в прошлом командовал 1-м уланским Санкт-Петербургским полком. Он сразу спросил: «Где еще офицеры?» – «В Киеве». – «Один из вас отправляйтесь в Киев и направляйте всех сюда, будете формироваться при моей дивизии». Потапов сразу направился в Киев, но до Киева не добрался – бандит Григорьев уже хозяйничал на путях к Киеву. Поэтому «от поручика Маркова 2-го не было вестей».
Генерал Абрамов прикомандировал меня к 4-му казачьему полку своей дивизии. Только в 1919 году я узнал о формировании нашего полка в Севастополе. С разрешения генерала Абрамова я отбыл в Севастополь. Догнал я петроградцев уже после десанта на Одессу на петлюровском фронте. Полковник Папчинский командовал дивизионом (слабеньким по количеству) улан, работавших отдельно от конной группы полковника Туган-Барановского, с которой уланы выступили из Севастополя в десант. Там, на петлюровском фронте, мы встретились с ротмистром Рубцовым. Он расстался с Украинской армией после краха всего украинского государства. Простите за обширность настоящего письма, короче не сумел. Написал я его не для «сведения личных счетов» – только для исправления неточностей.
С. Афанасьев[389]
ЛИХОЙ НАЛЕТ УЛАН 1-ГО УЛАНСКОГО ПЕТРОГРАДСКОГО ПОЛКА[390]
В начале августа из Севастополя отплыл транспорт «Мечта», на который погрузились кадровый эскадрон 1-го уланского Петроградского полка, Крымского конного, драгунского Новороссийского и гусарского Елисаветградского. Выгрузились в Люстдорфе и прямым путем, через Большой Фонтан, двинулись на Одессу. С моря нас поддержал английский крейсер «Карадок» и наши лихие миноносцы. Морские суда обстреляли станцию Сортировочная и внесли панику среди товарищей, а мы – «грозная» сила в 400—500 человек – наступали, и враг, около 30 тысяч, позорно бежал. Смелость города берет! Тут не было даже смелости, а просто нахальство – занять город в 800 тысяч населения. Мы превратились в кусты хризантем, которыми утыкали нас благодарные жители. На тревожные вопросы: «Сколько вас?» – мы важно отвечали: «Сорок тысяч». При виде нашей тонкой цепочки возникал второй вопрос: «Да где же они?» – «Идут вокруг города!» Так свершилось – и почти без выстрела «Одесса-мама» из красной стала белой…
В Одессе мы развернулись в дивизион и вскоре выступили на петлюровский фронт уже в конном строю. Был конец октября 1919 года. Сбив противника и идя по пятам, полк занял деревню и стал на ночлег. Мне, как взводному унтер-офицеру, надо было позаботиться о питании для улан и корме для коней. Все было налажено, а тут приказ – первому взводу выслать два разъезда. Служба не дружба! «Подтянуть подпруги!» – а мне пришлось подтянуть и собственный пояс, ибо не успел поесть. Разъезд повел штабс-ротмистр Пеленкин, офицер лейб-гвардии Псковского полка[391], с 11 уланами. Задача была выследить противника и остаться в сторожевом охранении до утра, вернуться в полк и доложить. В темноте мы подошли к большой деревне Обжила-Березовка. Противник был явно обозначен, ибо в селе играл духовой оркестр. У меня в желудке играл собственный духовой оркестр и властно требовал лопать. Ротмистр предложил пойти в село на разведку двум уланам. Я с радостью вызвался, чтобы подкормиться. Со мной пошел немец-колонист Зебальд, который прекрасно говорил на «ридной мови», я же был слабоват.
Сняли погоны, обмотали околыш фуражки белой полоской, и два «щирых» были готовы. Отправились пешим порядком с оружием. Дойдя до моста, отклонились вправо, чтобы не натолкнуться на заставу. Перешли речку вброд, благо воды было по пояс. Потолкавшись по селу и полюбовавшись, как лихо пляшут гопака, напились молока и отправились восвояси, придерживаясь пословицы «В гостях хорошо, а дома лучше».
Перешли речку и нашли место, где оставили разъезд. Нет ни разъезда, ни наших коней. На «военном совете» Зебальд настаивал, чтобы вернуться в полк. Идти пешком верст семь с полным желудком мне никак не улыбалось. Я стал доказывать, что ротмистр с разъездом долго нас ждал, они поехали по направлению к селу и там ночуют. Зебальд предложил возвращаться в полк, но до утра никому не докладывать. Я решительно двинулся по направлению к селу, тогда и он пошел со мной. Приблизились к первым хатам. Ночь была лунная, с небольшими облаками. Я приказал ему идти за мною шагах в двухстах и, если со мной что случится, вернуться в полк. Услышал ржание коней и звяканье стремян. Пополз по придорожной канаве и подполз к месту стоянки. Стал елико возможно разглядывать коней. У меня был жеребец Индеец Одесского пивоваренного завода, махина хоть куда, а у Зебальда серый жеребец. Ни одного, ни другого не видно. Ходит часовой, кашляет, и кашель незнакомый. Что за чертовщина? Решил выяснить – зажал гранату и встал.
Передо мной джентльмен в черном пальто клеш. Такого чучела у нас не было. Схватил винтовку на изготовку и кричит: «Кто?»
– А ты кто? – Началась торговля.
Загнул я крепким словцом (очень помогает в таких случаях):
– Говори, или брошу гранату!
– Я Подгурский… – Действительно, к нам в тот день прибыл такой вольноопр.
На всякий случай я спросил:
– Кто командир полка и командир эскадрона?
Получив правильные ответы, выбрался из канавы. Свистнул Зебальда. Оказалось, наши жеребцы были по другую сторону скирды.
– Где ротмистр?
– Все спят под другой скирдой.
Разбудил ротмистра, доложил и получил благодарность за хорошую разведку. Я не угомонился и стал доказывать, что деревня полна петлюровцами, что здесь стоит вторая дивизия и часть первой.
– Трусишка, ложись спать и не мешай мне.
– Слушаюсь.
Крепко меня зацепило слово «трусишка». Снял мокрые рейтузы и невыразимые. Стало совсем неуютно, ночь была прохладная. В моем гардеробе запасных рейтуз не числилось. Вот невыразимые были в неприкосновенном запасе. Только больно сердцещипательные. Черт надоумил сшить невыразимые для красноармейцев из головных женских платков. Когда захватили интендантство, то мне выдали красоту красот неописуемую: и розы, и ромашки, и экзотические цветы всех цветов. Полюбовался я собой, и луна спряталась от зависти, но я человек скромный и, отторочив свою шинель, прикрыл свое великолепие. Очень мне не хотелось, чтобы ротмистр и ребята меня взяли в работу. Завалился спать.
На рассвете часовой разбудил. Подтянули подпруги и взнуздали коней: «Садись!»
– Афанасьев, возьми Подгурского, ты знаешь деревню, рысью на другую сторону, и там нас ждать! Покажи Подгурскому, как надо идти в дозоре. Снять винтовку, вогнать патрон в ствол и держать на бедре! Рысью марш!
Покатили, а на сердце кошки скребли: как прокатить деревню, полную врагов? Побоявшись получить вновь «трусишку», смолчал. На мосту не оказалось никого. Был легкий предутренний туман, видимость слабая. Поднялись по улице в гору и выехали на площадь. В конце церковь, а на площади
