отвращение к пресмыкательству и низкопоклонству, ценящий стремление к научному познанию культуры и общества, ценящий право изучать, обсуждать, оспаривать и критиковать те или иные явления, верящий, что общество больше, чем государство, не сможет ошибочно принять возникновение европейских и американских демократий за нормальный результат движения к свободе. В равной степени опасным является и предположение, что капитализм представляет собой конечный пункт культурной эволюции. Наконец, нельзя игнорировать ту угрозу, которую сегодня интенсификация капиталистического способа производства несёт для сохранения тех драгоценных прав и свобод, что до недавнего времени, пусть и короткое время, процветали под его эгидой.
Самые суровые критики капитализма, включая Карла Маркса, всегда признавали, что рост производства продовольствия и увеличение количества производителей, связанных с подъёмом европейских коммерческих компаний, банков и других предпринимательских организаций, имел беспрецедентный характер. Никогда прежде так много людей не совершали упорные усилия по ускоренному увеличению производства на самых разнообразных предприятиях. Секрет этого «большого скачка» производительных усилий, несомненно, заключался в освобождении амбициозных личностей от политических, социальных и моральных ограничений для их своекорыстных попыток накопления богатств. Европейские предприниматели были первыми людьми в мировой истории, которые могли заниматься собственным бизнесом, не беспокоясь о том, что какое-нибудь «ведомство внутреннего грабежа» собирается сократить масштаб их предприятий. Не менее важно и то, что они могли накапливать богатство, не беспокоясь о необходимости делиться ими с друзьями и родственниками, которые помогли им разбогатеть. Подобно «большим людям», предприниматели накапливали богатство, заставляя работать усерднее своих приверженцев – теперь их называли наёмными работниками. Но, в отличие от муми с Соломоновых островов, капиталистическим предпринимателям не приходилось никого упрашивать, вводить в заблуждение и заманивать. Обладая капиталом, предприниматель мог покупать «помощь» и нанимать «руки», а также спины, плечи, ноги и мозги. Кроме того, предпринимателю не приходилось давать обещания раздать всё заработанное на очередной корпоративной вечеринке. Последователи предпринимателя – это не родственники или односельчане «большого человека», поэтому предприниматель с лёгкостью мог игнорировать их просьбы выделить им более значительную долю создаваемого продукта. Более того, у тех, кто предоставлял в помощь предпринимателю свои руки, спины, плечи, ноги и мозги, имелось мало возможностей для выбора. Лишённая доступа к земле и машинам, эта «помощь» вообще оказалась бы бесполезной без признания законности притязаний предпринимателя на «мясо и жир», которые муми раздавали односельчанам. «Помощь» предоставляла свои услуги предпринимателю не для того, чтобы все могли поучаствовать в пиршестве, а просто чтобы не умереть с голоду. Одним словом, предприниматель – ещё один тип «больших людей» – наконец получил свободу видеть в накоплении капитала более важное обязательство, чем перераспределение богатства или благосостояние своих последователей.
Таким образом, капитализм представляет собой систему, активно настроенную на неограниченное наращивание производства во имя неограниченного наращивания прибылей. Однако производство невозможно наращивать неограниченно. Освобождённые от ограничений со стороны деспотов и бедняков, капиталистические предприниматели по-прежнему вынуждены противостоять ограничениям, которые налагает природа. Рентабельность производства не может расти бесконечно. Любое увеличение площадей земли, объёмов воды, полезных ископаемых или растений, затрачиваемых в ходе того или иного производственного процесса на единицу времени, представляет собой проявление интенсификации. Между тем основная мысль этой книги и заключалась в демонстрации того, что интенсификация неизбежно ведёт к снижению эффективности. А в том, что снижение эффективности оказывает неблагоприятные воздействия на средний уровень благосостояния, не может быть никаких сомнений.
Необходимо отчётливо осознавать, что истощение окружающей среды приводит и к снижению прибылей. Понять эту взаимосвязь непросто, поскольку, согласно законам спроса и предложения, дефицит ведёт к увеличению цен. Однако более высокие цены, как правило, способствуют сокращению потребления на душу населения, которое представляет собой рыночный симптом снижения уровня жизни. Какое-то время уровень прибыли можно поддерживать, если падение потребления на душу населения будет компенсироваться увеличением общего объёма продаж за счёт роста населения или завоевания международных рынков. Но рано или поздно кривая роста цен, вызванного истощением окружающей среды, начнёт нарастать быстрее, чем кривая роста потребления, что должно привести к падению нормы прибыли.
Классическая предпринимательская реакция на падение нормы прибыли совершенно та же, что и при любом способе производства, который подвергается чрезмерной интенсификации. Чтобы компенсировать истощение окружающей среды и снижение эффективности, которые проявляются в снижении нормы прибыли, предприниматель стремится уменьшить издержки производства за счёт внедрения трудосберегающих машин. Эти машины требуют большего объёма капиталовложений, а следовательно, для них, как правило, требуются более высокие начальные затраты, однако они позволяют снизить себестоимость единицы продукта.
Таким образом, система, настроенная на постоянную интенсификацию, способна выжить только в том случае, если она в той же мере настроена на постоянные технологические изменения. Её способность поддерживать уровень благосостояния зависит от исхода состязания между технологическим прогрессом и неустанным ухудшением условий производства. В тех обстоятельствах, которые мы наблюдаем сегодня, технологии вот-вот проиграют эту гонку.
Глава XV. Индустриальный пузырь
Все быстро интенсифицирующиеся производственные системы – социалистические, капиталистические, гидравлические, неолитические или палеолитические – сталкиваются с одной общей проблемой. Прирост энергозатрат, необходимых для производства в расчёте на единицу времени, неизбежно перегружает способности экосистемы к самообновлению, самоочищению и самостоятельной регенерации. Вне зависимости от специфики способа производства существует лишь один способ избежать катастрофических последствий снижения эффективности – переход к более эффективным технологиям. На протяжении последних пятисот лет западные научные технологии бежали наперегонки с наиболее стремительной и неуклонно интенсифицирующейся системой производства в истории нашего вида – капитализмом.
Благодаря науке и технике средний уровень благосостояния в промышленно развитых странах сейчас выше, чем когда-либо в прошлом. Этот факт больше, чем что-либо иное, укрепляет нашу веру в неизбежность прогресса – и эту веру, кстати говоря, разделяют как Коминтерн [51], так и Торговая палата США. Однако необходимо подчеркнуть, что рост уровня благосостояния начался всего 150 лет назад, тогда как состязание между стремительными технологическими изменениями и их интенсификацией продолжается уже полтысячелетия. На протяжении большей части эпохи, наступивший после завершения феодализма, уровень благосостояния незначительно колебался вблизи черты, за которой начинается нищета, а зачастую и падал до беспрецедентных глубин, несмотря на внедрение непрерывной последовательности хитроумных машин, экономящих трудовые издержки.
Как продемонстрировал Ричард Уилкинсон [Wilkinson 1973: 76], все важные технологические изменения, которые произошли в Англии между 1500 и 1830 годами, были осуществлены под воздействием либо нехватки ресурсов, либо роста населения и безжалостного репродуктивного давления – и выступали прямым ответом на эти вызовы. За всем этим процессом стоял всё более острый дефицит сельскохозяйственных земель, который вынуждал людей заниматься промышленным производством и прибегать к тем способам поиска средств к существованию, которые существуют в городах. Наиболее значительные технологические
