— Тебе не кажется, что большинство воинов честолюбивы? — сказал он.
Филокл улыбнулся.
— Ты тщательно скрываешь свою любовь к красивым нарядам. Подчеркиваешь нищету, щеголяешь в старом, рваном плаще, чтобы тем заметнее было потом твое великолепие.
— Можно сказать и так, — ответил Киний.
— Я и говорю. Или ты боишься каждый день одеваться нарядно, чтобы тебя не приняли за Никомеда?
Последние слова Филокла почти потонули в гуле толпы. Филокл кивнул Ателию, и тот проехал вперед. В руках у него был сверток в льняной ткани. Он передал его Филоклу.
— Мы поклялись, — сказал Филокл, — вручить тебе это на празднике Аполлона.
Киний развернул ткань. Внутри был новый меч, ножны из красной кожи с позолотой, округлая рукоять с изображением пары летящих грифонов. Рукоять венчала головка женщины.
Первая ила запела пеан.
Во время следующей паузы Киний сказал:
— Он великолепен. Но я не жду от царя даров.
— Тем не менее его прислал царь, — сказал Филокл с невеселой улыбкой. — Обрати внимание на головку. Не видишь сходства?
Киний сжал украшение в руке.
— Ты как трупная муха: сколько тебя ни гони, ты снова садишься и жалишь. — Намеренную резкость уничтожала его широкая улыбка. Меч ему понравился. Рукоятка удобно лежала в руке. Золотом блестела головка Страянки. Страянка — Медея. — Неужели он это послал?
Филокл улыбнулся.
— Конечно. — Он покачал головой. — Перестань так улыбаться — щекам будет больно.
И он отправился на свое место в колонне.
Но Киний не перестал улыбаться. Царь Ассагеты прислал ему сообщение. Или вызов.
Церемония была длинной, но приятной — музыка, множество ярких цветов. Она подняла дух горожан, гоплитов и гиппеев, и, когда архонт обвязал красный шарф вокруг нагрудника Киния, гиппарх испытал радость.
После длительного шествия через весь город Киний отвел гиппеев на ипподром и с благодарностью и похвалами отпустил — наказав собраться через два дня полностью готовыми к выступлению. Он прислушивался к гомону уходящих: сплетни, интонации, насмешки и подшучивания.
Дух воинов на высоте.
Словно заранее договорившись, все старые воины — наемники, пришедшие в город восемь месяцев назад, — встретились в казарме, а не пошли на скачки при факелах или на публичный пир. Здесь были все: Антигон, Кен, Диодор, Кракс и Ситалк, Аякс, Никий, только что вернувшийся из Пантикапея, Лаэрт и Ликел, Агий, Андроник и Ателий — последний, потому что была его очередь растирать лошадей, — и Филокл, который явился с двумя городскими рабами и большой амфорой вина.
Форма амфоры свидетельствовала, что она с Хиоса, и все захлопали.
Филокл достал из-под одеяла большой винный кубок, и все остальные вооружились чашами и накрыли скамьи плащами и подушками, превратив их в ложа.
— Мы подумали, что стоит выпить вместе — в последний раз перед походом, — сказал Филокл.
— Пока мы еще твои друзья — прежде чем станем твоими воинами, — добавил Никий, положив руку на сову у себя на шее.
Вначале все чувствовали неловкость — Ситалк и Кракс вообще молчали, только нервно посмеивались и подталкивали друг друга на своем общем ложе. Ателию, который редко посещал такие пирушки, было неудобно на скамье, и он сел на пол, поджав ноги.
Встал Филокл.
— В Спарте накануне войны следуют двум обычаям. Во-первых, мы поем гимн Аресу. Во-вторых, на наших пирах каждый по очереди подходит к кубку. Он поднимает свою чашу, совершает возлияние богам и пьет за здоровье всех товарищей. — Он улыбнулся. — Верный способ быстро напиться.
Тут он возвысил голос. У него не было слуха, зато он был у других — у Киния и Кена.Арес, всех превосходящий силой, воитель в колеснице,Златошлемный, бесстрашный сердцем, щитоносец, спаситель городов.Закованный в бронзу, с мощными руками, неутомимый, непобедимый с копьем,О защитник Олимпа, отец воинственной Нике, союзник Фемиды,Гроза всех непокорных, предводитель праведных,Царь мужества со скипетром, который вращает огненную сферуСреди планет в их семи дорогах через эфир,Когда твой огненный конь несет тебя над третьей твердью небесной;Услышь меня, помощник людей, даритель неустрашимой молодости!Озари мою жизнь милосердным лучом, дай мне силы для войны,Дабы я мог отрешиться от мыслей трусливых,И подавить предательские порывы души.И обуздай в моем сердце яростный пламень,Что побуждает меня по кровавой стезе путь вершить свой.Благословенный, о дай же мне смелость жить по законамМира, насилья, вражды и яростных демонов смерти чураясь.
