не ходить?
— Иван, как по-твоему, Мария Викторовна красивая?
— А ты уже спрашивал. — Редько наводил на столе порядок: не любил, когда разбросано все. — Она настоящая женщина, — убежденно сказал он.
— Что значит — настоящая?
— Не знаю. — Редько спокойно пожал плечами. — Не знаю, как объяснить.
— А у тебя были настоящие?
— Кто ж его поймет? Теперь иногда кажется, что была... Не раскусил, наверно. А может, испугался... У нее ребенок был.
— Ты об этом никогда не рассказывал. — Володин удивленно посмотрел на Редько.
— Так ведь это давно было.
— Интересно, а мне встречались настоящие? — сказал Володин.
— Ты, Серега, всегда о женщинах говоришь во множественном числе. А настоящая...
— Тогда и не хватит на всех!
— И не хватает, — согласился Редько. — А то бы на улицах от счастья не протолкнуться.
— Странно... Всем она нравится, — задумчиво проговорил Володин. — И механику, и старпому, и тебе... Только командир, пожалуй...
— А она и тебе нравится, — убежденно сказал Редько, как о вопросе для него бесспорном.
— Н-ну... — Володин почти согласился. — На такой можно бы жениться.
На такой!.. Редько об этом уже давно думал. То есть не о Марии Викторовне конкретно, а о женитьбе вообще, — о том, что жениться бы, пожалуй, и можно — отчего не жениться? — но, с другой стороны, женишься — и столько сразу сложностей, столько всего... Хочется тебе, скажем, к примеру, в ботинках прилечь — так ведь не ляжешь: скандал, то-се, мало ли, мол, чего тебе захочется!.. А потом и другое еще: женишься, а с ней все время о чем-то разговаривать надо. Хорошо, когда хочешь о чем-то поговорить. А если нет? Все равно ведь надо будет?!
Ну, это ладно, к этому еще как-то привыкнуть можно, все же привыкают. Но Мария Викторовна — жена?! Его жена?! Это казалось ему в принципе невозможным, и прежде всего потому, что это было бы, как он чувствовал, необыкновенно тяжелым для него занятием. Ему бы что-нибудь подомашнее надо, попроще, чтобы посидеть просто так, спокойненько — у телевизора или с газеткой в руках... А с такой, как Мария Викторовна, пожалуй, и не отдохнешь, не попьешь чайку, чего-то бы обязательно делать пришлось, тянуться, изображать из себя кого-то...
— Знаешь, Серега, я бы ее выдал... — Он подумал-подумал и сказал решительно: — Я бы ее выдал за маршала. Или за министра.
Володин расхохотался:
— Фантазер ты, Иван. Выдумал ты ее.
— Кого?
— Марию Викторовну выдумал.
— Да нет, я не потому...
— А твой министр, между прочим, он ей до лампочки, — уверенно сказал Володин. — Тех, кому министра подавай, я знаю.
— Ей-то, может, и до лампочки, — согласился Редько. — Но министру...
— А если бы все же тебе выпало? — допытывался Володин.
— Мне?! Я бы, наверное, спился. Все время помнил бы, что ей не за меня надо было, и я, выходит, обманул ее.
— Совестливый ты очень, — усмехнулся Володин, и Иван Федорович не стал разубеждать его. Совестливый — так совестливый. Хотя и совестливый, конечно...
Володин встал с койки, походил в нерешительности, взглянул на часы — время было еще не позднее, можно успеть, если она не ушла в гостиницу, — и, потянувшись, зевнув, сказал безразлично:
— Посмотреть разве, что там по телевизору?..
— Ну чего ты маешься? Есть же куда пойти. Или нельзя сегодня?
— Не хочется, Иван.
— А, тогда другое дело. Не хочется — не ходи. — Тут Иван Федорович его понимал. — Завтра сходишь.
— Так ведь обидеться может!
— Ну, тогда сходи. Пожалей...
— А Мария Викторовна? — спросил вдруг Володин.
— При чем тут она? Нашел с кем сравнивать! — возмутился Редько.
— Ни при чем, конечно, — с сожалением сказал Володин и вышел.
Мария Викторовна была еще в казарме, возилась со своими приборами, никуда не хотела идти — плохо себя чувствовала, простыла, — но если можно работать, сказал Володин, то можно и в кафе посидеть, тем более ведь было обещано когда-то. Вот и доктор просит...
Она согласилась наконец, и Володин вернулся в каюту в хорошем настроении.
— Иван, я ее сейчас в наше кафе пригласил, — сказал он.
Редько озадаченно посмотрел на Володина, ничего не понял вначале, потом, когда понял, все-таки усомнился:
— Марию Викторовну?!
— Ты не восклицай так, — улыбнулся Володин, надевая рубашку. — Я, конечно, не министр, но она согласилась... Давно я не носил белых рубашек. Все море, море...
— Врешь?.. — До конца Редько так и не поверил.
— Что не министр? — спросил Володин, вывязывая галстук.
— Что согласилась...
— Кстати, я ей сказал, что втроем пойдем. — Не хотелось ему втроем, но что поделаешь, если так договорились... — А постираешься в воскресенье.
Редько заколебался. Здорово было бы пойти с ней, то есть с ними, а не скучать здесь целый вечер, но Сергей ведь один хочет, это понятно: «Третий должен уйти...», тем более он, Редько, вовсе и не «третий», а так себе — сбоку припека...
Он даже не заметил, как засвистел этот самый мотив, когда, значит, и радость на всех одна, и печаль, а третий должен, мол, с дороги уйти...
Володин расхохотался.
— Брось, Иван! Чем в казарме сидеть... Ну-ка одевайся! — решительно сказал он. Редько и более простые решения принимал с трудом, так что надо было за него решать. — Побыстрее! — командовал Володин. — Она сейчас зайдет уже.
— Она?! К нам?! — Редько почти с ужасом оглядел не-прибранную каюту. — Что же ты раньше не сказал?..
Он принялся расталкивать по углам их вещи, но ничего что-то не получалось, никак было не спрятать, и тогда Редько, схватив все в охапку, бросился к одежному шкафу. За эти же секунды он окончательно решил, что никуда не пойдет, а
