редко превышавшие по площади 100 дунамов. Они постоянно находились в долговой кабале у землевладельцев, отдавая им от трети до половины урожая, жили в глинобитных хижинах, часто страдали от инфекционных заболеваний.
И все же эти условия были неизмеримо лучше тех, в которых жили арабы-мусульмане других стран Ближнего Востока. Показательна система роста арабского населения: в Палестине он с 1922 по 1946 г. составил 118 %, то есть почти 5 % в год, и, за исключением Египта, был рекордным в арабском мире. Однако это объяснялось не только естественным приростом — за 24 года в Палестину переселилось из соседних стран около 100 тыс. арабов. Их приток отчасти был связан с отлаженной административной системой мандата, но в еще большей степени — с экономическими возможностями, открывшимися в связи с еврейской колонизацией. Рост ишува, оказывал благоприятное влияние на жизнь арабов, во-первых, косвенно — значительный вклад евреев в мандатный бюджет позволял увеличивать инвестиции и в арабский сектор, а во-вторых, непосредственно — возникали новые рынки сбыта для арабской продукции, а до арабского восстания[212] 1936–1939 гг. — и рабочие места. Примечательно, что, переезжая в Палестину, арабы стремились поселиться в районах с высокой плотностью еврейского населения. Например, в 1930-х гг. прирост арабского населения в Хайфе составил 87 %, в Яфо — 61 %, в Иерусалиме — 37 % Такой же процесс наблюдался в арабских городах, расположенных рядом с еврейскими сельскохозяйственными колониями. Двадцатипятипроцентное увеличение числа арабов, занятых в промышленности, объяснялось исключительно потребностями широкомасштабной еврейской иммиграции.
Арабы хорошо осознавали выгоды, которые предоставлял им ишув. Если бы феллахи не испытывали постоянного давления извне, вряд ли их отношение к сионистам было бы столь враждебным. Однако сама ситуация в 1920-х и 1930-х гг. препятствовала терпимости и добрососедству. Во время английской военной оккупации генералы Алленби, Мани и Боле проявляли открытую враждебность по отношению к сионизму, опасаясь, что идея еврейского национального очага способна разжечь сепаратистские настроения среди арабов. Поэтому до мая 1920 г. Декларация Бальфура вообще официально не упоминалась английскими властями в Палестине. Кроме того, английские офицеры сыграли определенную роль в создании мусульманско-христианской ассоциации — первой после войны арабской организации в Палестине. Даже в гражданской администрации Сэмюэла ряд влиятельных чиновников категорически противился планам создания еврейского национального очага. Среди них был полковник Эрнест Ричмонд, заместитель главы политического департамента. “В вопросах, касающихся участия арабов [в законодательном собрании], — признавал в 1923 г. Рахиб-бей аль-Нашашиби, — верховный комиссар руководствуется советами Ричмонда, который делает всякое сотрудничество с евреями невозможным”.
Несколько раз англичане прерывали переговоры еврейских и арабских лидеров. Например, в начале 1922 г. в Каире состоялись неофициальные встречи арабских и сионистских руководителей. На этих встречах арабская сторона была представлена известными сирийскими националистами, в том числе шейхом Рашидом Ридой, председателем центрального комитета Сирийской объединенной партии, Риадом аль-Сулхом, позднее — премьер-министром Ливана, и Эмилем Хори, палестинским арабом, редактором ведущей египетской газеты “Аль-Ахрам”. В еврейскую делегацию входили член исполнительного комитета Сионистской организации д-р Монтегю Давид-Эдер[213] и Ашер Сапир, человек с широкими связями в арабском мире. Во время каждой встречи происходил обычный обмен комплиментами, с чувством говорилось об “общем семитском возрождении” на Ближнем Востоке. На первом заседании 18 марта арабы повторили предложения, сделанные в январе 1919 г. Тогда они, во-первых, просили евреев способствовать им в вытеснении французов из Сирии. В другом предложении арабы призывали сионистов отказаться от Декларации Бальфура и вступить с ними в прямые переговоры. Первое предложение поставило бы в затруднительное положение Лондон, второе означало бы, что еврейский национальный очаг зависит не от британского покровительства, а от договоренности с арабами. В связи с этим Министерство по делам колоний попросило сионистов отложить дальнейшие переговоры до ратификации мандата. Они согласились.
