеба из печи.
Она поднимает на меня свои светло-карие глаза. Медовые. Как у Деза. Они почти того же самого оттенка, что и у него, и мне требуется мгновение, чтобы взять себя в руки, опираясь на дверной косяк. Напоминаю себе, зачем я пришла.
— Ты помнишь меня?
Давида кивает и хлопает по соседнему ящику.
— Мне нужна твоя помощь.
Она вся как будто серая. Кожа, волосы, одежда. Всё, кроме красного шрама, пересекающего её губы, и второго, более бледного, на её горле. Но в её глазах есть искра жизни и злости. Я могу это использовать. В обмен на её помощь, возможно, я тоже смогу кое-что для неё сделать.
Давида сжимает губы и поворачивает голову. Я распознаю этот жест как: «Что? Я не понимаю».
Я не могу обманывать эту женщину и не могу похитить её воспоминание, как я поступила с Хасинтой и Гектором.
— У нас есть общий враг. Человек, который ранил тебя, также забрал кое-кого у меня. Мне нужна твоя помощь: передать сообщение, чтобы остальные знали, что я закончу то, что начал Дез. Если мы будем действовать вместе, мы сможем найти оружие до того, как станет слишком поздно.
Её глаза расширяются от моих слов. Она мотает головой и хватает меня за плечо, бросая взгляд на закрытую дверь. Остальные слишком заняты работой во дворце, и время обеда давно уже прошло. Я знаю, что мы одни, но она, похоже, напугана.
— Всё в порядке, — уверяю её. — Мне нужно только узнать, где Кастиан может хранить скрытые — тайные — вещи, чтобы их никто не мог найти.
Она взволнована, сжимает мою руку без перчатки и мотает головой.
— Я не причиню тебе вреда. Я пришла сказать, что могу забрать твоё воспоминание о том дне. О жестокости принца.
На этих словах её лицо омрачает печаль. Её плечи дрожат. Слеза скатывается по щеке, и она подносит мои пальцы к своему виску, кивая.
— Спасибо, — шепчу и забираю светящимися пальцами воспоминание, которое она предлагает.
Давида никогда не может отказать, если принц просит почитать сказку.
Ему десять лет, и он уже слишком большой для детских сказок, но принц так их любит, и сейчас, когда его королева-мать слегла с больным сердцем, ему нужна вся поддержка, которую он только сможет получить.
— Почитай мне ту, которая о братьях-пиратах.
— Опять её? — она хмыкает и устраивается в большом кресле у камина. Первые зимние ветры начинают завывать, но хотя бы в библиотеке королевы есть камин. — Может, лучше про клинок памяти?
Щёки Кастиана раскраснелись от холода. Его бронзовый загар долго держался, но всё же начал сходить по мере того, как дни становятся короче и темнее.
— Я в это больше не верю — слишком сказочно. Но не пираты, они самые что ни на есть настоящие.
Давида знает, что её слова опасны, но может, если мальчик любит сказки, тогда его сердце не может быть таким чёрным и закрытым, как у его отца.
— Почему ты думаешь, что клинок памяти ненастоящий?
Кастиан задумывается на мгновение, откинувшись на стул напротив неё, вытянув ноги в чулках к огню.
— Потому что отец говорит, что всё, что касается мориа, — неправда.
— Я когда-нибудь тебя обманывала?
— Нет.
— Ты боишься моей магии?
Кастиан качает головой.
— Нет, ты помогаешь мне, когда отец злится.
Она начинает читать, развлекая принца увлекательными историями, открывая его разум и сердце. Случившееся с ним не было его виной, и она использует всю свою силу, чтобы он вырос достойным человеком. Его лицо сияет, когда начинается сражение на мечах братьев Паласьо у штурвала их корабля. У неё в руке один из игрушечных мечей принца, которым она размахивает над своей головой.
— «Как ты мог предать меня, брат? Мы должны были объединиться ради сокровища!»
— «Сокровища только разлучают людей», — договаривает Кастиан слова, которые уже знает наизусть.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Давида смеётся и приглаживает его взлохмаченные золотые кудри.
