Свидания осужденным разрешаются не более чем с двумя взрослыми лицами. О времени прибытия на свидание осужденный Азадовский Вас известит.
Начальник: учреждения АВ-261/5«21» августа 1981 г. А.А. ЕщенкоПеречень предметов, изделий и веществ, которые запрещено направлять осужденным
Предметы, изделия и вещества, изъятые из гражданского оборота.
Все виды огнестрельного и холодного оружия.
Деньги, ценные вещи и ценные бумаги.
Оптические приборы.
Наручные и карманные часы.
Все виды алкогольных напитков, духи, одеколон и иные изделия на спиртовой основе.
Наркотические и лекарственные вещества, предметы медицинского назначения.
Любую радиоаппаратуру, пишущие машинки, множительные аппараты. Ножи, бритвы (кроме механических) и другие острорежущие и колющие предметы, зажигалки.
Всевозможный слесарный, столярный и другой инструмент.
Игральные карты.
Фотоаппараты, фотоматериалы и химикаты.
Любые документы, кроме копий приговоров и определений судов.
Топографические карты, компасы.
Военную и другую форменную одежду, принадлежности к ней, а также верхнюю одежду, головные уборы и обувь (за исключением тапочек).
Цветные карандаши, краски, копировальную бумагу.
Перечень продуктов питания, которые можно направлять осужденным в посылках (передачах)
Хлеб, хлебобулочные изделия.
Сельдь.
Консервы рыбные, мясо-растительные, сало-бобовые, овощные, фруктовые.
Жиры (масло растительное, масло сливочное, маргарин, комбижир, сало шпик).
Сыр.
Конфеты, повидло, джем.
Лук репчатый, чеснок.
Табачные изделия (за исключением папирос и сигарет).
Примечание. В бандеролях из продуктов питания разрешается направлять только сухие кондитерские изделия, за исключением шоколада и изделий из него.
Глава 9
Химия и жизнь
ульяновка
Вернемся к Светлане. На вынесенный ей 19 февраля 1981 года Куйбышевским райсудом обвинительный приговор она подала кассационную жалобу, написанную при помощи адвоката Бреймана. В сущности, она лишь просила смягчить наказание, потому что приговор лишал ее жилья – трех сугубо смежных комнат на улице Желябова: они подлежали изъятию сразу после вступления приговора в законную силу. Но коллегия по уголовным делам Ленгорсуда, что нетрудно было прогнозировать, в своем заседании 5 марта не изменила решение суда первой инстанции.
Без долгих проволочек, сразу же после Международного женского дня 8 марта, гражданка Лепилина была этапирована в учреждение УС-20/2 – женскую исправительно-трудовую колонию общего режима в поселок Ульяновка (до 1922 года – Саблино) Тосненского района Ленинградской области. Колония эта существует поныне, сохранилась и неразбериха в названиях: поселок Ульяновка путают с расположенной там же железнодорожной станцией Саблино, посему это воспитательное заведение именуют чаще всего саблинской женской зоной.
Светлана прибыла на зону в подавленном состоянии, хотя свежий воздух после Крестов давал себя знать; после тюремных камер ей дышалось легче. А кроме того, она не столкнулась с этапом, что было, конечно, счастьем. Близость к Ленинграду обещала свидания, положенные ей по закону. Исправительно-трудовой кодекс предполагал в ее случае три краткосрочных свидания (до четырех часов) и два длительных (до трех суток) в год; хотя краткосрочное, по усмотрению администрации, могло оказаться и получасовым, ведь абсолютно все – и количество, и продолжительность свиданий – зависело от начальства.
Собственно, только в Саблине Светлана смогла узнать, наконец, о судьбе Кости – после 16 марта ее настигло известие о вынесенном ему приговоре. Светлана была раздавлена, чувство вины душило ее. Внушала себе, что, если бы не она, не было бы и повода для обыска, не было бы и приговора; чувствовала себя и виновницей, и обузой. Она была на последней грани, но помета на ее деле заставляла администрацию колонии следить за тем, чтобы новоприбывшая зэчка не совершила с собой что-нибудь непоправимое.
Вероятно, относительно женской зоны у читателя, может быть, существует мнение, что она не столь жестока, как мужская. В действительности это, увы, не так, и нравы на женской зоне еще более суровы. (Это обстоятельство роднит их, нам кажется, с совершенно несопоставимым – с женским монастырем, имеющим ровно то же отличие от мужского.)
Но начальство зоны не гнобило Светлану умышленно, и она не чувствовала на себе какого-то особенного внимания. Начальство не лишало ее свиданий, не закрывало в штрафной изолятор. Вообще она довольно быстро поняла, что и на зоне тоже живут люди. А сильный характер и доброе, отзывчивое сердце помогли ей вписаться в лагерную жизнь – быстро и без особых конфликтов.
