– Знаешь ли ты, что он сгубил меня и ее? – К ногам упало тельце Лоовы. Ее пустые глазницы уставились прямо в глаза охотника.
– Он заморозил нас. – О ногу Сына Прыгуна ударился и отскочил обледенелый трупик мальчика. Смерть застала его в нелепой позе. Тем страшнее было смотреть в его широко открытые глаза и разинутый в застывшем крике рот.
– Ты не можешь говорить с ним за меня! – дико завизжала людомара.
– Я могу. Я кричу, и он слышит меня! – не менее громко заорала Ирима.
Людомара бросилась к холкунке, схватила ее за выпиравшую ключицу и вырвала ее. Ирима ухватила руками ребра людомары и с громким хрустом выломала их.
– Он бросил меня…
– И меня он бросил…
– Мы погибли в мученьях…
– Мы замерзли…
– Ты бросил нас… бросил-бросил-бросил…
– А-ар-р! – натужно выдохнул охотник, смотря на то, как мертвые дети у его ног ожили и стали ласкаться к нему, прижимаясь к его ногам своими холодными тельцами.
Внезапно, что-то мощное обрушилось на людомара и повалило на землю. Оно схватило его за шиворот и поволокло прочь. Потом, вдруг, бросило и огласило лес громоподобным рыком.
Проваливаясь в пустоту, Сын Прыгуна увидел омкан-хуута. Животное кусало само себя и рвало свою грудь когтями. Оно дрожало всем телом и дико выло. Но после собралось, впилось зубами где-то у шеи людомара и снова его понесло.
В поисках утраченого
Мушка жужжала прямо над ухом. Кожа на щеке ощутила прикосновение маленьких лапок. Они пробежали от уха к открытому рту. Маленький хоботок прикоснулся к губе, ощупал ее и…
Сын Прыгуна мгновенно сжал челюсти, плюнул, открыл глаза и резко сел. Он захлебнулся от собственного могучего вдоха и закашлялся. Нутро было пустым и сухим, как рассохшаяся бочка. Перед глазами плавала муть, перемежаясь всполохами диковинных расцветок.
Лес жил своей обыденной, скрытой от всех, но насыщенной донельзя жизнью. Глухой рокот бился среди многочисленных ветвей, бередя листья, и заставляя отжившие свой век лепестки, опадать вниз.
Рядом с людомаром покоилось тело омкан-хуута. Его морда смотрела прямо перед собой остекленевшими глазами. Сын Прыгуна внимательно осматривал тело своего всегдашнего врага, ставшего на несколько дней надежным другом.
Большая птица с клекотом врубилась с лету в верхушку кроны над его головой, и затихла там, еле слышно перебирая лапками.
Людомар продолжал смотреть на омкан-хуута. Что-то странное порождал хищник в его душе. Это нечто нарастало в Сыне Прыгуна, подобно снежному кому, но он по-прежнему не мог разобрать причин внутреннего бурления.
Вдруг, глаза омкан-хуута шевельнулись. Людомар впился взглядом в морду хищника. Его тело невольно напряглось.
«Показалось…» – едва успел подумать он, когда явственно различил, как дрогнули ноздри зверя.
– Ты пребывал в кущах Кугуна? – спросил он голосом, сломавшемся на последнем слове.
Омкан-хуут встрепенулся. Иглы на его загривке и шее пришли в движение. Челюсти задвигались. Хвост стал мести полог леса. Хищник молчал.
– Доранд… – Сын Прыгуна поперхнулся на полуслове. На него смотрели глаза животного. Глаза убийцы. Он отчетливо почувствовал это.
Омкан-хуут стал медленно подниматься. Его глаза неотрывно смотрели на людомара. Сын Прыгуна поднимался на ноги вместе с ним. Борьба взглядов становилась все сильнее и сильнее.
– Р-р-р! – заклокотало в груди омкан-хуута, и вырвалось наружу тонкими струйками, просочившимися между зубов.
Еле уловимое движение, и мощная лапа хищника выбросилась вперед. Людомар ловко увернулся. Его посох хрустнул под ударом лапы и отлетел куда-то в бок.
Омкан-хуут вдохнул полной грудью. Над его челюстями заходили желваки, готовясь выбросить вон самое страшное оружие зверя – его язык.
Сын Прыгуна задохнулся от того, с какой силой кровь ударила по его жилам. Он зарычал и изготовился.
Подобно двум вспышкам молний, тела врагов метнулись друг к другу и сшиблись. Людомар извернулся в воздухе и упал на бок, прижимая к себе тело омкан-хуута. Он хотел было продолжить борьбу, но вдруг ощутил покалывание во всем теле. Мгновение и его отшвырнуло от хищника.
Охотник упал навзничь и остался недвижим. Его словно бы парализовало.
Омкан-хуут лежал на боку неподалеку и бился в конвульсиях. Из него вырывались булькающие звуки и странный хруст. Наконец, он затих.
– Маэрх, – донеслось с его стороны, – слышишь ли?
– Да, – выдавил из себя Сын Прыгуна.
– Это хорошо.
