для вящих развлечений российского императора.
В те же дни прибыли английская[1123] и голландская[1124] эскадры, сопровождавшие множество торговых судов, которые шли в различные балтийские порты[1125]. Помимо галер, в Копенгагенском порту стояли еще десять русских военных кораблей, на борту каждого из которых было от шестидесяти до восьмидесяти пушек[1126]. Царь, гордый тем, какой большой флот состоит под его началом, предложил английскому адмиралу Норису [Noris][1127], голландскому контр-адмиралу Деграве [Degrave][1128] и королю Дании объединить все четыре флота и сопроводить купеческие корабли до места назначения. Общее командование было вверено Его Царскому Величеству: его корабли заняли позицию в центре, английский адмирал вел авангард, датский — арьергард, а голландский получил приказ сопровождать купеческие корабли в порты назначения. Шестнадцатого августа царь приказал поднять на центральной мачте свой императорский флаг[1129] в знак того, что принял на себя главное командование всей армадой. Тотчас же адмиралы иностранных флотов поприветствовали его салютом из всех корабельных орудий и приспустили свои флаги. После залпа они отплыли из порта и, проделав короткий, но обставленный с большой помпой путь, прибыли в Штральзунд. Оттуда царь, приказав следовать за собой остальным кораблям, перевозившим его войска, вместе со всей благородной армадой вернулся в Копенгаген. Царь сам признал, что «никогда в своей жизни не испытывал большей радости, чем когда он в открытом море командовал столь крупной армадой, включавшей в себя флоты четырех благороднейших народов». Эти его слова перекликаются с уже сказанным в Лондоне, что он «предпочел бы чин адмирала английского флота, нежели русского царя»[1130].
Король Дании с полной уверенностью ожидал запланированной высадки, но его план был неожиданно отвергнут царем, не пожелавшим подвергать свои войска риску погибнуть от голода в Скании, опустошенной, чтобы лишить врагов продовольствия, шведами, кроме того, приближалась зима, и царь счел за лучшее отправить свои войска на квартиры[1131]. Неизменно сохраняя твердость духа среди стольких военных тревог и исполненный решимости прославить свой народ во всех концах земли, неожиданно он решил совершить еще одно путешествие, чтобы посмотреть на великий город Париж, который ему не удалось посетить во время первой поездки в Европу. Итак, вернувшись в Гамбург[1132], царь вместе с царицей направился оттуда в Голландию. Он прибыл в Амстердам 17 декабря[1133] и был встречен салютом из всех городских орудий, а также приветственной делегацией из четырех депутатов, назначенных Генеральными штатами для того, чтобы сопровождать царя во время его пребывания в Голландии. Царица осталась в Везеле [Vesel][1134] и 13 января разрешилась от бремени[1135]. Царь, узнав о случившемся от курьера, немедленно известил об этом Генеральные штаты, пригласив их участвовать в крещении младенца, однако вскоре он узнал, что тот умер в самый день рождения[1136]. Он провел в Амстердаме два самых суровых зимних месяца, внимательно изучая навигацию, коммерцию и мануфактуры. 20 марта[1137] он вместе с царицей прибыл в Гаагу и прожил во дворце князя Куракина [Curachim], своего посланника, до четвертого апреля[1138]. Петр неустанно старался замечать все самое важное и полезное, что только мог найти в Голландии. В то время в Гааге жил один математик, хвалившийся тем, что изобрел компас, точно показывающий как широту, так и долготу, благодаря чему легко можно было определить любой меридиан. Царь пожелал присутствовать при опытах. Математик приказал устроить восьмиугольную палатку над лодкой, плававшей в маленькой заводи, в дно которой были вбиты шесты, снабженные номерами. В палатке висел рисунок, изображавший эту заводь в виде обширного моря, а шесты изображали различные порты и побережья. Царю хватило терпения провести в этой палатке более трех часов вместе со знаменитым лордом Альбемарлем [Albermale][1139] и несколькими голландскими депутатами. Моряки, сидевшие снаружи шатра, гребли, направляя лодку то туда, то сюда, а математик, запершись в палатке, показывал, в какой части заводи находится лодка и рядом с каким шестом. Царь Петр, разбиравшийся в математике не хуже маститого профессора, делал ему разного рода замечания, которые порой приводили того в замешательство. Несмотря на это, царь признал, что этот математик далеко продвинулся в изучении широт, но пока еще не довел до совершенства свое изобретение[1140].
Пока Его Величество был в Голландии, в Англии был раскрыт заговор барона Гёрца [Gortz][1141] и графа Гилленборга [Gillemborg][1142], которые пытались поднять в Великобритании восстание, чтобы посадить на трон своего претендента[1143]. В Лондоне был арестован Гилленборг, чрезвычайный посланник шведской короны, а Генеральные штаты по запросу короля Георга арестовали в Голландии Гёрца, посланника короля Карла[1144]. Бумаги, найденные у этих посланников, указывали на существование заговора, исполнение которого было намечено на март, когда король Швеции должен был высадиться в Англии с десятью тысячами человек пехоты и четырьмя тысячами кавалерии, не считая большого количества оружия, которым они должны были вооружить двенадцать тысяч англичан. Из найденных документов следовало, что шведы надеялись вовлечь в заговор также и царя. Так как сей государь весьма щепетильно относился к вопросам своей чести и в самом деле считал себя невиновным, он тотчас же написал Веселовскому [Veselofschi][1145], своему послу в Лондоне. В письме он писал о чувстве обиды, которое вызвало у него подозрение в участии в заговоре против коронованной особы. Веселовский представил королю Георгу меморандум, где указывалось, что «царь, его государь, приказал ему поздравить Его Величество с раскрытием заговора и заверить в том, что царь сам был удивлен дерзостью шведов, которые пытались приписать ему намерения, столь чуждые его представлениям о чести, интересам и нраву, ибо он весь был на стороне короля Георга, ведь если бы другой претендент взошел на английский престол, то оказал бы деятельную поддержку королю Карлу как своему благодетелю, и тот смог бы воспользоваться ею против России. Царь отмечал, что все это было происками шведского посла, стремившегося любыми средствами нанести урон чести Его Царского Величества, в то время как сам он искренне привержен союзу с королем Георгом и готов оказать ему любую помощь». Король Георг, то ли убежденный искренностью этого меморандума, то ли сочтя целесообразным скрыть свои мысли, приказал дать российскому посланнику письменный ответ, в котором заявлял, что «благодарит Его Царское Величество за расположение и вовсе не подозревает его в каком-либо заговоре в пользу претендента и т. д.».
Благодаря этой переписке в душах обоих