Как и всякая зона в СССР, саблинская лечила заключенных не только положенным питанием, пением гимна по утрам, политинформациями и маршами на плацу, но и повседневным трудом. Коль скоро советское государство не терпело тунеядства на воле, то его тем более не было и в заключении. Рабочий день на зоне был восьмичасовой, с одним выходным в неделю, однако были и «поражения в правах»: осужденные не имели права на отпуск, а отработанные в неволе месяцы или годы не засчитывались в трудовой стаж.
За отказ от работы или невыполнение нормы выработки – дисциплинарные взыскания, лишения посылок и свиданий. Собственно, и в дни длительных свиданий, которое «до трех суток», заключенного запросто могли обязать трудиться в цехе положенные восемь часов. Женская зона имела профильное производство – швейное, однако по нескольким направлениям: от рукавиц и спецодежды – фирменной, так сказать, классической продукции советских зэков и зэчек, до таких тонкостей, как изготовление демпферов к роялям «Красный Октябрь».
Она не была ни отказницей, ни буйной, нормально трудилась, вырабатывая норму в швейном цеху, так что не было ничего такого, что могло бы помешать положенным ей свиданиям с близкими. В Саблине ее навещала сестра, Тамара Ивановна, а также подруги. Некоторые подробности посещений сохранились в воспоминаниях Генриетты Яновской:
Понимая, что происходит со Светкой, я решила во что бы то ни стало навестить ее в Саблино. Время, конечно, изменилось, но я не хочу называть имен и должностей тех людей, которые мне тогда помогли. В общем, мне удалось попасть на зону. Я вошла туда как официальное лицо, предъявив паспорт. Отдала и вошла. В дипломате (я купила самый большой) лежала курица, клубника, очень много чая и сигареты. Он был набит битком.
Когда Светку вызвали в кабинет, я стояла у окна в самом скромненьком синеньком платьице, которое нашла дома, нормальной длины, не размахай, не брюки. Она вошла в платочке, в сине-белом платье сатиновом, с номером на груди, и громко сказала свой номер: заключенная такая-то прибыла, гражданка начальница. Она меня сначала не узнала. Наша встреча – это страшное воспоминание. Я помню, что я ее кормила. Потом у нее были неприятности из-за моего посещения у товарок. Они же видели, как ее вызвали к начальнику, а потом она вернулась с хорошими сигаретами, решили, что «стучит».
Когда Свету отправили на зону, ей разрешили бандероль на килограмм. Я собрала все, что можно: крем для рук, для лица, какие-то тапочки, носочки, – и примчалась на почту. «Девочки, я на зону посылку отправляю, можно только один килограмм». Как они тщательно ее взвешивали! А потом сказали, что можно еще 40 г положить, и я бегала по магазинам, искала еще какой-то крем. А когда вернулась, было уже поздно, они уже запечатали мешки с почтой. «Девочки, ведь мне на зону». И они их распечатали и сунули туда этот тюбик. Вот что такое в России отношение к заключенным. Могли завтра послать, но они распечатали, чтобы посылка поскорей дошла. Не потому, что я просила, а потому, что они так считали…
В следующий раз к Светке на зону в Саблино мы ездили уже с Зигридой вдвоем, как Светкины сестры. Это считалось свиданием с родственниками. Умереть от смеха! Она – Светлана Ивановна Лепилина, а «сестры» у нее: одна – Зигрида Цехновицер, а другая – Генриетта Яновская…
Когда я во второй раз пришла к Свете, она уже получила письмо от Кости, что его отправили этапом. Но я договорилась, что сначала впустят меня, а потом уж отдадут письмо, я ее как-то подготовлю. Конечно, было страшно – ходить по зоне, чувствовать себя на зоне и не знать, выпустят ли тебя обратно, смотреть через окно, как заключенные строятся во дворе… Я отпаивала Свету валерьянкой, хотя бы она это у меня на руках пережила, было не так страшно.
Саблинская зона с ее швейным производством, 4-м отрядом, лагерным бытом, а также известие об отправленном этапом в Магадан Косте, вероятно, могли бы окончательно сломать Светлану. Неизвестно, выстояла бы она тогда, если бы не товарищеская помощь других зэчек, из которых следовало бы выделить двух, с которыми она особенно cблизилась в колонии. Первая – Наталья Михайловна Лазарева, по образованию театральный художник, арестованная 26 сентября 1980 года в Ленинграде за участие в самиздатском феминистском журнале «Мария». Когда другие участницы уехали на Запад, поскольку это было условием КГБ, Наталья осталась – она, наивная женщина, надеялась вступить в Союз художников СССР. В это самое время у нее произвели обыск, обнаружили написанный ее рукой текст воззвания к женщинам мира против ввода советских войск в Афганистан и предъявили обвинение по статье 190-1 УК. 12 января 1981 года Ленгорсуд приговорил ее к 10 месяцам колонии общего режима, после чего она была этапирована в Ульяновку, где и отбыла весь срок полностью.
