самый счастливый день за время Гражданской войны. Белянский и я пошли к эскадронному портному, и он нашил нам погоны, на фуражки надели офицерские кокарды, почистили получше сапоги и «парад был наведен».
Приняв поздравления во взводе и от вахмистра Коробаса, я пошел являться господам офицерам эскадрона. Они все были во дворе своей хаты, и, подходя по старшинству к каждому, я повторял слова явки: «Господин ротмистр (поручик, корнет) честь имею явиться по случаю производства в первый офицерский чин».
Этот день и следующие все – подтверждения, что я уже офицер, не переставали меня радовать. Выйдя первый раз из расположения эскадрона, я наткнулся на строящихся изюмских гусар, и хотя не сразу сообразил, что это ко мне относится, но зато потом очень гордо ответил «Вольно» на команду их вахмистра «Смирно, равнение налево». А у себя в эскадроне я даже покраснел, когда вахмистр Коробас спросил, назначить ли мне вестового или мне угодно самому выбрать. Я ответил, чтобы он назначил немца-колониста Гека, который меня уже об этом просил. Гек стремился в вестовые, чтобы избежать пики и назначений без меня в разъезд, полевой караул и другие наряды, но отказать кому бы то ни было я сегодня не мог. Будущее показало, что хотя Гек был отчаянный трус, я думаю, самый большой в полку, но обо мне все же беспокоился, если этому, конечно, не мешали выстрелы. Под огнем бедный малый становился каким-то серо-зеленым и переставал совершенно соображать. Самый постыдный случай – это его самоличное отступление после конной атаки на конницу красных у Днепровских плавень. Удирая с перепугу, он не только проехал наш обоз, но, взяв твердо направление на юг, в конце концов очутился в нашей базе в Крыму, в 200 верстах от Днепра. Далеко, конечно, ему было до командирского вестового, вестового Ш., – лихого Али и до расторопного Дуракова – вестового Г., но, когда выдавались тихие дни, мой хозяйственный Гек был незаменим.
Вечером за стаканом самогона мы с Белянским принимали вторично поздравления. Были гости. Ахтырец ротмистр Ерофеев[423] донимал нас – новопроизведенных зверей. Этот бесстрашный, лихой кавалерист был, как всегда, душой общества.
Наши офицеры нас тоже подцукивали для порядка. Один из гостей, поручик Н., драгунского полка, фамилию его все забыли, так как за чрезмерное употребление спиртных напитков он давно слыл за поручика Каца, долго рассказывал про вчерашнее дело их полка. Так как в поручике было уже большое количество самогона, он начал его представлять и никак не мог кончить свои тра-та-та-та. Г. и я вышли освежиться, из хаты все неслось тра-та-та-та. Миша уверял, что, пока поручик Кац не выпустит 5—6 лент, он не успокоится. Как говорится, беседа затянулась далеко за полночь, и было поздно, когда Ц. и я пошли в нашу хату, стоящую в поле недалеко от командирской, в которой мы пировали. Рано утром было назначено выступление.
Пробуждение мое на следующий день производства тоже не лишено было приятностей. Только стало рассветать, я проснулся от стука копыт, вскочил со стога сена, где мы с Ц. спали, и увидел вестового князя, приведшего своему поручику лошадь. Первое – что меня обуял страх – проспал водопой и уборку, если эскадрон уже строится. Второе – чувство радости и полное успокоение. Ведь я офицер, и мне тоже приведут напоенную и убранную лошадь. Как подтверждение этого, снова услыхал стук копыт, и передо мной появилась фигура Гека, державшего в поводу моего коня. Вторая радость была, когда полк двинулся, выехать с моего четвертого взвода, в голову эскадрона к господам офицерам. Но главное – это то, что никогда не поймет тот, кто не был произведен на фронте, после лямки нижнего чина. Эта неожиданная легкость иметь на себе только шашку и револьвер. Ведь часто бывало, что по 24 часа не снимаешь винтовки и подсумка.
Впереди, в хвосте ахтырцев, их пулеметчики запели на мотив «Разбойнички идут»:
Ех, тучки, тучки понависли,
И с моря пал туман,
Скажи, о чем задумал,
Барбович генерал!
А сзади меня неслась песнь наших кубанцев 1-го взвода:
Ой, при лужку, при лужку,
При счастливой доле,
При знакомом табуне
Конь гулял на воле.
Справо по три, длинною лентой, тянулись шесть эскадронов нашего полка. Опять на север в бой с красной нечистью. В неравный бой, который тянется уже два года. Ни одно сердце во всем полку не билось, наверно, так радостно, как мое. Со вчерашнего дня я больше не гимназист-доброволец, а офицер одного из старейших полков[424] Русской Императорской армии.
С. Кох[425]
ВСТРЕЧА С МАХНОВЦАМИ[426]
Осенью 1919 года, после взятия города Севска, Орловской губернии, Сводному полку 9-й кавалерийской дивизии было приказано идти на станцию Путивль для погрузки в эшелоны.
Нас перебрасывали в отряд генерала Ревишина[427] на махновский фронт, в район Екатеринослав-Александровска. К этому времени полк имел 9 эскадронов по 3 от каждого полка, входящих в состав 9-й кавалерийской дивизии (казанских драгун, бугских улан и киевских гусар), и представлял собой самую крупную часть кавалерийского корпуса.
29 сентября, после ночевки в селе Полковничья Слобода, полк вышел по направлению на станцию Путивль. 4 октября мы выгрузились на станцию Волноваха Екатеринославской губернии.
Началась новая эпопея в жизни полка. Тогда еще дела на фронте были блестящи. Армия неудержимо неслась на Москву. Большевики отступали повсюду.
На Махно смотрели как на бандита, с которым легко справиться, и настроение у всех было бодрое.
Бои с Махно начались через 3 дня после нашего прибытия на фронт. Сильный конный отряд с большим количеством пулеметов и даже артиллерией был нами встречен около станции Петровская. Совместно с Терской бригадой мы его атаковали и взяли несколько пулеметов и пленных. После этого дней пять было спокойно, и мы вернулись снова на станцию Волноваха, где, погрузивши в вагоны, нас перебросили на станцию Ивковка, между станциями Синельниково и Александровск. Выгрузились и двинулись по направлению на Славгород. Несколько раз махновцы нападали на нас, издали обстреливали и моментально скрывались, не выдерживая боя. Ночью они каким-то образом умудрялись пройти в тылу у нас, и нам приходилось возвращаться обратно искать их. Их банды, разбросанные по степи, боялись решительных встреч с нами и отделывались изредка нападениями на наши разъезды и обстрелами с далекого расстояния.
23 октября мы вышли из села Михайловка по направлению к
