завтрака и, погладив мои волосы и лицо, озабоченно произнесла:
- Что сделал с тобой Баку!
Вообще, все, что связано с Баку, казалось ей дурным. Разумеется, кроме нефти, приносившей прибыль. Она считала население города диким, наряды возмутительными, нравы ужасными. Здесь все ее пугало и отталкивало. И свою новую родню она не любила, не хотела мириться с их приверженностью к национальным обычаям и традициям. Хотя Амина и сама родилась в мусульманской семье, но жила и училась в Москве, где ее отец служил инженером. Она была под постоянным влиянием окружающих ее русских, общалась исключительно с ними, и сама ничем от них не отличалась, если не считать ее мусульманских корней. Амина считала Азербайджан и его нефтяную столицу Баку частью российской империи, но местный этнос вызывал ее неприязнь. Ни национальные, ни религиозные обычаи ей не нравились. Неужто она вышла за моего отца лишь из корысти?.. Не знаю. Мой отец был довольно привлекательным восточным мужчиной, красивым и статным. Если Амина стала его женой из расчета, то с учетом нынешнего положения, она проиграла. Ко всему прочему, отсутствие нелюбимой мужней родни, не принесло особой радости. Ведь здесь, в Париже, ее ждали другие невзгоды: ей предстояла жизнь в бедности и лишениях. Но в это чудное летнее утро видеть грядущие тяготы никто еще не мог. Вот и Амина еще о них не ведала, и сейчас она была полностью занята изменением моей внешности. Предстояло сделать из восточной женщины парижанку. Она внимательно разглядывала меня, планируя некие «переделки» и повторяя:
- Что с тобой сделал Баку!
Я засмущалась. Мне и так было известно, на что похожа и как выгляжу. Я и сама себе не нравилась, совершенно не соответствовала своему же вкусу.
- Немедленно в парикмахерскую! - решительно произнесла Амина, давая указания Зулейхе.
Зулейха привела меня в парикмахерскую на улице Пасси. Молодой парикмахер, несколько порассуждав и посоветовавшись с сестрой, энергично принялся за работу. Делая какие-то странные движения руками, он колдовал над моей головой, и вскоре она заметно изменила форму, стала более округлой. На лоб опустилась челка, и я стала похожа на Жанну Д’Арк. Словом, немного офранцузилась.
- Прекрасно! Теперь гораздо лучше, - сказала Амина, когда мы вернулись домой. - Я подобрала для тебя несколько платьев. Но придется надеть корсаж. Сначала будет тесновато. Но ничего, скоро привыкнешь.
- Красота требует жертв, - по-французски, с некоторым пафосом произнесла Зулейха.
- Верно. Твой зад и ляжки просто необходимо запихнуть в корсет!
- поддержала ее мачеха.
Надо же такое терпеть! Этот корсет не просто сжимал мое тело. Он мял и душил меня. Тут-то я поняла, какие муки терпят китаянки, нося традиционную обувь, уменьшающую стопу. Но ничего не поделаешь! Высокая мода требовала жертву и мы ее приносили, дабы не выглядеть замухрышками. Корсет держал меня в своих металлических тисках, ходить в нем было истинной пыткой.
Мое платье, приобретенное специально для того, чтобы удивить Париж, было немедленно изъято. Оно ввергло в шок окружающих. На мой взгляд, платье было довольно приличным и нарядным. Но мой взгляд не совпал со взглядом окружающих.
Амина дала мне одно платье из своего гардероба. Несмотря на туго стягивающий корсет, я едва в него втиснулась. Платье показалось мне простоватым: я бы украсила его воротничком, кружевом и новыми пуговками. Мне вовсе не понравилась «Жанна Д’Арк», которая отражалась в высоком зеркале, выряженная в узкое платье. Мое же платье было брошено на комод.
- Не вздумай носить в Париже эту мерзость! - строго-настрого велела Амина, указав на него.
- Вот бы отвести ее в Дом в кошмарном этом наряде! - при этих словах Амина и Зулейха так громко рассмеялись, что вогнали меня в краску. Я не знала еще, что такое «Дом», но все равно, очень смутилась.
«Дом» оказался самым большим кафе Монпарнаса, о котором я имела некоторое представление. Неужели мое платье, да и я сама, так грубы и нелепы, что вызвали бы насмешки посетителей кафе или окружающих? Не знаю. Но, все равно, меня жег стыд.
- А что это за лицо! Оно никогда не знало косметики, - продолжала Зулейха.
- Да, надо научить ее пользоваться косметикой!
Сестра и мачеха поволокли меня к трюмо, усадили перед зеркалом и принялись накладывать румяна, тушь, тени, пудру. Веки стаи голубыми, щеки розовыми, ресницы жгуче-черными. Я смотрела на свое отражение в зеркале и не узнавала.
То напудренное существо - я? Разумеется, Зулейха и Амина хотели сделать как лучше, превратить меня в симпатичную парижанку. Но, по-моему, я скорее напоминала ярко разрисованное пасхальное яйцо. На мой протест Зулейха ответила криком:
- Деревенщина! У тебя было лицо больной нищенки. А теперь ты стала похожа на нормального человека. Знаю, ты предпочитаешь походить на героинь Толстого. Но мы в Париже!
- Мне не нравится!..
- Провинциалка! Деревенщина! - обиженно говорила Зулейха, - и ты собираешься жить в Европе? С твоими-то мозгами?
Да, я желала жить в Европе. Пусть даже с таким, непривлекательным лицом. Просто хотелось провести свой первый день в Европе без зеркал и украшений.
После полудня к нам пришла Марьям и тоже похвалила мою новую внешность.
- Ты совершенно переменилась. Замечательно! Осталось только привести в порядок брови. Сейчас я примусь за это!
Марьям вытащила из сумочки пинцет для выщипывания бровей и приступила к делу. Моя сестрица яро ненавидела эту густую черную растительность, которой Аллах наградил наших женщин. По-моему, она выщипывала волоски даже на руках и ногах, считая их излишними на женском теле.
Тихая и сдержанная Марьям, выщипывая излишки из моих бровей, превратилась в настоящего палача. Отогнув назад мою голову, она склонилась над лицом, быстрыми и умелыми движениями расправлялась с никчемными волосками, с удовольствием изымая их из бровей. У меня слезились глаза, я покрикивала от боли. Но Марьям преспокойно продолжала свою работу, приговаривая:
- Вот-вот, уже скоро! Вот-вот заканчиваем!
Я едва избавилась от Марьям. Места выдернутых волосков болели, кое-где даже проступила кровь. Но Марьям осталась удовлетворена своей работой. В отличие от меня. Слишком много терзаний за один день!
Марьям с мужем снимали квартиру на улице Массене, в десяти минутах ходьбы от нас. Накануне ее приезда в Париж Шамси снял роскошный дом. Позже материальные трудности вынудили перебраться в дом попроще, затем еще проще, после еще... И вот, наконец, переехали сюда, на улицу Массене. Вот так, все ниже и ниже по ступеньке, к простоте и дешевизне. Это уже было традиционно среди эмигрантов. И
