Когда Тамара Ив[ановна – сестра Светланы] поедет на личное свид[ание] к Светл[ане], пусть также захватит с собой (зашьет в подол или спрячет в обувь) приблиз[ительно] 75 р.
* * *
Когда я попаду на зону, мне можно будет послать одну бандероль весом до 1 кг. Что именно посылать, я сообщу тебе отдельно. А в декабре я имею право на посылку до 5 кг. Подумай: не наладить ли экспедицию всех этих вещей из Иркутска, ведь это вдвое ближе, да и продукты не сгниют дорогой. Беда лишь в том, что в самом Иркутске, по слухам, ничего нет и иркутян самих надо подкармливать.
Книги и электробритву можно будет, видимо, отправить и помимо этих посылок. Кстати, о книгах: посылать их мне нужно с тем расчетом, что их придется оставить на зоне. Поэтому трудно доставаемые и дорогие книги – не посылать.
* * *
Ну вот, получилось большое письмо. Извини за почерк: пишу в вагоне, очень трясет. На всякий случай отправляю (впервые) на адрес Бори и Тани: вдруг вся твоя корреспонденция «под надзором».
До М[агада]на попробую написать еще раз.
Будь здорова, мамочка. Жди.
К.
Последнее письмо с этапа, которое получила Лидия Владимировна, было из Магаданского следственного изолятора, куда этап прибыл 18 июля. Оттуда Азадовский также послал письмо, но уже законным образом, хотя это было непросто: осужденные могут посылать письма только из места заключения либо с санкции начальника учреждения. И эта санкция была получена, она до сих пор читается на конверте. В конце июля письмо было отправлено и 11 августа пришло в Ленинград.
Магадан, 22–25 июля 81
Мамочка, это я. Пробыв совсем недолго в Хабаровске, откуда я писал тебе ровно неделю назад, я уже 18-го был доставлен сюда – на берег Охотского моря. Через несколько дней меня повезут в колонию, которая находится где-то на Севере (т. е. к северу отсюда) в поселке, точнее, городке Сусуман. Это почти на границе с Якутией. Вот куда забрасывает жизнь человека!
Все, что я слышу и узнаю здесь, говорит о том, что колымские места заключения выгодно отличаются от материковых. Здесь, например, хорошо кормят, дают теплую одежду, лечат и т. п. Как только прибуду в Сусуман, сразу же сообщу тебе мой окончательный адрес.
Что именно ожидает меня в Сусумане, сказать пока не могу.
О том, что перед отъездом из Л[енингра]да я набросал подробную надзорную жалобу в Верх[овный] Суд РСФСР (которую, впрочем, еще не отправил), я уже писал тебе. Других новостей о том, как развивается (и развивается ли) мое дело, сообщить не могу. Конечно, все новости – если таковые имеются – могут исходить сейчас только из Л[енингра]да или Москвы.
Мне нужен был бы твой совет по некоторым вопросам. Например, решение Ленинградского Управления отправить меня в Магадан я считаю незаконным и необоснованным и [хотел бы] обратиться с соответствующим заявлением к Прокурору по надзору (Магаданской обл.) и, может быть, написать в Москву, на Б. Бронную, в Главное Управление [исполнительно-трудовых учреждений МВД СССР]. Но я допускаю, что, предупредив мои действия, кто-либо из вас (или ты, или адвокат) уже подали жалобу по этому поводу. А может быть, вы считаете действия такого рода совсем ненужными? Вот обо всем этом (как и о многом другом) я хотел бы знать.
Не задаю бесконечных вопросов о тебе, о Светлане, о доме и т. д., но, естественно, все это волнует меня в первую очередь.
Сам я чувствую себя нормально, но, говоря честно, радуюсь, что этап уже почти завершен.
Целую и обнимаю. Береги себя. Начинай готовить мне ответное письмо.
P.S. 27-го утром. Я еще здесь. К. А.
Однако «здесь» он оказался надолго. Если до этого момента передвижение по просторам необъятной родины шло обычным и не самым медленным темпом, то в Магадане стоп-кран оказался кем-то сорван, и Азадовский пробудет в учреждении ИЗ–47/1 почти месяц. Это было печально известное место, пересыльный пункт магаданских и частично якутских лагерей. Над этим местом тяготел призрак ГУЛАГа, незримо стояли тени миллионов, прошедших через Колыму в 1930–1950-е годы. А колония в Сусумане, куда этапировался Азадовский, могла показаться даже благополучной – в том смысле, что это была единственная зона общего режима в Магаданской области, куда определялись «первоходки» и «легкостатейники». Другие колонии Магаданской области были страшнее: в поселке Талая – колония усиленного режима, для первоходок с тяжелыми статьями (там ранее отбывал наказание Андрей Амальрик); еще две колонии – строгого режима: в районе Новая Веселая под Магаданом и в поселке Уптар; и, наконец, в поселке Омчак, где заночевал конвой по пути из Магадана в Сусуман, – тюрьма особого режима (для «полосатиков», то есть в полосатых робах). Эти подробности приводятся нами исключительно по той причине, что адресаты всех перечисленных заведений содержались в тесном Магаданском СИЗО практически вместе, с отделением только особо опасных.
Но в действительности почти месяц пребывания в магаданской тюрьме оказался не столь тяжким, если сравнивать с другими «транзитками», выпавшими на долю Азадовского. Как можно понять по способу, каким Азадовский добирался из Хабаровска в Магадан, сама практика этапирования заключенных с «материка» в учреждения Магаданской области в те годы уже была редкостью. Потому и использовались регулярные рейсы «Аэрофлота», где наряду с пассажирами летел конвой и зэки с вещмешком и «браслетами» на руках. Магаданские «исправительные учреждения» обслуживали преимущественно Магаданскую область и отчасти Якутию.
Эта географическая отделенность былой столицы ГУЛАГа от «материка» уже не производила в 1981 году того чудовищного впечатления, какое ожидалось. Азадовский с удивлением отмечал, что магаданская тюрьма оказалась ощутимо лучше, нежели прочие тюрьмы, с коими он познакомился во время этапа. И по условиям, и по обстановке, и даже по кормежке. И когда впоследствии Азадовский делился своим впечатлением с теми, кто тоже имел опыт и право сравнения Магаданской тюрьмы с «материковыми», он находил полное сочувствие. Почему так? Почему после пяти больших тюрем магаданская оказалась каким-то «оазисом»? Неужели тени тех миллионов, чьи кости легли в магаданскую землю, осеняли ее и напоминали о себе нынешней власти?
Итак, он провел здесь почти месяц. Причина этого «усиления режима» до сих пор документально не установлена, хотя в то же время и совершенно прозрачна: она была ровно той же, по которой он долго оставался в Крестах. Опять где-то кто-то решал его судьбу: что с ним делать? Высылать – не высылать. Но в конце концов решение было принято, и 20 августа в «кормушке» камеры раздалось знакомое: «Азадовский! С вещами!» Автозаком он был довезен до зоны строгого режима в поселке Омчак, где была запланирована ночевка. Неизвестно, увидел ли он большой транспарант, который запечатлен в воспоминаниях об этой зоне:
РАБОТА ОТГОНЯЕТ ОТ НАС ТРИ ВЕЛИКИХ ЗЛА:
СКУКУ, ПОРОК И НУЖДУ
Вольтер
Вечером 21 августа 1981 года конвойный автозак привез его в Сусуман, и на следующий день он уже писал матери:
…Спешу сообщить тебе, что с сегодняшнего дня я нахожусь в колонии и что теперь, наконец-то, ты можешь беспрепятственно и неограниченно писать мне по адресу, указанному на конверте.
Меня очень тревожит долгое отсутствие вестей от тебя, твое самочувствие. Хотелось бы также знать состояние моего дела и что от меня требуется…
Получала ли ты письма, которые я писал тебе из Магадана, Хабаровска и т. д.?
Я совершенно здоров (и физически, и психологически).
Как сложится моя ситуация здесь, в Сусумане, сказать пока трудно. Во всяком случае, дни идут, и уже одно это обнадеживает.
Это письмо Лидия Владимировна прочитает 5 сентября. Но 3 сентября она уже получила извещение из колонии – оно было отправлено 26 августа, но не проверялось цензурой, а потому добиралось до Ленинграда неделей меньше.
«26» августа 1989 г. 25/5-4286
гр. Брун Лидии Владимировне г. Ленинград,
Ул. Восстания 10, кв. 51
Извещение
Сообщается, что Ваш сын Азадовский Константин Маркович прибыл «21» августа 81 г. для отбывания срока наказания в учреждение АВ-261/5 по адресу: г. Сусуман, Магаданской области.
В соответствии с законом осужденный Азадовский имеет право в течение года получить две бандероли, три краткосрочных свидания, два длительных свидания, отправлять без ограничений писем в месяц, получать письма без ограничения.
По отбытии половины срока наказания также разрешается получать в течение года три посылки или передачи весом не более 5 килограммов.
В посылках и иных почтовых отправлениях, а также в передачах запрещается пересылать осужденным предметы, изделия или вещества, перечисленные на обороте. Им может быть направлен также ограниченный ассортимент продуктов питания.
Свидания осужденным разрешаются не более чем с двумя взрослыми лицами. О времени прибытия на свидание осужденный Азадовский Вас известит.
