Не препятствуя распространению этих слухов, «Коламбия» под руководством Роналда Уилфорда расширилась вдвое, подчинив себе восемьсот артистов. Некоторые из них при этом неизбежно чувствовали себя обойденными вниманием. «Роналд твердил всем менеджерам "Коламбии", что они должны приспосабливаться к психологии каждого артиста. Но как можно стать психоаналитиком для пятисот певцов? Может ли кто-то рассчитывать на индивидуальное внимание в отделе, где сосредоточены сто пятьдесят артистов?» — вопрошал уходивший из компании агент[500].
Чаще всего «Коламбию» покидали певцы. За пять лет Уилфорд потерял Кири Те Канаву, Чечилию Бартоли[501]*, Монтсеррат Кабалье, Галину Горчакову[502]*, Барбару Хендрикс[503]*, Катю Риччарелли и Доун Апшоу[504]*, то есть семь ведущих сопрано мирового класса. Казалось, это его не тревожит. «У нас есть невероятно преданные артисты — те, кто преуспел в карьере, — пожимал он плечами. — Другим не так повезло (sic!), и они стали перебежчиками. Перебежчики меня не интересуют. Мне важны те, чьими карьерами мы занимались годы и годы. Вот о них мы и заботимся»[505]. Роналду Уилфорду были важны главным образом дирижеры, и прежде всего два фаворита — Озава и Ливайн. Озава удерживал позиции в Бостоне и давал «Коламбии» выход на Японию, что имело бесценное значение для мировой стратегии Уилфорда. Ливайн был его козырной картой в «Мет» и во многих, многих других местах.
Стороннему наблюдателю могло показаться, что вера Уилфорда в Ливайна не знает границ. «Мне наплевать, если [критик «Нью-Йорк таймс»] Харолд Шонберг, Рудольф Бинг, Сол Юрок, [главный режиссер Метрополитен-оперы] Йоран Йентеле и еще двадцать пять человек станут проповедовать, что Джеймс Ливайн — ничтожество. Я в это все равно не поверю», — заявил Уилфорд в 1971 году[506]. Его поддержка оправдала себя, как только Ливайн закрепился в «Мет» и, твердой рукой проведя компанию через волны финансовой и управленческой нестабильности, сделал ее абсолютно надежной. Ливайн, репетировавший в рубашке-поло и спортивных штанах, с ярким махровым полотенцем на левом плече, чтобы вытирать пот, обильно выступавший на его двухсотфунтовом теле, добился того, что оркестр стал образцом для всех американских коллективов, а хор обрел невероятное мастерство. «Мет» стал единственным театром в мире, где каждый сезон выступают ярчайшие звезды — не ради больших гонораров, доходивших до тринадцати тысяч долларов, а ради удовольствия поработать с близким по духу художественным руководителем и сильной во всех отношениях труппой. Ливайн оказался усердным преподавателем вокала и тонким пианистом-аккомпаниатором, он часто сопровождал сольные выступления своих певцов.
Многих из этих певцов он и открыл. Кэтлин Бэттл, Джесси Норман, Доун Апшоу, Джун Андерсон[507]* и множество американских певцов сделали себе имена в Метрополитен-опере, а международную карьеру — с помощью «Коламбии». Благодаря цветам из оранжереи Ливайна Уилфорд получил возможность поставлять вагнеровские голоса, которые уже нельзя было найти в Германии, в Байройт и на «Дойчеграммофон» для последней записи «Кольца», сделанной в двадцатом веке. Успехи Ливайна довели его до Байройта, Зальцбурга и почти до Берлина (в качестве наследника Караяна), а Уилфорд освещал ему путь и втыкал новые флажки на карте завоеваний своей империи.
Находились (и всегда находятся) пуристы, брюзжавшие по поводу редкого появления на сцене молодых певцов и чрезмерно частого— угасающих звезд. Эта досада в целом была необоснованной. При Ливайне «Мет» вступил в период наибольшего расцвета — как с точки зрения уровня выступавших в нем артистов, так и с точки зрения организации. Ни один оперный театр в мире, не субсидируемый правительством, не предлагал места по таким низким ценам. Ни один театр не мог похвастаться тем, что его спектакли так часто передают и показывают по системе спутниковой трансляции, записывают на диски и видео. Из всех оперных театров мира Метрополитен являлся, бесспорно, самым интернациональным по качеству и охвату аудитории.
