Светлану отправили в город Горький (ныне – Нижний Новгород). Вернее сказать, не «отправили», а этапировали, поскольку, согласно действовавшему законодательству, зэки, покидавшие зону ради строек народного хозяйства, направлялись к месту своей будущей трудовой деятельности «в порядке, установленном для лиц, осужденных к лишению свободы». Женский этап ничем не отличался от мужского: те же автозаки, те же «столыпинские» вагоны, те же перебежки на полусогнутых и те же конвойные с овчарками, заливающимися злобным лаем и готовыми рвать и грызть насмерть перепуганных зэчек. Доставленная в Горький 18 августа, Светлана в тот же день была освобождена из-под стражи и получила на руки выписанную еще 4 августа справку об освобождении – основной документ, который будет удостоверять ее личность все последующие месяцы. Местом ее работы стал арматурный цех Горьковского автозавода – здесь изготовлялись детали для черных «Волг», предназначенных в СССР для высшего чиновничьего состава.
Основанный в 1932 году, ГАЗ был гигантом советской автомобильной промышленности. Только в марте 1981 года с его конвейера вышел десятимиллионный автомобиль, через несколько месяцев, 22 декабря 1981 года, начнется выпуск новой модели «Волга» – ГАЗ-3102, а в январе 1982 года предприятие будет праздновать свое 50-летие. Безусловно, при советском типе хозяйствования такие промышленные гиганты, как ГАЗ, требовали не менее гигантских финансовых и людских ресурсов. Если финансы планировались Министерством автомобильного транспорта и Госпланом, то рабочими кадрами помогали не только горьковские ПТУ, но и ГУИТУ МВД, поставляя на Горьковский автозавод тысячи и тысячи зэков. Лишней иллюстрацией этого «коммунизма в жизни» служит удостоверение ГАЗа, выданное условно освобожденной Светлане: внизу указан тираж в 5 тысяч экземпляров, то есть только на одном Горьковском автозаводе в 1981 году работали тысячи зэков.
Чем дальше катилось в пропасть плановое социалистическое хозяйство, тем больше заключенных требовалось для его поддержки на самых трудных участках, куда добровольно граждане идти отказывались, даже несмотря на неплохую по советским меркам зарплату. А поскольку «химия» была официально узаконенным (и, как правило, облегченным) продолжением невыносимо тяжелой жизни за колючей проволокой, то кадровый голод советских предприятий утолялся любыми требуемыми объемами человеческой массы: наблюдательные комиссии, руководство исправительных учреждений, районные суды активно помогали народному хозяйству, особенно после понуканий со стороны руководства страны.
Посчастливилось и Светлане. Ей, безусловно, сильно повезло с жильем: она поселилась вдвоем с другой условно освобожденной в светлой комнате кирпичного пятиэтажного общежития рабочих Горьковского автозавода, построенного в 1971 году и еще не пришедшего в упадок. Теплая чистая комната, ванна с горячей водой, чистое белье… Все это казалось земным раем после тюремного барака, который еще долго ей будет сниться. Только отметки в спецкомендатуре РУВД, запрет покидать район, а также обязательство возвращаться на ночь в общежитие напоминали о том, что она несвободна.
Уже в Горьком она узнает, что Константин достиг-таки места своего назначения – сусуманской колонии, и, значит, им можно наконец переписываться. Ведь официально они не были женаты, а потому для их переписки оставалась непреодолимым препятствием 30-я статья ИТК: «Переписка между содержащимися в местах лишения свободы осужденными, не являющимися родственниками, запрещается». С выходом Светланы на «химию» появилась возможность продолжить роман уже в письмах.
В арматурном цехе, куда определили Светлану, стояли огромные американские станки, доставленные в Горький еще в начале 1930-х из штата Оклахома. На этих станках и трудились прибывшие на «химию» женщины. Никакого инструктажа по технике безопасности с ними не проводилось: пришла с этапом, устроилась в общежитии – и на другой день шагом марш к станку. Этап Светланы насчитывал 30 человек, и уже вскоре некоторые из них стали инвалидами – не успели выдернуть руку из-под падающего пресса и лишились пальцев. Но Светлана, по счастливой случайности, избежала работы у станка. В течение всего трудового дня она должна была промывать в специальном растворе готовые автодетали, покрытые слоем мазута. Но и эта работа оказалась далеко не безвредной: химический раствор, выплескиваясь из металлической ванны, попадал на кожу и оставлял ожоги на руках и ногах, не говоря уже о ядовитых испарениях, которыми мойщице приходилось дышать.
