– Заговоренный? Скажешь тоже, сказки это. – Усачев недоверчиво хмыкнул.
– А что для тебя истина? – То, что ты чувствуешь, что видишь. Вот ты и видишь его в эпицентре циклона, сам и назвал это чудом.
– Ты цыганка, – теперь он улыбался, играл улыбкой, пытаясь свести весь разговор к шутке, и все равно не верил ни одному ее слову. Так устроены мужчины, они верят только тому, к чему стремятся.
– Нет, не цыганка и не колдунья, я – обыкновенная чеченка. – Она хотела ему подыграть, но так, чтобы он не забыл позже этот разговор. – Я – женщина. И как женщина говорю тебе, не отпускай его от себя, никому не давай в обиду, может быть, он и тебе счастье принесет. И мне немножко.
– О чем ты?
– О чем? О своем, о женском…
Задача полка Ремизову, на первый взгляд, показалась простой: протащить до Пишгора и обратно две афганские колонны. Это место – последний крупный кишлак в долине Панджшера, куда дотянулась власть демократического правительства в лице пехотного полка, но обеспечивать его собственными силами афганцам становилось все труднее. В перерывах между операциями роты второго батальона часто сопровождали колонны, встречали их в Гульбахоре, на входе в Панджшерское ущелье, и обеспечивали продвижение до Рухи. Орудия машин, развернутые в обе стороны, держали на прицеле гребни и скаты ближайших хребтов, нападений на колонны с таким сопровождением не случалось, беспокойство вызывали только мины и не менее мощные самодельные фугасы, саперы снимали их часто. Во втором батальоне подрывов не было ни разу, а вот другим подразделениям везло меньше.
Но потом по поводу предстоящей проводки Ремизову пришлось переменить мнение, вместе с их батальоном в район выходила разведывательная рота, инженерно-саперная рота, артиллерийская батарея. Все это сопровождалось беспокойством командира полка, которое ясно ощущалось при постановке им боевой задачи. А разведчики, демонстрируя свою информированность и пренебрежение к опасности, не вдаваясь в детали, пообещали «хорошую баню». На подходе к Астане батальону встретились десятки машин, загруженных продовольствием и боеприпасами, те самые афганские колонны, которые двумя днями раньше потеряли несколько стареньких ЗИЛов и с тех пор больше ни на что не решились. Теперь и грузовики, и машины сопровождения стояли, прижавшись к обочине, и ждали, когда их пригласят двигаться дальше. Пригласили только тех, что везли продовольствие.
Цель полковой операции заключалась в блокировании местности вокруг кишлака Киджоль, ключевой точки в верхней части Панджшера. Сам по себе кишлак интереса для душманов не представлял, потому что просматривался и простреливался насквозь еще с дороги, а значит, укрыться в нем они не могли. Но он удобно возвышался в устье Аушабы при ее впадении в Панджшер и уже нашим войскам позволял вести наблюдение за ближними подступами к перекрестью ущелий и располагать огневые позиции боевых машин. Все это означало, что кишлак мог быть заминирован. Киджольское ущелье (так его называли) встречалось с Панджшерской долиной почти под прямым углом и имело отвесные стены, изрезанные трещинами, разломами, а у основания этот геологический театр дополнялся глубокими и обширными пещерами. Лучшего, более удобного места для базирования боевиков, для создания рубежей обороны и представить себе невозможно. Вдобавок ко всему неглубокая, но своенравная Аушаба состояла из камней и валунов разной величины не менее, чем из потоков ледяной воды, и была лучшим естественным препятствием, мост через нее был разрушен. Каждая машина, преодолевающая ее вброд, подставляла борт под гранатометы и безоткатные орудия и становилась отличной мишенью, по которой легче попасть, чем промахнуться. Перед вторым батальоном стоял на взводе настоящий капкан.
Шестая рота вышла на операцию четырьмя машинами, загруженными боеприпасами под завязку. Двух тысяч снарядов на каждой БМП, упакованных в ленты, должно было хватить на всю операцию. Выстроив машины полукольцом на окраине кишлака, определив для каждой из них сектор стрельбы по скатам и стенам Киджольского ущелья, определив позиции для солдат, Ремизов забрался в башню своей машины, подключился к связи и стал ждать. В прицел орудия командир роты внимательно рассмотрел весь доступный ему сектор. «Духи» насторожились и теперь выбирали тактику на ближайший бой. Перед прохождением колонны четыре его орудия открыли огонь по ущелью, сначала обработали ближние скаты, откуда могли бить гранатометы, потом перенесли огонь дальше, вглубь, по возможным позициям безоткатных орудий. Команда на прохождение колонны так и не поступила, может быть, из-за наступающих сумерек. Ночью в тягучей дремоте по очереди, по двое, экипажи машин дежурили на связи, вслушиваясь в тревожную и безмолвную темноту. А на рассвете колонна с продовольствием прошла перекресток ущелий беспрепятственно, без единого выстрела.