— Вот видишь, мне уже и не нужно читать тебе. Ты сам неплохо справляешься.
— Отец говорит, что со следующей недели начнётся моя военная подготовка. У меня не будет больше времени на сказки.
От боли, прозвучавшей в его голосе, на её глаза набежали слёзы. Она собирается утешить его, сказать ему, что куда бы они ни пошёл и что бы он ни делал, сказки всегда будут с ним. Что она будет думать о нём и надеяться, что он сохранит своё сердце.
Но дверь с грохотом распахивается, и король Фернандо врывается в комнату. За ним следует худощавый солдат, чьё лицо исполосовано шрамами.
Книга Давиды падает на пол, когда она преклоняет колени перед королём.
— Ваше величество, мы не знали, что вы придёте.
— Молчать. Из-за тебя мой сын ноет всему дворцу, что у него начинаются тренировки.
— Отец, я…
Король хватает вазу со стола и швыряет её в камин. Стекло разбивается и отскакивает от стены. Один из осколков прилетает в щёку Кастиана. Мальчик, с открытым от испуга ртом, вытирает кровь внешней стороной ладони.
— Когда я говорю, чтобы все молчали, все должны молчать, — Фернандо поднимает книгу, лежавшую у ног Давиды. В её горле застревает ком, пока он листает страницы. Она знает, как это выглядит со стороны. Знает, что прощения не будет. Знает, что за эти слова, эти сказки следует наказание.
— Я оказал тебе своё доверие, и вот чем ты ответила? Отравляешь разум моего сына? — он бросает книгу в огонь, и Кастиан бросается за ней.
— Нет!
Но стоит ему только дотянуться до уголка, книга уже охвачена пламенем, а кулак короля прилетает в лицо мальчика. Одно из колец на руке короля оставляет заметный порез, из которого течёт кровь по брови принца.
Губы Кастиана дрожат, когда он встаёт перед отцом и его стражником. Он сдерживает вопль так, как может, но Давида знает его сердце и знает, что оно болит сильнее, чем мальчик может выдержать. Она поднимается и обнимает его, шепча на ухо:
— Всё будет хорошо, мой милый.
Она кожей чувствует ярость короля, как ледяную пощёчину. Он подаёт знак стражнику, который хватает Давиду за горло. В его руке появляется что-то железное, грубой работы, похожее на ножницы. Зажим.
Кастиан кричит и пинает солдата, но его останавливает отец. Держит мальчика за плечи. Заставляет смотреть.
— Я сказал молчать, — говорит король.
Муки Давиды обжигают, как огонь мои ладони. Я резко отстраняюсь, сбивая несколько ящиков. Стоящий сверху падает и трескается, из него выпадает множество недозревших слив. Я присаживаюсь на пол, собирая их, чтобы занять чем-то свои пальцы.
— Мне жаль, мне так жаль, — повторяю я несколько раз, нас обеих трясёт. Она больше не вспомнит тот день, но боюсь, меня он будет преследовать всю оставшуюся жизнь.
Это сделал король.
Король отдал приказ наказать её, а не принц. Кастиан был ребёнком. Он, судя по всему, переживал за неё, доверял ей. И как тот мальчик стал Кастианом, которого я знаю? Почему молва говорит, что это принц вырвал ей язык? Я хочу вырвать из своего сердца эту тревогу за него, которую ощутила в воспоминании. Напуганный ребёнок, запертый в библиотеке.
Я была такой же.
И она не тот шпион, которого я искала. Она просто ещё одна мориа, втянутая в войну, которую начали не мы. Она могла уйти с остальными. Могла найти убежище. Но не стала. Я встряхиваю головой, не понимая, зачем она добровольно осталась во дворце, если не помогать мятежникам. Одни сражаются. Другие прячутся. Третьи помогают так, как могут. Теперь я иначе воспринимаю воспоминание Гектора. Давида наблюдала за прогрессом Кастиана на тренировке не в целях шпионажа. Она смотрела на него, как мать на своего ребёнка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