Первым поднялся омкан-хуут, подошел к людомару и поставил лапу на его грудь. Сын Прыгуна тут же ощутил, как оцепенение сходит с него.
– Не думал я, что они найдут нас здесь. Не думал, что ищут нас, – проговорил омкан-хуут.
– О ком ты говоришь?
– Чернецы. Я бился с одним из них в теле этом. Я победил его, но изгнал лишь мысль, но не дух. – Доранд в теле омкан-хуута тяжело опустился на землю.
– Ты покидал меня?
– Я был в кущах Кугуна. Он призывал меня. Он спрашивал меня, и я отвечал ему.
– Где мы?
– Ровно там же, где были.
– У Боголесья?
– У его кромки.
Людомар сел, опершись спиной о корень мека.
– Не смог я, – сказал он полу утвердительно, полу вопросительно.
– Не смог. И не должен был смочь. То моя вина.
– Ты скажешь мне?
– Да. Но мы должны идти. Я скажу, пока идем.
Они поднялись на ноги, и пошли прочь от Боголесья.
***
– Ты говорил с собой. Нет страшнее пытки, чем говорить с собой. Духи прошлого, которые живут в тебе – вот, что всегда терзает, любого из нас терзает. Они являют нам видения прошлого. Те, которых мы боимся более всего. Они задают вопросы. Много вопросов. Они спрашивают о том, о чем мы спросить себя боимся. Они заставляют отвечать. Это ли было там?
– Да, – тихо проговорил людомар. Перед его глазами, вдруг, всплыла вся картина произошедшего.
– Избежать этого можно лишь не говоря с ними, не слыша их и не видя. Но разве такое возможно?! В табличках, что видел я в урочище Неогла, прочел я о судьбе твоей. Мало тебе осталось, а потому бежать нам надо, ибо тот, кто идет рядом с тобой, твоя тень, будет всегда идти, и ежели ты побежишь, то сможешь ненадолго вырваться вперед. Того и хотел я, когда привел тебя в Боголесье.
Но Мемабана посмеялся над моей самонадеянностью. Он жестоко покарал творение мое в тебе. Я едва не сгубил тебя верой в силу моей магии.
Омкан-хуут умолк, и они долгое время шли молча.
– Магией своей закрыл в тебе я прошлое твое. Думал, без памяти окажешься ты сильнее, ибо не увидишь ничего, а ежели увидишь, то не вспомнишь. Но Боголесье перехитрило тебя, равно как и меня. Оно обратилось туда, где я не смотрел. Оно заглянуло так глубоко, где мне не видно. Оттуда исторгло оно воспоминания твои, а по ним, как по ходу подземному, пробралось и проникло в закрытую мной крепость твоего прошлого. Потому вспомнил ты и узнал лики тех, кого видел перед собой и с кем говорил.
Людомар невольно потупился, прореживая рассеянным взором пространство под своими ногами. Перед его глазами снова разыгралась сцена, которую он видел в Боголесье. С трудом отогнал он картину прочь от себя.
Омкан-хуут молчал, смотря прямо перед собой.
– Я прошу тебя, но ты ответь мне, – попросил Сын Прыгуна. – То не будет вопрос, какие я задавал тебе до того. О другом спрошу я. Ответишь ли?
– Отвечу.
– Я вспомнил то, что сокрыл ты от меня. Открылись мне врата, закрытые тобой… – Охотник нахмурился, умолкнув, а потом продолжил: – Сколь много не окидывал я взором прошлое мое, не могу отыскать в нем магии. Когда она пришла ко мне? До сих пор нехорошо мне от того, что вижу вокруг себя. Много раз бывал я в Чернолесье, много раз бился с омкан-хуутами и сурнами. Бился и с огнезмеем. Но не было в том колдовства. Честно бились. Насмерть… Сейчас же, словно бы другое Чернолесье я вижу пред собой. Везде и всюду лишь магия и колдовство. Твои преображения, мои видения. Не было такого раньше у меня. Отчего так?
Омкан-хуут остановился и медленно повернул к нему свою голову. Его глаза внимательно посмотрели на Сына Прыгуна.
– Лес ли нашептал такие мысли в уши твои? – спросил Доранд.
Людомар опустил голову и поскреб пальцами лоб: – Не знаю… может быть и он…
– Коли так, как говоришь ты, то отвечу я тебе. – Омкан-хуут снова двинулся в путь. Солнце с трудом пробивалось сквозь густую верхнюю крону, засеивая путь идущих яркими желтыми звездочками. Иной раз обоим казалось, что они ступают по ночному небосклону. – Когда я был очень мал, когда бурга, что росла подле нашего дома в Боорбогских долинах, была еще маленьким росточком с одним единственным листком, клейким и мягким, тогда и я, как ты, жил в мире, где не было места магии и колдовству. Как и ты, как и все во Владии, кто не беллер, преклонялся я пред величием невозможного. Мой отец, беллер, иногда показывал мне малую магию, иссушая лужи после дождя или передвигая предметы, которых не касался. Тогда мне казалось это вселенской магией. Кричал я радостно и топал ногами. Тогда ночь была темна, таинственна и страшна, а день под очами Владыки – радостен, светел и добр.