Прошел час привычного ожидания, наполненный сладким запахом осенних садов. Потом еще один. Но вторая колонна так и не тронулась с места. Ремизов сидел на башне машины, свесив ноги в люк, покуривал свой любимый «Ростов», слушал вялые переговоры в эфире. У командования частота другая, поэтому его замыслы оставались и неизвестны, и непонятны. Постепенно мысли о том, что мы теряем выгодный момент, ушли на второй план, потом на третий. Молодой ротный считал себя способным в части тактики ведения войны, недаром же прошли четыре года училища, а козырем во всех его схемах были неожиданность, движение и напор. «Удивить – значит победить», – это еще Суворов говорил. Но, с другой стороны, его солдаты, накрутившие сотни километров горных троп и горного бездорожья, сейчас блаженствуют, привалившись к каткам боевых машин, к камням укрытий. Пусть отдохнут, силы еще понадобятся, а командир полка пусть пока поломает голову, что делать со второй колонной, он же командир. Ремизов усмехнулся. Но ближе к полудню прямо за кормой его машины после короткого шелеста разорвалась мина, следом, с небольшим интервалом, вторая и третья. Лейтенант стремительно провалился в башенный люк и лихорадочно одиночными выстрелами открыл огонь из пушки по скатам и трещинам ущелья, вместе с ним, так же наугад, еще три орудия безжалостно кромсали осенний пейзаж. Идиллии не стало. Минометный обстрел начался без обычной пристрелки, сразу на поражение, и длился недолго, угодить первой же миной в цель мог только мастер, наверное, «духи» пристреляли это место заранее. Раненые кричали, заглушая смертоносные разрывы, уползали за катки, под гусеничные ленты машин, оставляли на песке следы своей теплой крови. Черкасов, обсыпанный комьями земли и камней от разорвавшихся мин, бросился к открытому десантному люку, когда за его спиной упала четвертая. Легкое тело подбросила взрывная волна, и сноп горячих осколков достал его уже в полете.
– Алексеич!..
– Коля… – Васильев бросился навстречу и принял его своей широкой грудью.
– Копец мне, Алексеич. – Замполит выдохнул последние затухающие слова, его глаза медленно закрылись, а кучерявая голова, набитая пылью и мокрая от крови, непринужденно и свободно уткнулась в ладони техника роты.
– Что ты, что ты, все будет нормально. – Васильев бормотал бессвязные слова, нащупывая сонную артерию. – Пульс есть, все будет нормально… Фещук! Кадыров!
– Я!.. Здесь я!
– Целы? Фещук, бегом к комбату. У нас раненые, нужна «вертушка». И – в медпункт, доктора сюда. Вперед!
– Кадыров. Людей проверить. Сколько раненых? Тяжелые есть?
Сержанты, где перебежками, где ползком, бросились выполнять приказ, а Васильев продолжал неловко удерживать в липких от крови руках обмякшее тело замполита, боясь его пошевелить: – Ты спас меня, Коля, ты же все осколки собрал. Как это тебя опять угораздило?
Раненых отправили быстро. Едва вертолеты оторвались от земли, началась проводка второй колонны. Две головные БМП четвертой роты прошли каменистый брод, дали копоти уже на другой стороне, следом пошли афганские грузовики, они продвигались медленно и нерасторопно, раскачивались на камнях, скрытых под бурунами, притормаживали, словно ощупывая дно. В воздухе висело напряжение, переходящее в тревогу, в раскаленные нервные спирали. Их становилось больше, они продолжали уплотняться, приближаясь к земле, и, наконец, прорвались! Пятая афганская машина только преодолела брод, как в нее ударила реактивная граната. Эффектным факелом хлопнул бензобак, выбросив в реку куски горящего железа и деревянного кузова машины и охватив ее снопом ревущего огня. Сзади грузовика образовалась пробка, по которой «духи» открыли плотный огонь из чрева Киджольского ущелья, но попаданий из гранатометов больше не было. Шедшая следом в колонне БМП толкнула носом горящий остов грузовика, и тот легко скатился с насыпи в реку и рассыпался. Несколькими минутами позже огонь «духов» усилился. Теперь били и с ближних скатов. Машины Ремизова опустили орудия почти горизонтально, но из-за высоких карагачей и тутовника, росших на окраине кишлака, у переправы, вести огонь по дну ущелья не могли, прямая видимость отсутствовала, а значит, и огневые точки оставались вне зоны досягаемости. В эфире творилось что-то невообразимое, сквозь шум и треск долетали обрывки команд, резкие, но доходчивые матерные указания, и вдруг в случайной паузе кто-то закричал: «…Машина заглохла, я один, вижу „духов“, заберите меня отсюда…» Ремизова охватила необъяснимая жалость к этому маленькому человеку, и он закричал в ларингофоны:
