Баптист
Среди товарищей Азадовского по несчастью был еще один, который не мог его не заинтересовать. Увидев этого человека, Азадовский сразу почувствовал его необычность. Его звали Анатолий Сергеевич Редин (1931–1988); ко времени «заезда» на сусуманскую зону ему было 50 лет.
Он был плотник, рабочий, из рязанских мужиков; вся его молодость прошла в обычном для русского человека состоянии – пьянстве и гульбе. Но однажды, когда он поздним вечером возвращался в свою деревню Канищево, ему в поле предстала сияющая фигура в белом одеянии, обратившаяся к нему со словами укоризны; и с того момента Анатолий Редин, подобно Савлу, «обратился»: стал искать Бога и нашел его у Евангельских христиан-баптистов (ЕХБ). Со временем он стал даже пресвитером Рязанской общины ЕХБ, входившей во Всесоюзный совет ЕХБ, а в 1977 году примкнул к так называемому Совету церквей ЕХБ, отколовшемуся от основной церкви, и был избран там благовестником.
Совет церквей образовался в начале 1960-х годов и в связи с компромиссом, на который пошел с властью Всесоюзный совет ЕХБ, занял резко отрицательную позицию по отношению к государству. Советская власть именовала Совет церквей «наиболее экстремистским и антиобщественным» направлением среди баптистов, потому что там, кроме прочего, не признавали господства светской (читай: советской) власти. В 1984 году в тюрьмах и лагерях находилось почти 170 членов этой общины, причем многие не в первый раз; им, как и «политическим», всякий раз незадолго до освобождения наматывали новый срок, и они продолжали гнить на зоне.
Периодически власть пыталась официально зарегистрировать общины, но, когда с них потребовали полные списки приходов (то есть полные анкетные данные на каждого, включая место работы), а также предупредили о противозаконности ряда служений, в том числе молений за узников, они наотрез и окончательно отказались от регистрации. «Процесс регистрации общин нашего братства, – писал в 1979 году баптистский “Братский листок”, – приобретает в последнее время все более опасный характер, поскольку регистрация используется атеистами как средство антиконституционного вмешательства во внутренние дела церкви с целью ее окончательного подчинения себе, разложения и уничтожения».
Редин был арестован 15 апреля 1981 года; ему было предъявлено обвинение по нескольким статьям УК РСФСР: 190-1 («Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй»), 227 («Посягательство на личность и права граждан под видом исполнения религиозных обрядов)» и 209 («Систематическое занятие бродяжничеством или попрошайничеством»). Приговоренного 14 октября 1981 года Рязанским областным судом к 5 годам ИТК общего режима Редина этапировали подальше от паствы – в Сусуман. Суд вынес этот приговор, зная, что Редин не был судим и имеет на иждивении четверых детей.
Отношение к Редину на зоне сложилось достаточно уважительное: как-никак, пятидесятилетний возраст и опыт евангельского служения. Анатолий Сергеевич умел слушать других, и зэки тоже прислушивались к его словам и считались с его мнением, хотя он был простым деревенским мужиком с образованием 5 классов. Но годы служения воспитали и просветили его. Редина использовали на зоне как искусного плотника и столяра: он ставил двери, утеплял окна, чинил мебель… Летом 1982 года Азадовский устроился к нему в помощники и недолгое время общался с ним ежедневно. Редин полностью отбыл свой срок и в 1986 году вернулся в Рязань. 16 июля 1992 года Постановлением Президиума Верховного суда он был полностью реабилитирован. Посмертно.
Романтические цветы
В башенном покое темно.Но улыбками они освещают друг другу лица.Они находят один другого наощупь, как слепые дверь.Почти как дети, которым страшно ночью, прижимаются они телом к телу.И все-таки они не боятся.Ведь ничего им не угрожает: нет ни Вчера, ни Завтра.Ибо время рухнуло. И они цветут на его развалинах.Он не спрашивает: «Кто твой супруг?»Она не спрашивает: «Как твое имя?»Они встретились, чтобы быть друг для друга новым началом.
Песнь о любви и смерти корнета Кристофа РилькеПер. К. Азадовского, 1963
Жизнь порой ставит каждого человека перед выбором, иногда непростым и даже мучительным. Но случается и так, что выбора нет: оказывается, что все, что находится по ту сторону, ничего не стóит и вся жизнь состоит исключительно в том, чтобы сделать один-единственный шаг.
Каждый из них – и Светлана, и Константин, – находясь в заключении, иначе взглянули не только на всю свою прожитую жизнь. О будущем они задумываться не могли – не решались думать о том, что принесет им завтрашний день. Было просто страшно.
Находясь в заключении и думая друг о друге, они в течение первых восьми месяцев не могли переписываться. Приступив к работе в арматурном цехе Горьковского автозавода, Светлана поначалу даже не знала, куда отправить письмо. И только в сентябре 1981 года, когда Лидия Владимировна получила уведомление из Сусумана, она смогла сообщить Светлане адрес Константина. Вряд ли у нас есть право подробно цитировать эти письма, но и без писем ясно, что после таких тяжких испытаний ни у Светланы, ни у Константина не было более близких людей, чем они сами.
Осенью они решили узаконить свои отношения. Слово «решили» тут выглядит странно: двое осужденных – один на зоне, другая на «химии», а между ними – десять тысяч километров… Ждать до полного освобождения Светлана не хотела, да и не могла, наверное… Но как добиться разрешения на отъезд к жениху? Это стоило ей невероятных усилий. Пришлось унижаться, просить, вымаливать… И все-таки ее отпустили – она полетела на Колыму, вышла замуж и вернулась в Горький. Оглядываясь назад, Светлана воспринимала это как чудо.
Когда-то, бросая во время этапа из «столыпинского» вагона один из конвертов, он написал обратный адрес: «Чита. До востребования. Н.А. Бестужев». Что тогда было в душе Азадовского? Мы не знаем. Может быть, то, что Николай Бестужев был одним из любимых героев его отца, неоднократно писавшего о декабристах; или он проводил горькие параллели между ссыльным Бестужевым и самим собой? Но уж если допустить, что Константин Маркович в тот момент ассоциировал себя с декабристом, то насколько же органично в данный сюжет вписалась Светлана! Она-то на самом деле оказалась «женой декабриста», продолжив традицию лучших русских женщин. Она, впрочем, и была такой – решительной и страстной.
Из Горького она доехала до Ленинграда, где провела два дня; оттуда ее провожали многочисленные друзья. Провела несколько дней в Москве, остановившись у Камы Гинкаса; 22 декабря почти в полночь она вылетела из аэропорта Домодедово в Магадан, причем на сохранившемся билете есть надпись: «Пассажир следует в город Сусуман, без права выхода в город Магадан». От Магадана, куда они прилетела утром 23-го числа, до Сусумана оставалось 630 км. Эту часть пути она преодолела на рейсовом автобусе. Сидячих мест не было, и Светлана 18 часов сидела на полу в проходе. Стояла настоящая колымская стужа, температура снаружи по мере приближения к Сусуману подползала к цифре минус 50 градусов, и на окнах автобуса был толстый слой наледи.
Процитируем фрагмент воспоминаний Генриетты Яновской и Камы Гинкаса:
КАМА. И вот ребята решили пожениться… Это было самое смешное. Значит, из камеры в камеру жениться нельзя, а поехать через всю страну, выйти замуж, провести с мужем три законные (в данном случае положенные) брачные ночи и возвратиться назад, – это можно.
ГЕТА. Как мы ее собирали! Я распаковала их ящики с посудой, достала оттуда две серебряные ложечки, две хорошие тарелочки, чашечки, салфеточки, и Света это все потащила с собой. Везла с собой дикое количество еды, сама – в валенках, в тулупе, с варежками. В автобусе ей вообще пришлось на полу сидеть, хорошо, что она была тепло одета.
КАМА. Мы все участвовали в организации этого путешествия. Сначала Света приехала в Москву, остановилась у меня в подвале, в общежитии МХАТа, откуда я должен был везти ее в аэропорт. Света – женщина крупная, но ее рюкзак даже для нее выглядел просто гигантским. А у нее еще что-то в обеих руках было. На дворе зима, декабрь месяц, морозы. Сначала ей надо лететь до Магадана, да с пересадкой, потом трястись на автобусе, а потом еще в открытой машине. И всюду тащить с собой свое барахло, эти «кутули». Это ее словечко.
Наш подвал был очень взволнован этой свадьбой. Катя Васильева [актриса, игравшая тогда во МХАТе. – П.Д.] перед самым Светкиным отъездом побежала на базар, чтобы у замерзших азербайджанцев купить цветы. Тогда это был жуткий дефицит. А какая свадьба без цветов? Но надо было найти цветы, которые не сдохнут до Магадана. Катя долго искала. Когда же она рассказала азербайджанцам, по какому случаю и для каких специфических молодоженов эти цветы, кто-то из продавцов обежал всех своих коллег, еще раз пересказал эту историю, и они, с миру по нитке, отобрали пять самых лучших гвоздичек со всего базара. И даже сами упаковали. И всю дорогу Светка везла эти цветочки: в самолете, лежа в автобусе на полу, на своих кутулях. И довезла! Хотите верьте, хотите нет, но эти гвоздики простояли у ребят все три дня и сдохли только в последний день. И это не миф. Это выглядит невероятно. Как сказка. Но это было именно так.