Однако имели место и недостатки, и самые заметные из них были связаны с союзом между художественным руководителем театра и его агентом. В отличие от подавляющего большинства других дирижеров «Коламбии», Ливайн проводил за пультом большую часть сезона. Вряд ли таков был его собственный выбор, скорее речь шла о необходимости: он не мог найти надежных дирижеров для возобновляемых спектаклей. Если не считать редких появлений Озавы или диссидента Клайбера[508]*, в «Мет» работали главным образом второстепенные дирижеры. Главную трудность для Ливайна представлял Уилфорд. Он не допустил бы, чтобы тот или иной маэстро потратил на репетиции в «Мет» шесть недель, получая за каждую неделю по десять тысяч долларов, если он мог зарабатывать по двадцать тысяч за вечер, дирижируя концертами в Питтсбурге, Кливленде, Далласе, Чикаго и в двадцати других городах. «Нет никакой выгоды ставить в "Мет" других дирижеров, — говорил он мне. — Я хочу, чтобы они поехали туда-то и туда-то. И если я твой [Ливайна] менеджер, это вовсе не значит, что я буду помогать тебе в твоем оперном театре — это твои проблемы».
Если Ливайн начинал жаловаться, Уилфорд пускал в ход сильнодействующее средство. «Несколько лет назад Роналд сказал мне одну интересную вещь, — признался Ливайн журналу "Нью-Йоркер". — Он сказал: "Ты хоть представляешь себе, сколько людей думают о тебе, как о солнце, каждый день всходящем на их небосклоне?"»[509] После такой лести в свой адрес художественный руководитель расслаблялся и позволял елею растекаться по сердцу. Многие восхищались энергией и энтузиазмом Ливайна; мало кто знал, из каких источников он черпал их.
Поддержка Уилфорда помогла ему выстоять в тяжелейших кризисах. Но если бы Ливайн был внимательнее, он мог бы почувствовать, что некоторые из них были созданы его собственным менеджером. Например, его обвиняли в том, что он превратил «Мет» в мавзолей запетых шедевров Моцарта, Верди, Вагнера и Пуччини. Ливайн отвечал, что в театре имеется три тысячи восемьсот мест, которые нужно заполнять каждый вечер. Тем не менее его осторожность представляется чрезмерной. Ему потребовалось восемнадцать лет, чтобы заказать американскую оперу «Версальские призраки» Джону Корильяно. Только в 1992 году Метрополитен отважился на постановку «Кати Кабановой» Яначека — оперы, написанной в 1921 году и имевшей огромный успех в Европе. В отличие от многих дирижеров Ливайн никогда не заигрывал с модернизмом (не говоря уже об авангардизме) — даже из чистого любопытства. С девятнадцати лет он привык прислушиваться к Роналду Уилфорду («Мы советуемся по каждому поводу»). Ультраконсервативность «Мет» — результат влияния наставника его художественного руководителя. Треть спектаклей, проведенных при Ливайне, составляли оперы Пуччини. «У Роналда твердые представления о репертуаре, и он должен убедиться, что его дирижеры знакомы с ними», — объяснял один из директоров «Коламбии». «К некоторым из своих артистов он относился совершенно по-диктаторски, — комментировал Питер Дайменд. — Он решал, принимать им приглашение или нет. Он мог сказать: "Я не отпущу Сейджи дирижировать третьесортным оркестром вроде вашего"». Но это не мешало ему спустя несколько недель заявить: «Можете взять такого-то дирижера? Для него будет такой честью управлять замечательным "Оркестр де Пари"»[510].
«Я стою на их стороне, выбирая то, с чем они смогут лучше справиться. В этом состоит моя работа», — говорил Уилфорд. Так, по его совету Ливайн дирижировал грандиозными романтическими произведениями, в то время как лучше всего ему удавалась ясность классицизма. Озава делал совершенно безликие записи циклов Малера и Прокофьева, тогда как его способности лучше всего проявлялись во французском импрессионизме. Записи не удовлетворяли критиков и плохо продавались во всех странах, кроме Японии. Но ведь делались все эти записи по рекомендации Уилфорда, никогда не занимавшегося музыкой и не посетившего ни одного концерта до того, как он стал менеджером. Он заставлял своих дирижеров исполнять только знакомые, надежные, заигранные произведения.
Признаки его вмешательства ясно видны на примере дебюта Даниэле Гатти, восходящей звезды из Милана, которого Уилфорд представлял как «второго Мути». Гатти получил приглашение в Метрополитен на постановку «Лючии ди Ламермур» Доницетти, но Уилфорд рекомендовал «Мадам Баттерфлай», как «оперу, более подходящую этому дирижеру». Молодой и неуверенный в себе Гатти поменял оперы, и его дебют прошел относительно незаметно. «Лючия» с Джун Андерсон в заглавной партии принесла бы больший успех и ему самому, и сопрано. После этого случая Андерсон ушла из «Коламбии»; Уилфорд, как всегда, и глазом не моргнул. Он делал то, что ему больше нравилось, ставя под удар «Мет» и закаляя своего молодого дирижера.