Встал Андроник.
— Отличная песня! — крикнул он. — Вы, греки, слишком редко восхваляете Повелителя войны.
Филокл покачал головой.
— Мы не друзья Повелителю войны.
Но Андроник не был настроен спорить.
— Отличный обычай! — Он прошел к кубку и наполнил свою чашу. Пролил немного на пол, в возлияние богам, и воздел чашу.
— За вас, друзья! — Одно за другим он называл их имена, поднимал чашу и пил, пока не дошел до Киния. — За тебя, гиппарх, — сказал он и осушил чашу.
Один за другим все поступили так же. Ликел поддразнил каждого. Филокл подражал их голосам, когда пил в их честь. Агий говорил очень хорошо, а Лаэрт похвалил всех до единого.
Ситалк пил молча, по очереди глядя каждому в глаза, пока не дошел до Киния. К нему он обратился, подняв чашу:
— Я был гет. Теперь я твой.
Он выпил, а остальные приветствовали его и топали ногами — так не встретили даже изысканную речь Лаэрта.
Кракс в свою очередь встал у кубка. Вид у бывшего раба был воинственный.
— Когда будем сражаться, я убью больше вас всех! — сказал он и выпил.
Аякс взял чашу и заплакал. Потом вытер глаза.
— Я вас всех люблю. О таких друзьях я мечтал с детства, когда лежал на руках отца и он читал мне о том, как дулся в своем шатре Ахилл, как вел войско эллинов Диомед, и все остальные истории про Троянскую войну.
Ателий потребовал, чтобы ему налили неразбавленного вина. Какое-то время он молча стоял у кубка. Потом сказал:
— Мой греческий стал гораздо лучше. Поэтому я не боюсь говорить с вами. Все вы — как хороший клан, взяли меня из города, дали лошадь. Дали достоинство. — Он поднял чашу. — Слишком много разговоров за тостами. Я пью за всех. Акинье Крайе. Летающая Лошадь — так называют вас саки. Хорошее имя.
И он выпил. Потом снова наполнил чашу. И опять выпил. Он пил неразбавленное вино за каждого по очереди. Вернулся на свое место на полу, не споткнувшись, и сел с обычной для саков ловкостью.
Последним был Киний. Он сделал знак Филоклу, игравшему роль хозяина.
— Клянусь всеми богами — добавь воды, или я не доживу до лагеря.
Он встал у кубка. И обнаружил, что улыбается так широко, что даже говорить не может. И молчит — как молчат Ситалк, как молчат Ателий. Потом кончиками пальцев Киний поднял чашу и чуть наклонил ее, совершая возлияние.
— У богов в чести те, кто не щадит себя, — сказал он. — Едва ли какой-нибудь отряд работал больше и тяжелее, чем вы в последние полгода. Я прошу богов заметить это. Мы пришли сюда чужаками. Нас сделали гражданами. Мы пришли наемниками. Сейчас, думаю, почти все вы будете сражаться за этот город, как подобает мужчинам. — Он осмотрелся. — Как Аякс, я вас всех люблю и, как Ателий, считаю вас своим кланом. Что касается меня, перед богами клянусь сделать все, чтобы все вы благополучно вернулись. Но скажу также вот что. Нам предстоит трудный поход. — Он опять осмотрел всех. — Если мы падем, пусть какой-нибудь ольвийский поэт воспоет нас так, как спартанцы поют Леонида или как каждый эллин поет о Пелеевом[75] сыне.
Все, даже Никий, приветствовали его возгласами. Он выпил за всех. И все с ревом подняли чаши.
Много позже очень пьяный Киний хлопнул Филокла по плечу.
— Ты хороший человек, — сказал он.
Филокл улыбнулся.
— Не могу сказать, что слышу это от тебя часто.
— Я иду спать. Утром голова будет как наковальня.
Киний неуверенно встал. За дверью казармы рвало Кракса. Он, казалось, был на пороге смерти.
Филокл встал, тоже с трудом.
— Думаю, ты обнаружишь, что рассвет слишком близко, — сказал он. — Приятно видеть тебя счастливым.
Выходя. Киний ухватился за косяк.
— Я сегодня счастлив, братец. Лучше умереть счастливым, чем… — Он сумел придержать язык.
— Умереть? — переспросил Филокл, как будто сразу трезвея. — А кто говорит о смерти?
Киний неуверенно помахал рукой.
— Никто. Я сболтнул чушь. Когда я пьян, язык меня не слушается. Слова прут как дерьмо.
Филокл схватил его и развернул. Лбом он уперся в лоб Кинию, и это помогло обоим стоять увереннее. Филокл закинул руку за шею Кинию, как борец, собирающийся провести прием.
