сооружений, надо пройти десять метров, глубоко дышать, делать долгие глубокие вдохи, и тогда запах ослабевает настолько, что его можно терпеть. Как-то раз я поехала вместе с Офером на йогу, это был такой ретрит в поселке Пория с потрясающим видом на Кинерет, но я как-то не прониклась всеми этими медитациями, не смогла отделаться от назойливых мыслей, наоборот, назойливые мысли стало труднее отогнать, от йоги у меня появились боли в области крестца, а труднее всего оказалось с едой: после поедания всех этих проростков и листочков, от которых Офер чувствовал себя здоровее, я оставалась голодной, и в конце концов в субботу днем, когда он пошел на очередную практику, я взяла машину, поехала на заправку и заказала четыре куриных шашлычка…
Но вот волна тошнотворного запаха уже осталась за спиной, и скоро я дойду до того места, откуда мы смотрели на дома в поселке: тогда я подумала, что, если бы мы десять лет назад купили квартиру и стали ее сдавать, сейчас бы могли купить в этом поселке дом, а он тогда подумал… На самом деле понятия не имею, чтó он подумал, я вообще ничего не знаю о его мыслях, с годами его внутренний мир становился все более и более закрытым от меня, но вдруг мне слышится его голос: «Давай вернемся», – и я почти что ощущаю его руку на своем плече, справа все еще растут грейпфруты, а в тот день уже не было грейпфрутов, и именно здесь он взял меня за руку…
– Доброе утро, – говорит мне какая-то женщина, которая выскакивает навстречу, она идет быстрее меня.
– Доброе утро, – отвечаю я, как будто я Офер, как будто я американская жена Офера, которая бросила в него кухонным ножом, а потом попыталась задавить его джипом, и только в последнюю секунду он увернулся…
Может, с ней он тоже перестал спать? А вдруг она приехала в Израиль и поджидала его между деревьями на плантации, настроенная на этот раз уж точно его не упустить? Что могло заставить женщину бросить в мужа кухонным ножом? Офер всегда говорил, что она чокнутая на всю голову, и действительно, на единственной ее фотографии, которую я видела, у нее была такая распутная искорка в глазах, но кто знает, так ли это на самом деле, я же не говорила с ней и не слышала ее версию событий. После того как Офер пропал на плантации, я написала ей в «Фейсбуке», она ответила мне в американском духе, что ей очень жаль, но Офер всегда был склонен внезапно исчезать, такой уж он, написала она, totally devoted[156], пока что-нибудь вдруг не ударит ему в голову, и тогда он сбегает, не оставив даже записки на прощание. Я ей ответила, что у полиции другая версия и вообще Израиль – не та страна, в которой так уж легко потеряться. Она снова написала, что ей очень жаль и что если будут новости, то она просит меня написать, please, но потом даже не удосужилась поинтересоваться о развитии дел. Как это так – люди, которые были настолько близки, становятся абсолютно чужими, как это так – люди, которым казалось, что они настолько близки, на самом деле были абсолютно чужими…
Ого, надо же, музыка. Я не замечала – она играла фоном все то время, пока я шла, и сейчас, когда я разворачиваюсь и иду обратно в город, рейв слышен еще лучше. Как долго мы уже не были на рейвах, сказал Офер тогда, с тех пор как ездили на Мертвое море, сказал Офер тогда…
А потом отдал мне телефон и ключи от машины и зашел на плантацию…
Я захожу на ту же тропинку между рядами, что и он тогда, музыка звучит немного громче, от басов вибрирует все тело, наверное, вечеринка уже совсем близко, и я решаю пойти туда, нет, «решаю» – не то слово, ноги сами несут меня в том направлении. Год назад, я помню, музыка прекратилась еще до того, как приехали полицейские, и несколько недель после этого я все просила их установить, откуда она доносилась, но они сказали, что прочесали всю местность, сверились со своими источниками и пришли к выводу: в этом районе не было никакого рейва, нет никаких свидетельств; звуковые волны могут создавать иллюзию, сказала следовательница Тирца, может быть, вам казалось, что вы слышите звуки вечеринки где-то поблизости, а на самом деле она была в Хадере…
Я наступаю на гнилые плоды, меня царапают торчащие ветки. Несколько дней назад прошел дождь, земля еще не просохла, и мои белые кроссовки уже стали коричневыми, но мне все равно, я иду дальше на звук басов, которые звучат все громче и отбивают в моем теле ритм, как второе сердце; на земле нет следов Офера, но у меня сильное ощущение, что я иду по его следам, что он пошел по тропинке между деревьями, чтобы сходить в туалет, но потом сказал себе: ладно, пройду еще немного, интересно, что там за вечеринка, а потом музыка его увлекла, потому что музыка – это приманка на удочке…
Он забыл, что я стою на дороге и жду его. А может, не забыл. Может, помнил – и тем не менее, так же как я сейчас, решил пойти дальше…
Мы познакомились на вечеринке в честь Дня независимости в Эвен-Йехуда[157] – одна женщина с работы устроила ее и пригласила всех к себе в сад; под утро диджей поставил трек из «Trainspotting», и Офер бросился танцевать, помял всю траву, его футболка стала мокрой от пота, и было видно, что он полностью отдается волшебству музыки, а я смотрела во все глаза, как он танцует, и думала, каков он в постели, а потом подошла к нему, поздравила с Днем независимости и сказала, что никогда не видела, чтобы мужчина так танцевал, а он растерялся и что-то промямлил, и тут я совсем отбросила смущение…
Я сворачиваю направо, на дорожку между деревьями: мне кажется, что за последнюю минуту я оказалась не ближе, а дальше от того места, где вечеринка; следовательница Тирца была права, звуковые волны действительно могут вызывать иллюзию, – но вот я снова подхожу ближе, дорожка огибает мусорную гору справа и ведет мимо домика тайских рабочих – по слухам, после исчезновения Офера полиция нагрянула и к ним, выяснила, что они нелегалы, и депортировала их в Таиланд, но потом тайцы – эти или уже новые – вернулись на работу, как вернулись на свои дорожки бегуны и велосипедисты, и, судя по рубашкам, вывешенным на просушку,
