маршала Солано Лопеса – «легионерами», служившими в войсках бразильской оккупации. Диктатор Альфредо Стресснер (1954–1989), который за последние 15 лет превратил Парагвай в огромный концентрационный лагерь, получил военное образование в Бразилии. Бразильские генералы отправили его обратно на родину с высокими оценками и пылкими похвалами: «Он достоин великого будущего…» Во время своего правления Стросснер вытеснил англо-аргентинские интересы, господствовавшие в Парагвае на протяжении последних десятилетий, в пользу Бразилии и ее североамериканских хозяев. С 1870 года Бразилия и Аргентина, «освободившие» Парагвай, чтобы съесть его с двух сторон, попеременно пользуются трофеями побежденной страны, но, в свою очередь, попадают и под империалистические удары более крупной великой державы. Парагвай страдает от империализма и субимпериализма одновременно. Ранее крупнейшим звеном цепи зависимости была Британская империя. Сейчас Соединенные Штаты, осознавая геополитическую важность этой страны, расположенной в центре Южной Америки, содержат на ее территории бесчисленных советников, которые обучают ее вооруженные силы, разрабатывают экономические планы, перестраивают по своему усмотрению университеты, придумывают новую «демократическую» политическую модель для страны и вознаграждают диктаторский режим обременительными займами [47]. Но Парагвай – это еще и колония колоний. Под предлогом аграрной реформы правительство Стросснера, как будто по нелепой случайности, отменило законодательное положение, запрещающее продажу земли в сухих приграничных районах иностранцам, и сегодня даже бывшие государственные земли перешли в руки бразильских кофейных землевладельцев. При попустительстве президента, связанного с португалоязычными землевладельцами, новые захватчики волной хлынули через реку Парана. Я прибыл на неустойчивую границу северо-восточного Парагвая с банкнотами с лицом побежденного маршала Солано Лопеса, но там обнаружил, что ценность имеют только те, на которых изображен победоносный император Педру II. Итоги войны Тройственного союза остаются актуальными спустя сто лет. Бразильские стражи порядка требуют у парагвайцев паспорта для передвижения по собственной стране; флаги и церкви – бразильские. Пиратская экспансия распространилась и на водопады Гуайра – крупнейший потенциальный источник энергии во всей Латинской Америке, который теперь называется на португальском Sete Quedas («Семь водопадов»), – и на район Итайпу, где Бразилия строит крупнейшую в мире гидроэлектростанцию.
Субимпериализм, или империализм второй степени, проявляется тысячами способов. Когда в 1965 году президент Джонсон решил утопить в крови Доминиканскую Республику, Стросснер направил в Санто-Доминго парагвайских солдат на помощь в выполнении этой задачи. Батальон по злой иронии оказался назван в честь Солано Лопеса. Парагвайцы действовали под командованием бразильского генерала, и именно Бразилии достались почести за предательство: генерал Панаско Алвим возглавил латиноамериканские войска, соучастников резни. Можно привести и другие примеры. Парагвай предоставил Бразилии нефтяную концессию на своей территории, но центр по распределению топлива и нефтехимическая промышленность в Бразилии находятся в руках США. Бразильская культурная миссия контролирует факультет философии и педагогики Парагвайского университета, но бразильскими университетами теперь управляют американцы. Генеральный штаб парагвайской армии получает консультации не только от специалистов Пентагона, но и от бразильских генералов, которые, в свою очередь, подчиняются Пентагону. С помощью контрабандной сети бразильская промышленная продукция захватывает парагвайский рынок, но многие фабрики в Сан-Паулу, производящие эти товары, после лавины денационализации последних лет оказались в собственности транснациональных корпораций.
Стросснер считает себя наследником президентов Лопесов. Но можно ли сравнивать Парагвай 100-летней давности с нынешним Парагваем – центром контрабанды в бассейне Ла-Платы и царством институционализированной коррупции? На политическом мероприятии, где правящая партия под аплодисменты и одобрительные возгласы одновременно восхваляла то один, то другой Парагвай, молодой парень продавал с лотка контрабандные сигареты: восторженная публика нервно курила Kent, Marlboro, Camel и Benson & Hedges. В Асунсьоне немногочисленный средний класс пьет виски Ballantine’s вместо парагвайского рома. Здесь можно увидеть последние модели самых роскошных автомобилей американского или европейского производства, ввезенных в страну контрабандой или после уплаты мизерных налогов, и в то же время по улицам катят запряженные волами телеги, на которых везут фрукты на рынок; землю пашут деревянными плугами, а такси – это Chevrolet Impala 1970 года. Стросснер утверждает, что контрабанда – это «цена за мир»: генералы набивают карманы деньгами и не устраивают заговоров. Промышленность, разумеется, умирает, даже не успев развиться. Государство даже не соблюдает собственный указ, предписывающий отдавать предпочтение продукции национальных фабрик при государственных закупках. Единственные успехи, которыми правительство гордится в этой области, – это заводы Coca Cola, Crush и Pepsi Cola, открытые в конце 1966 года как «вклад» США в развитие парагвайской экономики.
Государство заявляет, что будет участвовать в создании предприятий «только в случае отсутствия интереса со стороны частного сектора», а Центральный банк Парагвая сообщает Международному валютному фонду, что «принял решение внедрить режим свободного валютного рынка и отменить ограничения на торговлю и валютные операции» [48]. Брошюра, изданная Министерством промышленности и торговли, информирует инвесторов, что страна предоставляет «особые льготы для иностранного капитала». Иностранные компании освобождаются от уплаты налогов и таможенных пошлин «для создания благоприятного инвестиционного климата». Через год после открытия своего филиала в Асунсьоне National City Bank из Нью-Йорка полностью возвращает вложенный капитал. Иностранные банки, безраздельно владеющие всеми сбережениями, предоставляют Парагваю иностранные займы под заклад суверенитета, еще сильнее уродуя экономику страны. В сельской местности 1,5 % землевладельцев владеют 90 % возделываемой земли, при этом обрабатывается менее 2 % всей территории страны. Официальный план освоения земель в треугольнике Каагуасу сулит голодающим крестьянам скорее могилы, чем процветание [49].
Тройственный союз по-прежнему действует вполне успешно.
Плавильные печи Ибикуй, где ковались пушки для защиты отечества, стояли на месте, которое теперь называется «Мина-куэ», что на языке гуарани означает «Здесь была шахта».
Там, среди болот и комаров, рядом с остатками рухнувшей стены, до сих пор лежит основание дымовой трубы, которую захватчики взорвали сто лет назад динамитом, и видны гниющие куски железа от разрушенных механизмов. В окрестностях живут несколько оборванных крестьян, которые даже не знают, что за война принесла эти разрушения. Однако они говорят, что иногда по ночам слышат шум машин и стук молотков, грохот пушек и крики солдат.
Заемные средства и железные дороги в деформации экономик Латинской Америки
Виконт Шатобриан, министр иностранных дел Франции при Людовике XVIII, писал с досадой и, вероятно, на основе достоверной информации: «В момент обретения независимости испанские колонии превратились в своего рода английские колонии» [50]. Он привел некоторые цифры. С 1822 по 1826 год Англия предоставила испанским освободившимся колониям десять займов на сумму около 21 миллиона фунтов стерлингов. Однако после вычета процентов и комиссий посредников фактические средства, поступившие в Латинскую Америку, едва достигли семи миллионов. В то же время в Лондоне было создано более 40 акционерных обществ для эксплуатации природных ресурсов Латинской Америки – в горнодобывающей отрасли, сельском хозяйстве
