валяются. Дело дрянь. Думаю – надо драпать. В это время по мне стали стрелять, да так, что обжигало. Я думал, что мой Индеец может только шагом или рысью, а тут вдруг он взвился на задние ноги, повернулся кругом и дал такого стрекача, что я едва усидел в седле. Доскакал до поворота, повернул направо и поскакал к штабу. Вдоль по улице засвистели пули и стал строчить пулемет. Выскочил ротмистр, ему без слов было все ясно. Стрельба началась по всему селу, и палили друг в друга, не зная, где враг. Село кипело, как котел. Ротмистр выскочил во двор и крикнул:
– Уланы, за мной!
Мы поскакали на площадь к уланам, собрали их, и марш-марш. Артиллерия открыла ураганный огонь. Куда – неизвестно, но только не по нас, хотя мы выскочили из села. Поднялись на бугор и пересчитались – нет Подгурского и Зебальда. Ранены, убиты? Я скакал последним, никто не упал.
Я соскочил с жеребца и внимательно осмотрел его – ни малейшей царапины, я тоже без дырок. Поднялись вновь на бугор и увидели, что из села скачет всадник на гнедом коне. У Зебальда был серый жеребец, а у Подгурского вороная кобыла. Не наш. В это время за ним выскочила группа с шашками и гнала его. Шашки вон – и мы пошли в атаку. Те стали и бросили преследовать. Всадник подскакал, и оказался Зебальд. Он переседлал коня, так как его жеребец был отвратительный тем, что снимал с себя седло и рвал его.
– Где Подгурский?
– Я его видел, он бежал и держал за шиворот одного из штабных, и в руках у него был револьвер. Я проскакал мимо.
Делать было нечего. Построились и размашистой рысью пошли в полк. Стрельба в селе продолжалась, и артиллерия била. Прибыли в деревню, где полк стоял на опушке. Ротмистр доложил о происшествии, и я передал командиру полка полковнику Папчинскому шелковое знамя, значок дивизии, портфель с бумагами штаба и пять револьверов (шестой у Подгурского). Попросил и получил разрешение оставить себе испанский браунинг начдива. В Константинополе на рейде променял турку на пару экмеков (хлеба) и связку инжира. Голод не тетка!
Когда через час мы входили в село Обжила-Березовка, было спокойно и еще были видны подводы, удиравшие из села. Идя с песнями, смотрим – с чердака хаты в слуховом окне кто-то усиленно машет. Оказался Подгурский, который бросил штабного и спрятался на чердаке. Крестьяне рассказывали, что масса оружия была брошена и петлюровцы собирали и грузили на подводы. Паника была полная.
Так закончился налет на штаб 2-й пехотной дивизии пана Петлюры.
Уже здесь, в США, мне пришлось встретиться с одним из участников противной стороны, и, по описаниям моим наружности начдива, это был генерал петлюровской армии пан Пузицкий[392], который в Польше вспоминал этот случай. Он был кадровым офицером Российской Императорской армии в чине полковника, окончил Академию Генерального штаба. До сих пор я не знал его фамилии, ибо мы не обменялись визитными карточками.
Очень мне хотелось заехать к моей спасительнице и извиниться за переполох в ее доме, но посмотрел на эскадрон, сидевший в гимнастерках, и на себя, который один маячил в шинели… Отложил свой визит до тех пор, пока мой гардероб будет в полном порядке.
Тимофеев[393]
ИСТОРИЯ АЧИНСКОГО КОННО-ПАРТИЗАНСКОГО ОТРЯДА[394]
В феврале 1918 года, тогда штабс-ротмистр Ямбургского уланского полка[395], Э.Г. Фрейберг[396], укрывшись от большевистских преследований в Красноярске и оказавшись с формирующимися по линии Сибирской железной дороги отрядами атаманов Анненкова[397], Красильникова[398], Семенова[399] и генерала Каппеля[400], Белова[401] и полковника Пепеляева[402], решил приступить к организации и формировать из местных учеников гимназии, реального училища, добровольцев студентов и воспитанников Омского кадетского корпуса[403] партизанский отряд численностью в 78 человек. В конце февраля отряд этот, собравшись на окраине Красноярска, в пешем строю, ночью, ушел в тайгу. Началось тяжелое время, обучение на поход, добывание пищи и оружия. В походе к отряду примкнули старший унтер-офицер Елисаветградского гусарского полка Марченко, который был назначен вахмистром, и венгерский военнопленный (бывший сельский учитель) Бако Бела, оказавший отряду впоследствии массу ценных услуг. К концу марта месяца отряд, делая налеты на совдепы в треугольник Красноярск – Минусинск – Ачинск, отлично вооружился, добыл даже пулемет и в полном составе сел на коней. Крестьяне хорошо относились к отряду, где могли помогали, скрывали раненых и выдавали комиссаров. Отряд стал грозой для большевиков этого района и благодаря содействию крестьян неуловимым для крупных сил большевиков. В непрерывных боях и походах прошло время до июня месяца – чешского восстания. Ко времени занятия авангардом чехов отряда полковника Пепеляева станции Мариинск Ачинский конно-партизанский отряд вышел на железную дорогу под Ачинском, взорвал железнодорожный путь и атаковал большевиков с тыла, чем способствовал продвижению отряда полковника Пепеляева дальше на восток. Вместе с Сибирскими войсками и чехами, Ачинский конно-партизанский отряд дошел до Байкала. В Иркутске генерал Эллерц-Усов[404] переименовал отряд в Ачинский эскадрон. Отряд с выходом из тайги отлично обмундировался, отличительные знаки его были белые лампасы, белые нашивки, отличаясь от других беспогонных частей Сибирской армии[405] того периода – белые погоны и старые кокарды вместо бело-зеленых ленточек других частей. В Иркутске часть коренных партизан воспользовалась предложением и ушла в Читинское военное училище[406], откуда они через год вышли молодыми, в боях крещенными офицерами. Ачинский эскадрон же принял штабс-ротмистр Попандопуло и повел его снова на западный фронт, где эскадрон, войдя в состав кавалерийской дивизии, неоднократно отличался. Ротмистр Фрейберг – отец эскадрона – получил в командирование более крупную часть. Ныне кадр Ачинского эскадрона объединен в Харбине. Эскадронный праздник – 3 марта (день первого боя с большевиками). Эскадронный знак – белый мальтийский крест в терновом венце с мечами и датой 3.III.18.
Девиз отряда был: «За Веру, Царя и Родину».
Дополнение Э.Г. Фрейберга
Подтверждая сведения поручика Тимофеева, хочу их дополнить нижеследующим. До выхода из тайги, то есть до июня месяца, отряд мой состоял исключительно из гимназистов, реалистов, студентов и кадет. Кадровыми военными были только я и вахмистр Марченко. Венгерец Бако Бела исполнял обязанности курьера, поддерживая связь с остальными отрядами и чехословаками. Молодежь моя в кратчайший срок великолепно обучилась, дисциплинировалась и храбро дралась. По выходе из тайги отряд мой носил мое имя и стал называться Ачинским конно-партизанским в