Переговоры, возобновленные в апреле 1922 г., оказались плодотворнее. В совместном коммюнике объявлялось, что обе стороны готовы к активному сотрудничеству. Евреи обещали своим арабским соседям экономическую и политическую помощь, а арабы обязались прекратить всякую анти-сионистскую пропаганду и, кроме того, создать совместную христианско-мусульманско-еврейскую комиссию в Палестине. Но главное — было решено, что при ведении дальнейших переговоров евреи больше не будут руководствоваться Декларацией Бальфура и мандатом, а арабы, в свою очередь, не будут настаивать на выполнении договора 1915 г., принципы которого были сформулированы в переписке Хусейна с Мак-Магоном. Очевидно, арабы пересмотрели свои позиции и уже не требовали, чтобы евреи отказались от Декларации Бальфура: они просто хотели, чтобы этот документ не упоминался как основа арабско-еврейского сотрудничества. Эту договоренность в принципе одобрил Вейцман — но никак не англичане. Министерство по делам колоний снова потребовало немедленно прекратить переговоры. Намечавшиеся встречи Вейцмана с Саадом Заглул-пашой, лидером египетских националистов, и с трансиорданским эмиром Абдаллахом также были отменены англичанами. Соглашений между арабами и евреями, заключенных без участия мандатных властей, они допустить не могли.
Однако взаимопониманию между арабами и евреями мешала не только позиция англичан. Важную роль в этом играли и крайности палестинской арабской политики. При турках политическая жизнь в арабской среде была незначительной и заключалась в основном в интригах между знатными семьями, стремившимися получить какой-либо пост в администрации. До конца войны не существовало никакого организованного националистического движения — лишь после перемирия 1918 г. в арабских городах начала действовать мусульманско-христианская ассоциация, выступавшая против создания еврейского национального очага. Да и эта оппозиция поначалу была не более чем отголоском сирийского национализма, и во время неудачной попытки создать независимое сирийское королевство в 1919–1920 гг. она лишь следовала в фарватере арабской политики Дамаска. Решающую роль в становлении и развитии собственно палестинского национализма сыграло падение Фейсала летом 1920 г. и перенос штаб-квартиры националистов из Дамаска в Иерусалим. Арабские лидеры, особенно те, кто до этого всеми силами боролся за контроль династии Хашимитов над Сирией, понимали, что сионисты как меньшинство куда менее защищены от организованного нажима, чем французы или англичане.
В результате мусульманско-христианская ассоциация созвала в декабре 1920 г. в Хайфе Палестинскую конференцию, предшествующую созданию Палестинского арабского конгресса, на которой уже открыто было выражено требование к англичанам создать национальное (то есть арабское) правительство Палестины. Конгресс избрал исполнительный орган — арабский исполнительный комитет, который с 1921 г. решительно противостоял и британскому мандату, и созданию еврейского национального очага. Хотя эта враждебность в какой-то степени коренилась в недоверии к еврейскому свободному труду и коллективному сельскому хозяйству, а также в опасении, что эти идеи могут повлиять и на феллахов, главным образом она отражала страх националистов перед политическими последствиями еврейской иммиграции. Благодаря многовековому пребыванию в Европе евреи приобрели опыт, который позволял им далеко обогнать арабов в интеллектуальной и технологической сфере. Арабские лидеры были встревожены притоком этих “бесцеремонных пришельцев” и предсказывали, что европейские евреи, энергия и финансы которых, казалось, неисчерпаемы,