Единственной защитой для рук были бы перчатки из толстой резины, которые употребляются при высоковольтных работах, но в Горьком их купить было негде, а потому их поиск стал главной целью ленинградских друзей Светланы. Шерстяные носки, которые разъедались кислотой, тоже постоянно сменяли друг друга…
Вслед за переводом на «химию» появились надежды на условно-досрочное освобождение. Оно применялось, как было прописано в 53-й статье УК, при условии, что осужденный «примерным поведением и честным отношением к труду доказал свое исправление». Но поскольку у нее и до зоны не было проблем с честным отношением к труду, а работы она не боялась в принципе, тепло принявший ее коллектив арматурного цеха… не слишком спешил с ней расстаться.
Здесь нужно сказать о том, что в случае со Светланой, для которой кислород не был перекрыт всесильным ведомством, можно было уже попытаться использовать какие-то личные связи, чтобы ускорить ее освобождение с «химии», постепенно убивавшей организм молодой женщины. И здесь решающую роль сыграл муж писательницы Нины Катерли – Михаил Григорьевич Эфрос (1933–2000). Он был крупным инженером, ведущим специалистом в Ленинграде по абразивам, членом КПСС, всю жизнь работавшим на заводе «Ильич». Лишь «инвалидность пятой группы» не позволила ему в свое время поступить в театральный институт, однако по окончании Технологического института он нашел себя в абразивах – как на заводе, где он быстро стал начальником цеха и затем через несколько лет и.о. главного инженера (в те времена на заводе выше пятого пункта прыгнуть было невозможно), так и в науке, заняв должность заместителя директора по науке крупного отраслевого «абразивного» института. Именно Михаил Григорьевич и нашел – через инженеров Горьковского автозавода, его личных знакомых, – возможность повлиять на администрацию ГАЗа. В скором времени Светлане сообщили, что она может готовить документы «на комиссию».
При наличии такого разрешения препятствий более не чинилось, и уже в начале 1982 года был поставлен вопрос об освобождении по УДО. Сохранилась копия документа, выданного старшим мастером цеха. Он по-рабочему лаконичен:
Производственная характеристика
на условно-освобожденную Лепилину Светлану Ивановну 1946 г. рождения
Лепилина Светлана Ивановна работает на Горьковском автомобильном заводе в Арматурном цехе ПРиГ на участке «Механическая обработка» мойщицей с 19 августа 1981 г.
За время работы зарекомендовала себя с положительной стороны. Норму выработки выполняет на 130–140 %. Все задания мастера выполняет беспрекословно.
В коллективе пользуется уважением.
11.02.82
Однако в тот момент, да и, наверное, всегда, сама процедура условно-досрочного освобождения была очень небыстрой. Лишь 7 апреля 1982 года Ленинский райсуд города Горького под председательством судьи Н.И. Орлова рассмотрел материалы, представленные спецкомендатурой для условно-досрочного освобождения Светланы. Среди них было ходатайство, подписанное коллективом цеха, а также положительная характеристика. Ко времени судебного заседания она отбыла 1 год 3 месяца 19 дней. Суд вынес следующее определение:
Лепилину Светлану Ивановну освободить от отбывания дальнейшего наказания условно-досрочно на срок 2 месяца 11 дней. Определение является окончательным, обжалованию не подлежит.
Сразу же, на следующий день, она приехала в Ленинград. Три комнаты на улице Желябова, которые она занимала до ареста, уже были «взяты в казну» – то есть, согласно действовавшим законам, поступили в собственность государства и были решением райисполкома предоставлены «ветерану войны Ткачевой Зое Ивановне», так усердно потрудившейся для следствия.
Светлана поселилась у Лидии Владимировны.
Глава 10
Колымская сага
Сусуман
Итак, Исправительно-трудовая колония № 5 г. Сусумана Магаданской области. Если бы Азадовский задумал мемуары, то мог бы употребить ровно те же слова, какие написал Андрей Амальрик: «Я был рад Магадану чуть ли не как дому родному, двухмесячная дорога измотала меня». И это правда: окончание изматывающего этапа было сродни глотку свободы. Особенно после месяца в камере магаданской тюрьмы, проведенного вперемешку с осужденными, ожидающими этапа на колымские зоны общего, усиленного и строгого режима.
