не понимаю, – говорю я, качая головой.
– Я знаю, – отвечает Марк. – Я помню все, чего не помнишь ты, и даже я не понимаю.
– Расскажи мне! – кричу я. – Прошу, расскажи мне все, что я забыла. Пожалуйста. Это сводит меня с ума.
– Ш-ш-ш, – шепчет Марк, доставая что-то из кармана и вкладывая это мне в руку. – Лаура, постарайся успокоиться. Здесь малыши спят.
Я краснею. Встреча с Марком спутала мне все мысли, и на какую-то секунду я чуть было не забыла, где нахожусь. Должно быть, он чувствует мой дискомфорт, потому что отступает на пару шагов назад.
– Просто взгляни, Лаура. Прошу.
Я смотрю вниз. Это фотография, которую я уничтожила в апартаментах Найджела. Она склеена скотчем и закручивается к середине. Я гляжу на надпись сзади. Это не мой почерк. На этот раз она написана рукой Марка. Мамочкина и папочкина маленькая принцесса.
Я долго гляжу на эти слова. Слишком долго. Когда я снова поднимаю взгляд на Марка, мне хочется сказать ему, что я все еще ничего не понимаю. От взгляда на это фото я чувствую себя печальнее, чем вообще считала возможным, но я не знаю – почему. Мне хочется, чтобы Марк объяснил мне. Но он ушел. Ему все лучше удается внезапно исчезать. Прямо как Эйве.
В коридоре снова появляется медсестра.
– Вы заблудились? – тихонько спрашивает она.
Я фокусируюсь на том, чтобы сложить тонкое фото и аккуратно положить его в карман. Мне не хочется свести на нет усилия, затраченные на его восстановление.
Медсестра несколько раз повторяет свой вопрос, но я обращаю внимание, лишь когда она громко прочищает горло. Должно быть, она замечает, что я не в себе, потому что протягивает мне платок. Я хватаю его и стираю потекший макияж под глазами.
– Прошу прощения. Я не смогла найти вашу подругу, – объясняет она.
– Все в порядке, – слышу я свой голос.
Все, разумеется, не в порядке, но сейчас у меня нет сил на споры.
– Возможно, ее зарегистрировали под девичьей фамилией или фамилией мужа?
Я качаю головой:
– Нет, ее фамилия Кэссиди. Эйва Кэссиди.
Медсестра задает мне еще вопросы в надежде, что окажется полезна. Она даже звонит в другие отделения, пытаясь найти Эйву, но я слишком отстранена, чтобы помочь ей в поисках. Я пытаюсь вспомнить, в какую дверь вошли Адам и Найджел. Она приведет меня к Эйве. Когда я ухожу, медсестра все еще висит на телефоне.
В палате тихо. Большинство коек закрыты ширмами, и я не решаюсь заглянуть за них. Я тихонько зову Эйву по имени в надежде не разбудить никого из спящих.
– Я здесь, – слышу я голос Эйвы.
Я иду на звук к самой дальней койке. Эйва полусидит, подложив под спину пару удобных мягких белых подушек. На ее прикроватной тумбочке половина кондитерской и столько диетической колы, что хватит, чтобы сплавить небольшую лодочку. О ней явно заботятся.
Я вспыхиваю от осознания того, что ничего ей не принесла. Я выуживаю из сумки бутылку апельсинового сока, который утром взяла у Найджела, и добавляю к коллекции запечатанных бутылок.
– Хорошо выглядишь, – лгу я, наклоняясь вперед и целуя ее в щеку.
Она хватает меня за плечи и долго и крепко обнимает. Я чувствую ее страх. Мне знакомо это ощущение, и я держу ее в объятиях столько, сколько потребуется.
– Итак, – говорит она, наконец-то отпуская мою затекшую шею, – ты все равно пришла. Я знала, что ты так поступишь.
Я выдавливаю из себя робкую улыбку и тихонько хмыкаю. Да, я появилась в больнице, несмотря на ее конкретную просьбу не приходить, но я знаю ее как свои пять пальцев. Я бы не пришла, если бы знала, что она действительно во мне не нуждается и не хочет здесь видеть. Это одна из причин, почему Эйва такая хорошая подруга: чужие проблемы для нее всегда важнее собственных.
– Значит, ты сумела добраться сюда, не заблудившись, – дразнит Эйва. – Вижу, твой топографический кретинизм слабеет с возрастом.
– Ага, я как будто знала, куда идти. И на самом деле это очень странно.
Эйва опускает глаза в пол. Я отмахиваюсь от отсутствия интереса с ее стороны: у нее полно своих забот, чтобы разбираться с тем, что я превратилась в GPS-навигатор.
Мы немного обсуждаем ее самочувствие, и я разделяю радость Эйвы, когда она показывает мне снимок УЗИ. Я лгу и говорю, что малыш выглядит великолепно, несмотря на то что я вижу только ее внутренности и пару расплывчатых пузырьков.
Мне трудно играть роль хорошей подруги, ведь глубоко внутри я охвачена чувством бессилия. Мне необходимо, чтобы она дала мне ответы на множество вопросов. Но она сидит бледная, с покрасневшими глазами… Если я уйду, ей удастся урвать немного сна, в котором она так нуждается. Я должна поставить ее интересы выше собственной уязвимости. Я так долго ждала ответов. И несмотря на то что еще один день ожидания покажется мне целой вечностью, мне все-таки придется подождать.
Между нами повисает необычная, неприятная тишина, и я подозреваю, что Эйва хочет, но не смеет что-то мне сказать. Я спорю сама с собой о том, стоит ли сообщать, что я видела Марка. Мне следовало бы предупредить, чтобы она была начеку, но если эти новости напугают ее, это может плохо сказаться на ребенке.
Я решаю держать язык за зубами. Она рискнула всем, чтобы мне помочь, и теперь я должна сделать для нее то же самое. Марк уже не пугает меня так, как раньше. Но быть может, это еще более серьезная причина не терять бдительность. Вряд ли он проделал весь этот путь, чтобы сообщить мне, что Кэти хорошо проспала всю ночь. У него есть личный интерес. Но Нью-Йорк благоприятно повлиял на мою голову. Сейчас я в лучшем положении, чтобы перехитрить Марка.
Мне нужно найти Найджела, хоть я и сомневаюсь, что он станет слушать то, что я хочу ему сказать. Я для него заноза в заднице, и он даже не пытается скрывать своих сомнений по моему поводу. Его цоканье, аханье и, наконец, слепая ярость отнюдь не тонкий намек на то, что он меня не переносит. Но сколь бы неважным для него ни было мое мнение, теперь ему придется меня выслушать. Он должен знать, что Марк следил за Адамом и нашел нас.
Я уже хочу нехотя попрощаться, когда замечаю, что у Эйвы расширяются глаза, а пальцы начинают нервно дрожать.
– О боже, – говорю я, закрывая рот рукой. – Он здесь, да?
Я разворачиваюсь, ожидая увидеть Марка, стоящего с каким-нибудь оружием
